6 лет колонии Евгении Беркович и Светлане Петрийчук – за спектакль, который стремился понять современную природу зла, предупредить об опасности. Русская литература, драматургия всегда славились тем, что пытались понять всякого, разобраться даже в психологии преступника. Тут можно было бы публицистически ввернуть – "они бы сейчас и Достоевского за "Преступление и наказание" посадили", – но этот ход попахивает банальностью. Достоевского и посадили, чуть не лишили жизни – почти за то же: за участие в кружке, за публичное чтение письма другого литератора; за мысли. Не только Достоевский, но и весь пантеон имен, составивших славу русской литературы, с 18 до 20-го века – был для современников точно таким же списком "иноагентов и террористов". "Судят за театр" – сегодня это тоже выглядит чудовищной банальностью, увы. Я много лет прожил рядом с московским Центром имени Мейерхольда на Новослободской; Мейерхольда мучили, пытали, убили, а спустя полвека театральный центр его имени – новый, сияющий, в котором ставили хорошие спектакли; но это никак не уберегло страну от нового "процесса над Мейерхольдом".
Написать что-то, кроме проклятий, не получается, никакого смысла из этого процесса не извлечешь – и это чувствуется по многочисленным комментариям. И в этом специфика, природа нынешней власти – при всей ее жестокости – ее ничтойность.
Процесс над Беркович и Петрийчук – это сигнал интеллигенции о том, что надо опять вести себя как при Сталине
Является ли новый театральный процесс осмысленным действием (чтобы "показать" что-то обществу, а точнее, той ее части, которая называется творческой интеллигенцией) – или просто инерцией репрессивного режима? Если советский режим строил обвинения на отсылках к универсальным концептам – то теперь смыслово процессы против инакомыслящих или попросту самостоятельно мыслящих плавают где-то ниже ватерлинии; они напоминают гопническую практику "ловить на слове". Вырвать слова из контекста – вложить в них свое понимание, состоящее из бесконечных табу; навесить гирлянду из жесточайших и абсурднейших обвинений – и заставить "отвечать" за это. Репрессивная практика, которая в основе имеет целью лишить субъекта права на субъектность. Мысль не спрашивает разрешения, она спонтанна; Фромм писал о спонтанности как о том, что дает ощущение неповторимости, ценности нашей жизни – и одновременно доставляет нам удовольствие. Запрет на спонтанность есть запрет на полноценность бытия. Гопнический стандарт, который стал теперь государственной практикой, отражает вековой конфликт власти и интеллигента. Конечно, процесс над Беркович и Петрийчук – это сигнал интеллигенции о том, что надо опять вести себя как при Сталине: опасаясь каждой собственной мысли, каждого вздоха. Внушить иррациональный страх – обычный инструмент всякого диктаторского режима.
Недавно в Берлине вышла книга Виктора Ерофеева с символичным названием "Великий гопник": местами она имеет мемуарный характер, где автор вспоминает историю создания первого неподцензурного альманаха "Метрополь" (1979). Попутно писатель изучает природу отношений интеллигента и власти за последние полвека. Прежняя система 1970-х была гнилым железным занавесом; нынешняя – трудно даже определить ее природу: резиновая, каучуковая или даже – шагреневая стена? В первые годы при Путине система еще пыталась вести диалог с позиций просвещенного консерватизма: но – описывает Ерофеев – как только доходило до обсуждения каких-то сущностных вещей – система как бы сжималась, сворачивалась, свертывалась, так сказать, в саму себя. Новая стена – не сартровская и не пинкфлойдовская: она просто отфутболивает, ничтожит смысл.
Путинский режим – это война против мысли как таковой
В спектакле по роману Василия Грассмана "Жизнь и судьба" режиссер Лев Додин (2007) использует прием: все исполнители зла – или попросту винтики, равнодушные люди – на сцене беспрерывно жуют. Вдумчиво пережёвывают пищу, медленно работают челюстями, затем часами обсуждают качество этой еды – как и качество стульев, ковров, люстр. Подобно тому, как сегодня люди способны часами говорить о СПА-салонах, услугах, ценах. Эти слова рождаются автоматически – вместе с пережевыванием пищи – и так же неторопливо сжевывают любой смысл. Ленивое сознание именно так и держится на плаву – за счет того, чтобы гонять одну и ту же мысль по кругу.
Автоматизм существования. Искать смысл в этом жевании тире говорении бессмысленно. Слова, которые ходят по кругу и никогда не порождают ничего нового – это и принцип соцреализма, и нынешней пропаганды, и судебной системы в России. Обмен кодированными фразами с заранее известным раз и навсегда значением; в сущности, жить носителю такого сознания бесконечно скучно.
Этот процесс пережёвывания смысла напоминает саму природу диктаторского режима: жевать – медленно, не замечая, пережевывать живое; жевать драматургов и режиссерок; жевать всех, в ком есть мысль и совесть – все, что отлично от физиологии. И жевать, конечно, всех, кто сложнее. Жевать самое бытие – низачем. Собственно, путинский режим – это война против мысли как таковой. Уповать на универсальные понятия и взывать тут, кажется, уже не к кому: у творящих ныне беззаконие нет не только исторического чутья, но даже и здравого смысла.
Андрей Архангельский – журналист и культуролог
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
