Иван Толстой: Среди эмигрантов второй волны, то есть тех, кто оказался на Западе в результате Второй мировой войны, остается очень много странных, не до конца понятных, а то и загадочных фигур. Сегодня мы поговорим о человеке со многими фамилиями и разными документами в кармане, о человеке безусловно талантливом и умном, но ухватить которого пока не очень удается. Хотя и им самим, и о нем немало чего написано. Голубовский, Бобров, Соловьев. Петербургское издательство "Алейтея" выпустило под одной обложкой две главные книги Соловьева – роман "Когда боги молчат" и "Записки советского военного корреспондента". Мой собеседник, участвовавший в подготовке издания, – историк Михаил Талалай.
Михаил Григорьевич, вот фигура Михаила Соловьева – вроде бы, в Белоруссии жил, в Красной армии служил, в Австрии потом в эмиграции, в Соединенных Штатах много лет, но что-то я не слышал, чтобы он имел какое-то отношение к Италии. Поправьте меня, пожалуйста.
Михаил Талалай: Иван Никитич, вижу, что вы хорошо осведомлены о биографии нашего сегодняшнего героя, и быть может, я вас удивлю, но вы же и стояли у истоков этого проекта. Напомню, что лет так двадцать пять тому назад, почти четверть века, я был в первый раз у вас в гостях, рассказывал о своих занятиях, итало-русских связях, о моих героях, типа княгини Марии Павловны Абамелек-Лазаревой, урожденной княжны Демидовой Сан-Донато, а вы меня тогда не то что перебили, а почти что огорошили вопросом: "А что Борис Ширяев?" Я сделал вид очень хорошо осведомленного человека, сказал: "Да, да, и Ширяев".
И, вернувшись в Италию, последние годы, можно сказать, я почти исключительно занимаюсь Ширяевым и иже с ним. Потому что оказалась необыкновенно интересная и мало изученная история. Конечно, это – опасная зона, скажем откровенно, вторая волна. Я переиздал записки Ширяева о дипийцах в Италии ("Ди-Пи в Италии: Записки продавца кукол"), прекрасный текст, после чего начался новый этап, после того как пришел, как говорили в советские времена, "грозный окрик из-за океана".
Пришел грозный окрик из-за океана
Мне написал достаточно сердитое письмо из Аргентины редактор газеты "Наша страна" Николай Леонидович Казанцев, который меня упрекнул, что я издаю книги его издательства, авторства того же Ширяева, не спросившись. Я, конечно, удивился, мне и в голову не приходило у этой литературы искать правообладателей, тем не менее, наладилась переписка, и Николай Леонидович в итоге мне сказал: "Если вы хотите заниматься дипийцами, если вас всё это интересует, я вас свяжу со своим сотрудником". И, действительно, связал. Это Андрей Власенко, живущий в Америке. Мы с ним стали деятельно разрабатывать эту дипийскую тему – преимущественно, литературную. Как вы знаете, опубликовали много книг, и того же Ширяева, его романы и повести, воспоминания и очерки, и до сих пор не разгаданного писателя Бруно Лонгобарди, который писал в Турине под псевдонимом Н.Е. Русский, и многих других.
В результате я попал в компанию исследователей, которые занимаются второй волной, стал участвовать в разного рода конференциях. И на одной из них познакомился с Владимиром Вениаминовичем Агеносовым, который почти исключительно в последние годы занимается именно литературой второй волны: он составитель известной антологии писателей Ди-Пи "Восставившие из небытия". Год тому назад Владимир Вениаминович прислал мне почти скорбное письмо, что ему никак не удается опубликовать в полном составе очень важного, по его мнению, писателя Михаила Соловьева и просил какой-то помощи, издательского содействия.
В действительности, Агеносову все-таки удалось что-то издать из Соловьева: несколько лет тому назад в издательстве "АИРО" ("Ассоциация исследователей российского общества") вышла книга с двумя его главными произведениями – "Когда боги молчат" и "Записки советского военного корреспондента". Как писали потом рецензенты, книга вышла с "несколькими купюрами". Что это за купюры? Когда я стал разбирать материал, то увидел, что купюры были следующие: опубликована одна треть романа (две трети остались не переизданными) и одна треть вот этих "Записок". Я, как историк, начал знакомиться с "Записок", они мне очень понравились. Великолепно написанные, новый, неожиданный материал… И я согласился на эту работу. Началось издание уже его полных двух и самых важнейших текстов.
