Луганский журналист по возвращении из Антарктиды рассказал о пингвинах, мифах и стереотипах

(Друкуємо мовою оригіналу)

Антарктида без морозов и белых медведей, общительные и быстрые пингвины, коварный пролив Дрейка. Луганский журналист Александр Махов вернулся вместе с 21-й украинской антарктической экспедицией со станции Академика Вернадского. На протяжении трех недель корреспондент телеканала «Украина» изучал, как живут полярники целый год во льдах, знакомился с окружающим животным миром и пытался разрушить стереотипы о самом южном материке. Признается: для журналиста, который постоянно освещал конфликт на востоке Украины, сам воевал в армии, Антарктида стала небольшим отпуском.

– Как появилась идея поехать в Антарктиду?

– В газете «Сегодня» вышла статья, что полярники под Киевом проходят подготовку к экспедиции. Так я узнал о том, что у них происходит ротация. Возникла такая идея: почему бы не поехать вот на эту ротацию двух экспедиций и, собственно, не сделать материал об Антарктиде, об украинской станции? Я предложил руководству канала вот такой вариант. Согласовал с антарктическим центром нашу поездку. Они были не против.

– Как готовились физически к такой поездке?

​– Было много вопросов. Какая там погода? Нужна ли спецподготовка? Кого туда берут? Как туда едут? Но полярники объяснили, что спецподготовка не нужна. Погода там, в принципе, не очень отличается от киевской зимы и поэтому каких-то особых спецсредств с собой брать не нужно, кроме дождевика на корабль или солнцезащитных очков, там уже в Антарктиде. Мы думали, может быть надо делать какие-то прививки, но оказалось, что нет: ехали все же на короткую пересменку, а не на год.

– А что брали с собой из вещей?

​– В первую очередь мы думали о технике, которую нужно взять с собой. Мало кто был в Антарктиде. Никто не мог поделиться опытом, что с собой взять. Старались взять по максимуму: камеру, фотоаппарат, на который тоже снимали, взяли «гоупро» (go-pro), много дополнительных аккумуляторов, потому что не знали, где можно будет зарядить и как будет в тех погодных условиях работать техника. Взяли, конечно, много различных карт памяти, жесткий диск, чтобы никакая информация не потерялась. То есть, в первую очередь мы думали о технике. Поэтому одежды старались брать по минимуму: теплые носки, теплые штаны. Я у коллеги попросил лыжный костюм, который пригодился очень, потому что ветер там сильный.

– А сколько килограмм Вам приходилось с собой носить?

– Наверное, было килограмм по 40. Приходилось всё с собой тянуть, потому что это – и штатив, и камера, и плюс аккумуляторы. Помогали ещё ребятам, которые полярники. Им разрешено брать с собой в Антарктиду 2 сумки по 23 килограмма. Это на год. Больше – табу. И у нас были примерно такие же по размеру сумки.

– Что Вы знали до поездки про Антарктиду?

– Знал, что в Антарктиде есть станция украинская. Видел фото, какие-то читал статьи когда-то. Но так никогда углубленно не интересовался. Было всё поверхностно. Все, что можно прочитать и открыть в Википедии. Да, льды, пингвины, айсберги. Я думал, что там очень холодно – минус 50 градусов, то есть всё было на примитивном уровне.

– Как добирались до Антарктиды?

– Тремя самолетами: из Киева в Рим, из Рима в Буэнос-Айрес, из Буэнос-Айреса в Ушуая, а из Ушуая уже на корабле в Антарктиду. Из перелетов самый тяжелый был из Рима в Буенос-Айрес. Это 14 часов без пересадки. А кроме того, смена континентов, часовых поясов, времен года. Всё поменялось. Это было сложновато. Но я и оператор усталости не чувствовали. Все было новое и интересное. Мы снимали с самого первого дня, с самых первых часов до самого возвращения. Усталость уступала любопытству.

– Какие впечатления от пролива Дрейка? Страшно было?

