(Друкуємо мовою оригіналу)
В построенном заключенными ГУЛАГа городе Апатиты на российском Заполярье есть только два занятия для молодежи – воевать и танцевать. Юноши под руководством опытных солдатов учатся собирать автоматы, девочки – в строгой дисциплине разучивают танцевальные па. Об этом фильм «Бессмертный» российской документалистки Ксении Охапкиной, выдвинутый от Эстонии на «Оскар» в 2019-м году.
Как путинский режим воспитывает в людях покорность и приучивает их готовиться к войне? В чем сила путинизма? И могут ли дети бунтовать против культа войны, навязанного государством?
Об этом в эфире Радио Донбасс. Реалии говорили с режиссером-документалистом, автором фильма «Бессмертный» Ксенией Охапкиной.
– Вы говорили раньше в интервью, что хотели, чтобы ваш фильм посмотрело как много больше людей на всей планете. Какова ваша мотивация?
Людям предлагают высокую цель, человек жертвует своей жизнью, которую он мог бы потратить на нечто более продуктивное, созидательное
Ксения Охапкина: Такой опыт организации общества в тюремной дисциплине, который был в Советском Союзе , к сожалению, продолжается не только в России, но и в том же Китае – везде, где есть большие производства, цель которого – обогащение элит. Людям предлагают высокую цель, человек жертвует своей жизнью, которую он мог бы потратить, на нечто более продуктивное, созидательное.
Мы все очень разные и, если отбросить необходимость защищать себя, когда на тебя никто не нападает – мы могли бы построить очень разнообразный мир, построенный на уважении к друг другу, который исходил бы из каких-то настоящих позитивных творческих сил, которые есть в каждом человеке.
Но часто нам говорят, что мы находимся в безвыходной ситуации, что единственный способ выжить – это, например, пожертвовать свою жизнь ради следующего поколения, ради наших детей. А единственный способ заработать, обеспечить себе жизнь – это пожертвовать её армии или промышленности. Говорят, что у вас нет выхода, только так вы можете это сделать. На самом деле это не так. Здесь вопрос, на что люди идут, насколько они могут друг с другом договориться. С советских времён в России пока не могут договориться, и чем это закончится, мне, к сожалению, неизвестно.
Мне кажется, что в России это такой очень яркий способ манипуляции, за этим стоит целая советская история и практика ГУЛАГа, использование бесплатной рабочей силы ради экономического роста страны. У этого очень большая цена. Об этом нужно говорить, чтобы такие схемы не проходили ни под каким предлогом, ни под видом никакой идеологии нигде в мире, потому что это такая гигантская чёрная дыра, которая затягивает жизни людей и вытягивает из них лучшие творческие силы.
– Что предлагают жителям Апатитов взамен тому, что они пойдут защищать родину или на завод? Я так понимаю, другого выбора там нет
Там больше нечего делать, кроме как работать на фабрике. У людей нет выбора
Ксения Охапкина: В этом городе изначально никто не жил, там даже местные племена кочевые, которые пасли оленей, обходили это место, потому что оно непригодное для жизни.
Там нашли полезные ископаемые и открыли рудник. Там было несколько лагерей на площади около 50 квадратных километров. Это была система лагерей, в которых люди трудились бесплатно, а потом, после смерти Сталина, Апатиты превратились в промышленный моногород, которых очень много в России. И это то, что осталось от Советского Союза и в Украине, в том числе. По всей территории бывшего Советского Союза есть такие промышленные военные городки, в которых по доброй воле люди бы не поселились. И особенно там больше нечего делать, кроме как работать на этой фабрике. То есть у людей нет выбора особо.
Незаметно негласная система тюремной муштры из каждого угла проникает в жизнь и формирует определённый способ поведения
Пошли в дом культуры посмотреть, чем там занимаются, а там занимаются часто пропагандисткой деятельностью. Даже такой безобидный вид творчества, как танцы – это не тот танец, который позволил бы раскрыть свою индивидуальность. Это какие-то групповые истории, которые определённым образом формируют характер. Получается, незаметно негласная система такой тюремной муштры из каждого угла проникает в жизнь и формирует определённый способ поведения. Против него можно бунтовать и оттуда можно уехать, но довольно сложно что-то создать своё, потому что люди не так много зарабатывают и есть определённые трудности с малым бизнесом. В прямом смысле некуда деваться в этих городах, вообще непонятно, зачем там жить.
– Несмотря на такое впечатление, посмотрев этот фильм, можно сказать, что люди там живут определённой духовной жизнью, то есть под присмотром власти им предлагают определённую духовную пищу...