Иван Толстой: Михаил Григорьевич, всё это крайне интересно, и я полностью согласен с вами, что не только "Записки советского военного корреспондента" Михаила Соловьева хорошо написаны, но вообще всё, чем занимался этот талантливый, одаренный человек, заслуживает и переиздания, и исследовательского внимания, и комментирования, и, конечно, поиска архивов. Потому что я знаю, что главный камень преткновения – где архив Михаила Соловьева, который переписывался с половиной эмигрантской Европы? Тем не менее, я хочу вам напомнить, простите за такой реприманд, а какое отношение он имел к Италии?
Вторая волна использовала множество псевдонимов по понятным причинам
Михаил Талалай: Из контекста моего вступления понятно, что он никакого отношения к Италии не имел, кроме того, что пребывал в одной плеяде с Борисом Ширяевым и другими дипийцами. Как и Ширяев, он тоже скрывался под псевдонимом. Ширяев придумал себе "Алымов"… Известно, что вторая волна использовала множество псевдонимов, по понятным причинам. Поэтому прямого отношения к Италии нет никакого, есть уже просто азарт исследователя, который вошел в тему дипийцев, в тему второй волны и, конечно, – желание опубликовать в максимальном объеме его интересное литературное наследие.
Иван Толстой: Тогда, если можно, я предложил бы вам приступить к основным биографическим фактам из жизни Михаила Соловьева, потому что, мне кажется, что из всех Ди-Пи, из всех писателей второй волны эмиграции, он какой-то забытый, затертый, Фирс такой, сидящий в углу. А это несправедливо в его случае.
Михаил Талалай: Да, я засел за биографию Михаила Соловьева, будем называть его писательским псевдонимом. Естественно, до меня им уже занимались. Это и профессор Агеносов, который опубликовал тексты "с купюрами", это и исследователь Игорь Петров из Мюнхена, который кое-что нашел и выложил в интернете, им занимался и Андрей Кравцов из Мельбурна, который даже поставил главный роман Соловьева "Когда боги молчат" в центр своей диссертации, это и историк Кирилл Александров, который, как известно, занимался РОА, составлял офицерский список, на основе которого пытался защитить свою докторскую диссертацию, но ему это не позволили сделать.
В общем, началась работа и сложилась даже небольшая исследовательская группа. В итоге, я написал ко вновь вышедшей книге, где теперь полностью опубликованы его два главных произведения, послесловие, которое я озаглавил "От Голубовского (это его настоящая фамилия) через Боброва (это его первый псевдоним) к Соловьеву и обратно". Обратно – я имел в виду наш исследовательский процесс, когда мы раскручивали его биографию от вымышлено-мистифицированной к его биографии настоящей. Емкие предисловия к новой книге, на эту тему, написали В. Агеносов и А. Кравцов.
Итак, теперь Соловьев для нас – Голубовский. Он родился в Ставрополье в 1907 году, а в 1920 году, в возрасте 13 лет, он попадает вслед за своими четырьмя братьями-красными казаками в 1-ю конную армию, то есть, уже в 13 лет воевал на стороне красных. И, как участник гражданской войны, после ее окончания, он учится на особую стипендию имени Фрунзе, учится журналистике и истории в МГУ. Получает распределение, как журналист, на ударную стройку в Комсомольск-на-Амуре и, вернувшись в Москву, делает журналистскую, литературную карьеру. Его принимают в "Известия" спортивным репортером. Затем он становится репортером военным. Этой метаморфозе он уделяет первую часть своих "Записок", которые меня очень заинтересовали и которые впервые сейчас в полном объеме изданы в России. Эти "Записки" состоят из трех частей и, думаю, достаточно реально отражают его довоенную московскую биографию. Он, уже как сотрудник "Известий", попадает преподавателем истории на Курсы усовершенствования высшего командного состава Красной армии, называлось это КУВС, а в своих записках он назвал это "генеральским инкубатором".
Преподавал он всего лишь два часа в неделю, поэтому продолжал работу как военный корреспондент и, как военный корреспондент, стал свидетелем голодомора в русских деревнях (это особая глава в его "Записках"), свидетелем уничтожения непокорных казачьих станиц (это глава "Джунгли"). Судьба свела Голубовского (тогда еще не Соловьева) не только с глубоко неприятными ему советскими полководцами как Буденный или Городовиков. Про последнего есть даже особая глава, это генерал-калмык, который руководил депортацией своего собственного калмыцкого народа. Но Голубовский, надо сказать, достаточно благожелательно и тепло описывает советских полководцев, которые были ему симпатичны. Это самородки, вышедшие из народа, как и он сам, – Тимошенко, Рыбалко, Апанасенко, Еременко. Затем – "малая" война, советско-финская, и война "большая".