​– Для меня пролив – это, наверное, самые яркие впечатления из всей поездки. Очень круто. Я не могу сказать, что было страшно. Была какая-то уверенность в экипаже корабля. Это судно, которое возит туристов в Антарктиду в туристический сезон. Оно много раз ходило через пролив Дрейка. Оно, если я не ошибаюсь, было заточено в свое время на поиск подлодок, а сейчас используется в антарктических водах. На обратном пути, когда мы шли, был серьезный шторм. 9 баллов. Корабль кренило под 40%. Но как-то страха не было. Мы постоянно снимали, потому что такие кадры вряд ли удастся когда-то еще запечатлеть. Даже при шторме мы выходили на палубу, друг друга страховали, заменяли и с камерой, фотоаппаратом работали, записывали интервью.

– Про пролив Дрейка ходят легенды. Говорят, он – один из самых страшных из-за своих волн во время шторма…

​– Так оно и есть. Перед тем, как зайти уже в пролив, ты видишь, корабли полузатопленые стоят. Ну, так…живописные пейзажи (смеется). Полярники нам говорили, что в Дрейке всегда шторм. И правда, туда мы шли – три дня шторм. Обратно – всё кренит. Всё то, что не прикручено, не зафиксировано, всё валяется в каюте. Это, действительно, такое серьезное испытание для кораблей.

– Почувствовали на себе, что такое «морская болезнь»?

– Меня абсолютно она не задела. Ни одного дня, ни одного часа не чувствовал себя плохо. Но те, кого она сломила, конечно, были. Вот только вошли в Дрейк, сразу одному человеку плохо стало. Он как вошел в каюту в первый день, так и не выходил до самой Антарктиды. Мы общались с доктором там на корабле. Она говорила, что есть, конечно, медицинские нюансы, но многое зависит от состояния внутреннего, от работы мозга, от вестибулярного аппарата. И не помогают ни таблетки, ни уколы. Мне кажется, что многое зависит от психологического настроя. Вот я сразу себе сказал, что перенесу все это, все будет хорошо.

– Вы были на краю земли. Как там живут люди? Что запомнилось больше всего?

​– Вот городок Ушуая считается самой южной точкой Земли. Они себя позиционируют, как край земли. Называют себя «Фин дель Мундо». Очень живописный городок. Такой небольшой рыбацкий городок. С одной стороны –горы, с другой – бухты в океане, корабли, порт. И он живет какой-то своей жизнью. Например, мы были потом в Буэнос-Айресе. Это уже мегаполис. Там все совсем по-другому. Там действительно ощущаешь настоящую Аргентину. А вот Ушуая впечатлил атмосферой своей. Люди очень приветливые. Нам легко работалось. Если у нас, (куда не приди снимать), то обязательно найдутся те, кто будут кричать, что это приватная собственность и здесь ничего нельзя делать (хотя это не так). Там мы на протяжении двух дней снимали все и везде: улицы, рестораны, торговые центры. Люди нам помогали, подсказывали, рассказывали. Может потому, что городок туристический.

Хотя интернета там скоростного нет. Нам надо было отправлять видео каждый день, которое мы наснимали. Так мы в Ушуая пробежали по всем гостиницам, ресторанам – и нигде не нашли интернет скоростной. Нам просто сказали: «Даже не ищите, все равно не найдете». Поэтому нам приходилось ужимать видео максимально. С другой же стороны, в этом есть своя «изюминка», ты живешь без интернета. И это тебе позволяет не «потеряться» в природной красоте, которая окружает тебя.

– А на станции Вернадского тоже интернета не было?

– Скоростного – нет. Вот мы были там 9 дней, и были просто отрезаны от цивилизации. Никакой связи с внешним миром, никаких новостей из социальных сетей. Отпуск! (Смеется). А полярники там целый год живут в таком режиме.

– Как они в таком случае поддерживают связь с родными?

– Звонить можно сколько угодно. Правда, связь очень дорогая. Полтора доллара за минуту. Особо не наговоришься. Текстовые сообщения они отсылают раз в неделю, и раз в неделю им приходит ответ. Им каждую неделю присылают новости, чтобы они знали, что происходит в мире. Естественно, если какой-то форс-мажор, то все эти графики нарушаются. И звонят, и пишут так, как им надо.