Ксения Охапкина: Духовная пища – наверное, неправильный подход. Я считаю, то мы всё-таки свободны выбирать. Там тоже есть интернет, люди могут смотреть фильмы, читать книги, которые им нравятся. Вопрос, чтобы на это оставалось время. А когда не остаётся, то жизнь сводится к необходимому минимуму. Не остаётся времени на детей, и они всё время проводят в этих кружках, потому что родители зарабатывают. Люди в некотором смысле замкнуты в необходимости.
Я не считаю, что люди, которых я снимала, полностью зомбированные системой. У них индивидуальной жизни мало, потому что нет возможности раскрыться
Я не считаю, что люди, которых я снимала, полностью зомбированные системой. Я считаю, что у них индивидуальной жизни мало, потому что нет возможности раскрыться. Это не какой-то «зомбилэнд»: там часто люди гораздо добрее, чем в больших городах, где у людей больше возможности, но при этом и большая конкуренция. Это мы в фильме не затронули, к сожалению или к счастью, потому что я хотела описать некую систему, как она работает. Потому что в Москве, в Петербурге это не очевидно, много всего происходит, но при этом такая атмосфера несвободы, немножко клаустрофобии и ощущение какой-то обречённости, что жизнь идет по проложенным рельсам. И мне хотелось показать эти рельсы и в прямом смысле (у нас много поездов в фильме), и в переносном – как предлагаемую схему проживания жизни.
Каждый человек в фильме – это некие социальные роли, которые он на себя вынужденно принимает. Может быть, иногда уже включаясь в эту игру, может быть, иногда его роль становится частью его личности: если он всю жизнь этим заниматься, то личность его трансформируется.
– Но там взрослые муштруют детей изо дня в день. Какая конечная станция этого маршрута, о котором вы говорите? Что готовят этим детям?
Ксения Охапкина: Они могут пойти в армию и полицию. Получается такая система заключённых и надзирателей. Я надеюсь, что этого в полной мере не состоится, потому что мы все разные и у человека есть свободный выбор. Но предлагается во всяком случае, что пик карьеры – это быть надзирателем: быть самым сильным и контролировать других людей. Воспитывается некий патриотизм. Сам по себе патриотизм – это не плохо, но, мне кажется, не тогда, когда он измеряется в военных амбициях государства или в доходах производства.
– А что не так с российским патриотизмом?
Этот патриотизм сомнительный, он использует как раз несчастье людей, чтобы вовлечь их в эту деятельность
Ксения Охапкина: Мне никогда не нравились такие массовые мероприятия, где людей как будто унифицируют. Я думаю, что дети не очень понимают, что за слова они вообще произносят и для них мотивом, чтоб принимать в этом участие, является некая заброшенность.
В «Юнармии» они чувствуют себя как в семье: они нужны, у них красивая форма. Это скорее несчастье, на самом деле, что детям там хорошо. Это значит, что им недостаточно внимания уделяют дома, потому что времени у родителей просто на это нет, они в таких условиях. Поэтому этот патриотизм сомнительный, он использует скорее несчастье людей, чтобы вовлечь их в эту деятельность, чем их счастье и готовность гордиться своей родиной за что-то позитивное.
Это дошло до Петербурга. У подруги девочка учится в школе, она как-то пришла поздно домой и сказала, что их заставили разбирать автомат. То есть об этом не спрашивают родителей, хотят ли они, чтоб их ребёнок этим занимался, об этом не спрашивают детей. Можно от этого отказаться, но ты уже как будто идёшь против системы.
Я не знаю, приживётся это движение или нет. Мы начали снимать, когда такие кружки стали появляться по маленьким провинциальным городам, где люди вовлекались, потому что там не так много вещей, которыми можно заняться. Теперь они пришли и в школы больших городов, это вызывает большие дискуссии: по идее что-то такое может быть, были же скауты и что-то в этом духе, но это должно быть, наверное, добровольно, а не принудительно.
– В вашем фильме есть сцена, когда дети играют в страйкбол, такая реконструкция боя. На стене написана характерная фраза – «Лучше добрая война, чем худой мир». Она вписывается в идею фильма – машина по производству солдат, которых учат воевать для некого абстрактного бессмертия, чтобы их потом чтили, как сейчас их учат чтить подвиги советских и российских военных, которые тоже непонятно, какие интересы защищали. Создаётся впечатление, что с россиянами невозможно жить в мире, потому что они живут войной.
Ксения Охапкина: Я снимала в Чечне до этого фильма, потом по Кавказу очень много путешествовала. Я училась в школе, когда был разгар Чеченской войны: нам рассказывали, что там какие-то ужасные люди, с которыми нельзя жить в мире и можно их убивать. Когда я там оказалась, поняла, что Боже мой: да, там определённо есть культура борьбы, боя, там воспитывают, что мальчики должны быть готовы к войне, но это не совсем так.