Эти "Записки" он довел до своего пленения. Как мне кажется, достаточно романизированного. Он пишет, что скитался месяцами по белорусским лесам, потом, пристрелив своего коня, попадает в немецкий плен. В другом месте он пишет, что из плена его выкупили сердобольные русские женщины, что тоже, мне кажется, звучит как-то уж совсем странно. На сайте ОБД "Мемориал", который выкладывает сведения из Центрального архива министерства обороны, не так давно появилась прежде засекреченная информация о безвозвратных потерях Красной армии, и запись о нем. О том, что Голубовский Михаил Степанович, состоя в звании лейтенанта в личном распоряжении командира 84-го кавалерийского полка, пропал без вести в сентябре 1941 года. Здесь, кстати, есть сведения о его жене, которая осталась в Москве, есть даже адрес Голубовских, хороший адрес – улица Горького, дом 17. Это рядом с Пушкинской площадью, привилегированный дом сотрудников газеты "Известия". В справке упоминается дивизия, которая была в конце сентября – начале октября окружена и почти целиком уничтожена немцами. Думаю, что именно в тот момент Голубовский и попадает в плен.
Он пишет, что скитался месяцами по белорусским лесам, потом, пристрелив своего коня, попадает в немецкий плен
Далее он, естественно, после войны всячески запутывал эти годы, когда жил и действовал на оккупированных территориях. Достоверно известно, что уже весной 1942 года он объявился в оккупированном немцами Бобруйске и пишет там под прозрачным псевдонимом Бобров. Теперь он снова журналист, но уже в совершенно новом ключе – он редактор и автор большинства материалов в оккупационной газете "Новый путь". Именно в то время, в 1942 году, вермахт на этих территориях стал создавать из пленных красноармейцев Русскую освободительную армию (РОА). После войны Голубовский открещивался и от РОА, и от генерала Власова, писал соответствующие письма, которые потом были опубликованы. Тем не менее, он имел отношения с Власовым. В тех документах, которые были найдены и недавно опубликованы, он рассказывает о встречах с Власовым, который, якобы, неоднократно "понуждал его ослабить откровенно антинемецкую линию" в издаваемой Голубовским газете. Что тоже, конечно, звучит несколько странно: что за антинемецкая линия в оккупационной газете?
Меня проинформировал историк Александров, что на февраль 1945 года Голубовский служил в Вооруженных силах Комитета освобождения народов России – ВСКОНР – генетически связанных с власовской армией. У него был чин капитана, и он был прикомандирован к штабной роте при штабе 1-й пехотной дивизии генерал-майора Сергея Буняченко. Какова была служебная деятельность Голубовского, штабиста в этих Вооруженных силах КОНР, пока мы не знаем. Но, думаю, что он находился весной 1945 года в Праге, потому что в романе он слишком подробно рассказывает о боях власовцев за освобождение Праги, о встречах с самим Власовым.
Понятно, что мы не будем отождествлять героя романа с автором
Понятно, что мы не будем отождествлять героя романа с автором, хотя роман позиционируется как автобиографический, но, когда читатель откроет эти блестящие страницы, он решит, что Голубовский был там. Окончание войны, после Праги (я все-таки уверен) Голубовский, теперь под фамилией Бобров, встретил в Австрии, в лагере Парш под Зальцбургом (кстати, именно в этом лагере дипийцев родился и Леонид Леонидович Казанцев, нынешний редактор аргентинской газеты "Наша страна"). В своем романе он описывает, не от автора, а от лица своего героя, попытки советских репатриационных органов добиться его выдачи. Эти части мы тоже публикуем впервые в России. Драматически построенные диалоги, отпор американцев, которые уже, вне сомнения, были заинтересованы в нем, особенно в его знаниях советской военной верхушки еще со времен журналистской работы в "Известиях" как военного корреспондента.
У Голубовского позднее, уже в Америке, появляется "куратор", адмирал Лесли Кларк Стивенс. Сам Стивенс тоже заслуживает отдельной биографии, но не будем подробно о нем: достаточно сказать, что этот военно-морской офицер был атташе при посольстве США в Москве с 1947 года, то есть с самого начала холодной войны, по 1950 год, когда вышел в отставку и вернулся в Америку. Тогда же в Америку перебирается Голубовский. Стивенс стоял у истоков Радио Свобода, которое начало трансляцию в 1953 году под названием Радио Освобождение. Он не только писал предисловие, но явно и продвигал Голубовского в разные общественно-политические сферы. К "Запискам" адмирал написал проникновенное предисловие, думаю, сразу на русском, потому что Стивенс прекрасно знал русский язык, четыре года прожил в Москве.
