Блокадный Луганск: как оккупация меняет город

(Друкуємо мовою оригіналу)

Весной 2014-го года, с началом оккупации города группировкой «ЛНР», обыденность Луганска разломилась на «до» и «после». Об этом говорят сами луганчане, пережившие «русскую весну». Город был отрезан от внешнего мира инфраструктурно: без света и воды, без средств связи – вокруг шли военные действия. Какой теперь Луганск и его горожане глазами его коренных жителей? Об этом в эфире Радио Донбасс.Реалии говорили луганчане, историк и политический антрополог, автор лекций под названием «Отсутствующий город: война, блокада, общество судьбы в Луганске» Евгений Монастырский и культуролог, координатор проекта «Донбасские студии» фонда IZOLYATSIA. Platform for Cultural Initiatives Дмитрий Чепурной.

– Дмитрий, 21 ноября состоится лекция Евгения «Отсутствующий город…». Как появилась идея, этот проект?

Дмитрий Чепурной: В фонде «Изоляция», с которым я сотрудничаю, есть проект «Донбасские студии», он начался в 2015 году как попытка осмыслить, что происходит у нас в стране. Он выступает платформой для таких исследователей, как Евгений. Мы долго обсуждали с Женей, как можно рассказать о Луганске, потому что он отсутствует в дискурсе на фоне Донецка, когда говорим о Донбассе. И сформулировали такую тему.

Речь об опыте 2014 года в Луганске. Сообщество судьбы – термин Георга Зиммеля, которым мы предлагаем описать то состояние, опыт, в котором житель города оказался в 2014 году; и как общество консолидировалось, как работал социальный договор в этих условиях.

– Зачем об этом нужно говорить?

Дмитрий Чепурной: В условиях постмедийности, информационного общества существует очень много информации, мы переполнены ею. Формат размышления, формат лекции позволяет медленно и вдумчиво осмыслять темы, подавать информацию не ангажировано. Этот проект, в том числе, направлен на развитие критического осмысления происходящего.

Евгений Монастырский: Это результат долгой работы. Для человека, который занимается социальными науками, попасть в ситуацию разваливающегося общества, которое находит и собирает себя заново, но уже в состоянии крайности, находясь на грани жизни и смерти – очень интересно, это переживание опыта, которое мало кому дается. В то время, находясь там, я всё равно пытался отстраняться. Посмотреть на свой город, как не видел его никогда.

Поэтому я буду говорить о том, как меняются практики взаимодействия людей в обстоятельствах абсолютно не типичных, непривычных, чего никто себе не может представить. Что вы будете делать завтра, когда на вашей улице начнут разрываться снаряды? Если вы будете уезжать – почему? Если вы будете оставаться – почему? И что вы будете делать дальше?

– Вы пробыли полгода в оккупации, сейчас уже пятый год конфликта. Вы говорите, что жизнь города разломалась на «до» и «после». Такие серьёзные изменения произошли в городе и горожанах? Что наиболее шокировало тогда: процессы, изменения в людях?

​Евгений Монастырский: Да. Я пробыл то самое время, которое нужно было. Я уехал чуть меньше чем через месяц после того, как закончилась блокада. В течение порядка 55 дней Луганск был окружён украинской армией и был отрезан от внешнего мира. Это момент, когда общество вскрывается в своей ненормальности.

Мне было интересно, как циркулирует информация. Город начинает делиться на определённые кластеры. Несмотря на то, что Луганск не самый большой город по площади, он приблизительно равен Львову по населению – полмиллиона людей. На момент начала блокады порядка ста тысяч людей выехало, по разным данным. Нет точных данных, сколько людей погибло.

Мы наблюдаем людей, которые начинают выдумывать себе новую повседневность. Большая часть дня посвящена тому, чтобы добывать воду, обеспечивать безопасность своей семье, появляются уличные общины.