​

Но вот мне показалось, что одна из таких видимых проблем – это отсутствие скоростного интернета. Нам и научные сотрудники говорили, что очень сложно так работать. Ты сделал какое-то открытие, но ты не можешь проверить в интернете, находил ли кто-то это до тебя. Проверить оперативно нет возможности, приходится ждать год до ротации. К сожалению, украинская станция – единственная в Антарктиде, у кого нет скоростного интернета. Но им обещают в течение двух лет закрыть этот вопрос.

– Чем питались на станции Вернадского?

– Там все продукты, которые привычны для нас, на станции есть. Мясо, рыба…С овощами проблема. Они их привозят с собой, но этого запаса хватает только на первое время. Много консервов: фрукты, овощи, рыба. У них питание по нормам моряков-подводников. В продуктах у них нет недостатка. Питание полноценное, трехразовое.

– А как обстоят дела с водой?

– Они часть воды везут с собой. На станции есть специальные фильтры. Воду берут из океана, ее фильтруют, убирают соль и используют в еду, просто пьют.

– Чем занимаются полярники на станции?

– Команда из 12 человек. Одна половина – научные сотрудники, вторая – техническая группа. Это повар, системный администратор, дизелист, механик и медик. У тех научных сотрудников, которые едут, у них расписаны программы от их университетов на целый год. У них есть свое расписание. Метеорологи каждый день дают сводку в Украину о погодных явлениях. Есть ученые, которые отслеживают землетрясения во всем мире. Повар, понятное дело, готовит еду; дизелист следит за генераторами и так далее. Есть также два дежурных: дневной и ночной, которые наблюдают за работой станции.

– Удалось ли увидеть полярное сияние?

– Нет! На самом деле – это одно из распространенных заблуждений об Антарктиде. Именно там застать его очень сложно.

– Раз заговорили о стереотипах и заблуждениях. Сильно ощущается разница день-ночь в Антарктиде?

– Мы попали на середину осени антарктической, и я бы не сказал, что были какие-то сложности. Но полярники рассказывают, когда наступает полярный день, у них светлые ночи. И очень тяжело пережить такой день. Всегда светло. Сбивается биоритм. И непонятно: когда утро, когда ночь. И это одна из психологических нагрузок.

– А какую температуру Вы застали?

– Ноль! Вот за год температура опускалась до минус 22 градуса. А средняя температура в летние периоды около нуля. На самом деле там погода меняется постоянно. Несколько раз за час. Ветер очень сильный. В зимний месяц достигает 30 метров в секунду. Мы, когда приехали, там пасмурно было, потом снег, дальше солнце, морось, снова снег…И вот оно так меняется в течение часа. Мы только один день застали солнечный день. И нам повезло. Говорят, что такие дни очень редко бывают.

– Альпинисты жалуются, что в горах, которые покрыты льдами, очень быстро обгорает кожа. Есть ли такая проблема в Антарктиде?

– Естественно. Над Антарктидой самая большая озоновая дыра. Там же на станции есть прибор Добсона. И озонометрист каждый день снимает показатели – как меняется эта озоновая дыра. Полярники говорят, что когда солнце светит, то можно за 15 минут обгореть. Ультрафиолет проходит, но он ничем не поглощается. Все белым-бело, нет ничего темного.

​

– В океане купались?

– Нет. Хотя была такая идея. Но времени не хватило. У них на станции есть традиция – в середине антарктической зимы, 22 июня, они каждый год «в трусах и галстуке» купаются в океане. Если он замерз, то делают прорубь. Это церемония посвящения в полярники. Этот день во всей Антарктиде празднуют, и станции поздравляют друг друга.

– С кем из животных познакомились?