Я верю, что нигде людям на земле не нужна война
Чеченский фильм научил меня не относиться к людям, исходя из политики государства, потому что я верю, что нигде людям на земле не нужна война. И особенно меня беспокоит, огорчает то, что происходит в отношениях между Россией и Украиной. С чеченцами у нас хотя бы разная культура и религии, а здесь мы очень культурно близки, люди, которые вместе прожили довольно долго и разумеется то, что произошло в Украине – это некое самоопределение и голос людей, которые организовали другую для себя реальность. Но мне кажется, всё равно, мы можем уважать друг друга. Я по-человечески продолжаю общаться с людьми из Украины и у нас в России живут очень много украинцев, с которыми у нас нет никаких трудностей. Я верю, что людям персонально никогда не нужна война вообще. Но есть некие вещи, которые влияют очень на нашу жизнь, ограничивают наши права – и это, конечно, стоит защищать.
– Продолжается седьмой год российско-украинская война, в частности часть Донбасса оккупирована, Крым аннексирован. Из вашего фильма что могут узнать нового украинцы об россиянах?
Ксения Охапкина: Для них это способ выбраться. Есть известная сентенция о том, что война – это для бедных. Такое есть не только в России, но в России особенно ярко – когда для людей сделать военную карьеру – это способ выбраться из нищеты, из безвыходной ситуации. И более того: через такие организации, через военное братство люди приобретают семью. Это мотив, который используется, к сожалению, государством, социальный лифт. Я думаю, если не так мучать людей, то они отказались бы от этой идеи.
– Эти войны необходимы для поддержания режима?
Ксения Охапкина: Это очень отвлекает от ситуации вокруг: когда есть какая-то высокая цель, можно не обращать внимание на то, что происходит вокруг, на то, что твои права последовательно ущемляются. Можно отвлечь людей от борьбы за настоящую жизнь, актуальную. Я думаю, что для этого все это тоже делается.
– Один из ключевых кадров вашего фильма – это золотой бюстик Путина. Откуда такой пиетет по отношению к вождю в россиянах, это что-то «прошитое» в народе?
Вся эта система героев отечества – это довольно религиозный некий акт, где должно быть божество, определённое служение, система ценностей, наград и прочее
Ксения Охапкина: Я думаю, что да. На месте Путина раньше был Ленин, потом Сталин. Сейчас Путин – это фигура символическая скорее, чем конкретная. Мне кажется, вообще вся эта система героев отечества – это довольно религиозный акт, где должно быть божество, определённое служение, система ценностей, наград и прочее. Это отсылает нас ещё раз к тому, что произошло в Советском Союзе. До этого была империя, в которой было крестьянство, и люди были очень верующие. В Советском Союзе не стали это игнорировать, они предложили людям эту новую идеологию, в качестве религии.
И в этой системе любой вождь – там можно менять лица – становится таким идолом. Этот золотой бюстик Путина – это часть всего антуража и философии, связанной с бессмертными героями.
– Получается после Путина будет кто-угодно, тут не важны личности. Когда этому всему будет конец?
Ксения Охапкина: Судя по российской истории, должен какой-то предел наступить, чтобы люди сказали: «Хватит над нами издеваться». Либо должно вырасти свободное сознание для того, чтобы люди могли собраться, не ненавидеть друг друга и не пытаться выжить любой ценой, а сказать: «нет, мы не будем так жить, мы будем жить иначе» – как произошло в Украине.
– Вы верите, что если соберутся граждане и скажут «нет», что-то измениться? Сейчас же полицейское государство построено в Российской Федерации.
Ксения Охапкина: Да, построено, но, всё равно, разные способы есть в этом не участвовать. И в Советском Союзе были способы не участвовать, кстати та же история диссидентства тут не очень известна. Я думаю, я тоже кино об этом сделаю – про способы в этом не участвовать и более того: организовывать сообщество вокруг себя людей, которые в этом не участвуют. А если отношение между людьми изменится – то ни одно полицейское государство долго не продержится, потому что оно питается как раз нежеланием брать на себя ответственность за свою жизнь и спихиванием этой ответственности на какие-то абстрактные институции.
Фильм «Бессмертный» получил главный приз от подросткового жюри на 17-м международном фестивале о правах людей Docudays UA. Посмотреть фильм можно бесплатно с территории Украины до 10 мая в онлайн-кинотеатре фестиваля.
ПОСЛЕДНИЙ ВЫПУСК РАДИО ДОНБАСС.РЕАЛИИ:
(Радіо Донбас.Реалії працює по обидва боки лінії розмежування. Якщо ви живете в ОРДЛО і хочете поділитися своєю історією – пишіть нам на пошту Donbas_Radio@rferl.org, у фейсбук чи телефонуйте на автовідповідач 0800300403 (безкоштовно). Ваше ім'я не буде розкрите)