У кого-то было мощное радио и несколько раз в день, обычно по вечерам, происходили практики прослушивания новостей. Все старались слушать украинские новости, чтобы услышать, что происходит «с той стороны». И самым расстраивающим, фрустрирующим для людей было то, что «в Украине» не говорили о блокаде Луганска.

Но никто не понимает, как люди жили, а точных данных уже никто не даст. Начинает работать «сарафанное радио». С одной стороны города начинает идти информация и доходит уже в искривленном образе. А в таком состоянии социальной крайности люди начинают бережно относиться к информации. Неизвестно, насколько она точна, но мы стараемся сберечь формулировку.

Город не есть городом, пока он не решает свою судьбу. Например, 21 ноября 2013 года я был в Киеве, вышел в первый же вечер на Майдан – мы встретились, чтобы решить будущее своего города, сообщества.

​– Евгений, известнейшая блокада – Ленинграда, которая длилась 872 дня, а Луганска – 55 дней. Интересно, что Ленинград блокировали враги: немецкие, финские войска, а Луганск – по сути, свои, украинские войска. Это как-то осмысливалось, обсуждалось в городе?

Евгений Монастырский: Это началось с момента самоиронии. Люди говорили: «А нам, как блокадникам, будут давать медали?», появилось понятие «блокадника».

Почему я говорю про деление на «до» и «после»: произошёл разрыв с прошлым – той жизни уже никогда не будет.

– А что поменяло людей на «до» и «после»?

​Евгений Монастырский: У людей надолго оттягивался момент признания, что тут идёт война. Даже когда падали первые снаряды, когда был авиаудар по луганской администрации 2 июня 2014 года, и после, когда перестрелки шли полным ходом по городу. Где-то гремел Славянск, Краматорск, но мы отодвигали этот момент, создавая пространство неверия. Это был момент разрыва «до» и «после».

– Дмитрий, что значит «отсутствующий город», почему это словосочетание относится к Луганску?

Дмитрий Чепурной: На фоне Донецка Луганск реже упоминается в медиа, когда речь идет о Донбассе, часто в языке можно проследить, как Донецк отождествляется с Донбассом. Донецк всегда выступал образом Востока, но Луганск находится ещё восточнее.

Каждый город имеет свои особенности, хотя у них много общего, если говорить о градостроительстве.

Важно говорить, что у нас отсутствуют категории, язык – словарь, чтобы мы могли бы описать, что с нами происходит. В этом постоянном диалоге, наверное, мы могли бы прийти к общим определениям и пониманию.

– Евгений, были ли какие-то артефакты, практики в Луганске, которые появились во время блокады?

Евгений Монастырский: Луганск находился и остаётся безгосударственным пространством, нет институтов, которые гарантируют даже права человека.

У людей появлялись привычки. Выходить по вечерам слушать радио в определённое время, стоять в очереди за водой (в определённый момент были большие проблемы с водой, нужно было стоять в очереди до четырёх часов). Тут проявляется ритуализированность сообщества: выйти на рынок за хлебом, постоять за водой и обменяться новостями.

Публичное место – не то, которое объявили публичным, а то, куда вы выходите решать свою судьбу. Там публичным местом стала очередь за водой. Люди в очереди слышали стрельбу, но продолжали стоять, потому что отстояли уже четыре часа и без воды не уйдут.

– Получается, ритуал важнее жизни?

Евгений Монастырский: Социальный ритуал становится одним из определяющих в сообществе судьбы. В этот момент эта блокада становится безликой. Мы не видим и не понимаем, кто и чего от нас хочет. А мы хотим просто жить, обычной, привычной жизнью.

ПОСЛЕДНИЙ ВЫПУСК РАДИО ДОНБАСС.РЕАЛИИ:

​(Радіо Свобода опублікувало цей матеріал у рамках спецпроекту для жителів окупованої частини Донбасу. Якщо у вас є тема для публікації чи відгук, пишіть нам: Donbas_Radio@rferl.org)

У Радіо Свобода також є цікаві новини, які не потрапляють на сайт. Читайте їх у Telegram-каналі.