– С пингвинами. Интересно, что они выбрали именно тот остров, где остановилась украинская станция. Они совершенно свободно там ходят. Гнезда строят прям возле станции. Живут вместе с людьми, не боятся. Но, если ты их намеренно хочешь взять или погладить, то он будет сторониться тебя. Хотя их, на самом деле, еще и сложно догнать. Я пытался, но не получилось. Он очень юркий, быстрый. Спокойно передвигается по камням, льдам, воде…

Мы хотели развенчать миф о том, что существует профессия переворачиватель пингвинов. Мы общались с биологами, они говорили, что это неправда. Хотя они встречали упоминание о такой профессии в книгах об аргентинских солдатах на Фолклендских островах. Там было целое подразделение, где у солдат была одна из функций – переворачивать пингвинов.

Видели еще тюленя-крабоеда и несколько видов птиц: поморник и «футлярчик». Медведей белых там нет, хотя многие думают, что раз в Антарктиде тоже постоянно холодно, значит, мишки там должны быть. Но нет. Они – в Арктике.

Там вообще нет млекопитающих, которые бы жили полностью на суше. Там есть пингвины, которые гнездятся на суше. Есть водные представители, которые вылазят иногда на сушу – тюлени, морские львы и леопарды.

Интересно, что туда нельзя и домашних животных завозить. Причина: когда начали осваивать Антарктиду, то использовали собачью упряжку. И вот собаки начали нападать на пингвинов. Поэтому в Антарктиде действует закон – ничего нельзя ввозить и ничего нельзя вывозить. Антарктиду стараются оставить в ее первозданном виде.

– Что больше всего запомнилось из такой поездки?

– Все. К каждому событию можно прибавить слово «самый». Самое захватывающее – пролив Дрейка. Самое красивое – виды Антарктиды. Вот мы отсматриваем сейчас фото и видео, и ощущение будто на картинку смотришь. Самое яркое впечатление – сами полярники. Люди, с которыми провели много времени, с кем общались. Очень открытые, доброжелательные, отважные люди. И они к нам очень хорошо относились, несмотря на то, что мы с камерами постоянно под ногами путались. Но им было приятно, что первый раз за столько времени к ним присмотрелась пресса. И мы со многими сдружились.

– Вы долгое время работали в зоне АТО. И точно так же отзывались о встречах, что там остались дружеские отношения, но с бойцами. Можешь ли сравнить работу в Антарктиде и на Донбассе именно эмоционально?

– Сопоставлять тяжеловато. Но все-таки схожесть есть. Ты постоянно проводишь время с ограниченным количеством людей. И подстраиваешься под кого-то, и амбиции усмиряешь. Мне это действительно напомнило скорее мою службу, чем работу в зоне АТО. Ведь в экспедиции 12 человек, вместе вы целый год. И вам приходится находить общий язык. С другой стороны, по бытовым условиям – не сравнится. В Антарктиде горячая и холодная вода, душ, баня – все, что хочешь.

Но в той экспедиции, которую мы забирали, там был медик, который воевал на Донбассе. И он же мои слова подтвердил, что сравнивать эти два «мира» сложно, но в Антарктиде он реально отдохнул.

– А вы, работая в Антарктиде, отдохнули от политики, военного конфликта?

– Отстранился от политики, «зрады», проблем…Плюс помогло 9-дневное отсутствие связи. Ты наедине с собой, с Антарктидой. Немного позволяет развеять мозги.

– После работы и службы в зоне АТО, пролива Дрейка, что может вызвать еще страх у Вас?

– Не хочется выглядеть бесстрашным. Страх он есть. И на войне был страх, и в проливе Дрейка. Нужно сохранять холодной голову. Нужно не впадать в ступор и что-то делать. На войне – стрелять, заряжать, бежать, укрываться… И в проливе Дрейка нужно четко понимать, что ты будешь делать. Вот есть спасательный жилет, там шлюпка, тут капитан. Ты должен быстро просчитывать, что в какой ситуации можешь и должен сделать.

– Что дальше в планах у вашей съемочной команды?

– Есть еще непокоренные континенты (смеется). Мы с оператором шутим, что после Антарктиды следующей командировкой будет Международная космическая станцию. И думаю, вот к космосу точно придется готовиться физически.

(Радіо Свобода опублікувало цей матеріал у рамках спецпроекту для жителів окупованої частини Донбасу)