Иван Толстой: Из предисловия адмирала Стивенса:
"Одна из особенностей советской системы заключается в том, что советские граждане имеют очень скудные сведения о многих ее проявлениях. Там, как говорит Соловьев, камень, брошенный в воду, не вызывает кругов на ее поверхности.
Книга Михаила Соловьева – скорее воспоминания, чем история; но автор дает кусочки мозаики, которые будущий историк сможет когда-нибудь сложить и использовать для до сих пор не написанной истории СССР. Качество света, возможно, важнее силы освещения – книга Соловьева бросает не только сильный, но и необычайно яркий свет на запутанные и сложные области трудного советского мира. Просто, понятно и скромно он пишет о том, что пережил, будучи военным корреспондентом в Советском Союзе с 1932 г. до начала Великой войны, предоставляя фактам говорить самим за себя. Это делает его книгу особенно убедительной. Выводы, которые вдумчивый читатель сделает из нее, будут тверже и определеннее заключений, навязываемых читателю в виде готовых обобщений.
Описывая человеческие слабости, Соловьев никогда не злобствует. Как автор сам говорит, он изображает странную, противоречивую, несоветскую душу так называемой Советской армии, являющейся народной армией и во многих отношениях воплощающей народную душу. Чувства ужаса и жалости, испытываемые бойцами во время голода на Украине, и их сочувствие украинцам и казакам во время разгрома Кубани изображены так же убедительно, как и растерянность, охватившая москвичей, когда разразилась Великая война.
Книга Соловьева представляет особенный интерес для военных, потому что она проливает свет не только на советские методы и приемы и на боевой дух и настроения советских войск в различных условиях, но и дает представление о двух разных военных теориях: о теории, которой придерживается Тимошенко и его последователи, и о теории Ворошилова и его школы. Соловьев приводит обоснования, даваемые каждой из этих теорий. С проникновенным пониманием он показывает, почему чекисты приходят к точке зрения, находящейся в коренном противоречии с точкой зрения военных.
Одним из больших и редко встречающихся достоинств этой книги является то, что в ней нет пропаганды: быть может, именно поэтому эта книга – такое убедительное обличение советской системы. Впрочем, лучше прочесть эту книгу, чем читать о ней".
Михаил Талалай: Переехав в Америку, Голубовский необычайно активен, он входит в руководство эмигрантских антисоветских организаций, и не одной. Это "Союз борьбы за освобождение народов России", "Совет освобождения народов России", "Союз Андреевского флага", он примыкает к февралистам и сближается с Керенским, самые тесные отношения у него начались с другим видным либеральным деятелем, Мельгуновым, который даже привлек его в качестве своего заместителя в "Союз борьбы за освобождение народов России". У него возникают проблемы с представителями первой волны, которые недоброжелательно, неприязненно относятся к власовцам, к коллаборационистам и в какой-то момент его даже отстраняют от политической деятельности.
У него появляется новая супруга, она берет вымышленную фамилию, Раиса Соловьева. Мне, кстати, интересно, как историку, какими образом эти эмигранты, дипийцы решали проблему развода с женами, оставшимися в СССР. Не могли же они получать из Советского Союза справки о таковых разводах. Тем не менее, вторая законная жена появилась и он продолжает литературную, политическую и другую деятельность.
Прекрасный роман "Когда боги молчат" был опубликован в 1952 году на английском. Это тоже удивительная история: роман выходит на английском, его переводят на десятки других языков, думаю, не без поддержки Стивенса и его коллег, как роман с очень сильным антикоммунистическим зарядом. И спустя десять лет он выходит на русском. Странным образом – как самиздатовский, за счет автора. На этом этапе уже, похоже, финансовая поддержка прекратилась и сам Соловьев написал небольшое предисловие к этому тексту на русском языке, который – уже совсем другой, чем первоначальный англоязычный вариант, фактически это уже другая книга, как пишет в предисловии автор.
Это издание стало его последней публикацией на русском. Прошли потом другие десять лет до его кончины, он молчал, работал в каком-то загадочном бюро переводов, переписывался, как вы сказали, с виднейшими русскими эмигрантами. И судьба его архива до сих пор ни мне, ни небольшой нашей группе, организовавшейся ради этой публикации, не известна. Он скончался в 1979 году и на его могиле в Вашингтоне стоит русский восьмиконечный крест с надписью "Михаил Соловьев".
Мы же сейчас возвращаемся от писателя Соловьева, жителя США, через журналиста Боброва, жившего несколько лет на землях Третьего рейха, к лейтенанту Михаилу Степановичу Голубовскому, который, согласно архивам Советской армии, пропал без вести в сентябре 1941 года.
