Политэмигрант и бывший координатор отделения "Открытой России" в Тюмени (российский Минюст признал организацию нежелательной) Антон Михальчук публично сжег свой гражданский российский паспорт на акции в поддержку Украины.

Сейчас Антон работает в международной организации помощи политбеженцам в Тбилиси, закончил учиться в Европейском гуманитарном университете в Литве. Активист около трех лет живет в эмиграции, нигде не запрашивая статус беженца, потому что планирует вернуться в Россию. Как жители Грузии поддерживают Украину, чем в этой стране могут помочь беженцам и возможен ли политактивизм в эмиграции, Антон Михальчук рассказал Радио Свобода.

– Сколько человек пришло на акцию поддержки Украины в Тбилиси 24 февраля?

– Мы с активистами из России и Беларуси объявили митинг у посольства Украины в Тбилиси. К вечеру стало понятно, что на нее придет не менее 1000 человек. Параллельно у здания парламента одна из оппозиционных партий организовала митинг солидарности с Украиной. Туда пришли около 5 тысяч человек. После своей акции мы колонной присоединились к акции у парламента. Мы шли около часа по вечернему Тбилиси, машины, проезжающие мимо, сигналили нам и включали гимн Украины. Местами город был подсвечен в национальные цвета Украины. Акции солидарности с Украиной превратились в большое событие в Тбилиси. Поддержать Украину вышли в основном молодые люди. Они пели гимн Украины, держали плакаты с надписями на украинском языке, грузины пытались танцевать украинские танцы, но у них все равно получалась лезгинка. Это была акция не протеста, а поддержки. Люди вышли на улицы выразить свое сопереживание. Многие рыдали на улице, когда открывали в телефонах ленты новостей. К ним подходили другие участники акции и обнимали. Мы, в первую очередь, хотели снять свое ощущение беспомощности, напряжения, связанного с войной в другой стране.

– Вы после отъезда из России не раз говорили в интервью, что планируете вернуться. Вы сожгли российский паспорт в знак того, что у вас не осталось надежды?

– Сожжение паспорта – это формат протеста. Я показал публично, что я русский, но я не соотношу себя с государством, которое ведет эту войну. Я сказал своим акционизмом, что я – свободный человек, и таких в России много. Я был не один такой: еще один человек сжег российский паспорт. Сожжение российского паспорта вызвало неожиданно много внимания. Я боялся, что меня обвиняет в русофобии. Но люди выражали свою поддержку и говорили, что я многое им сказал таким действием, мол, они поняли, что не все русские поддерживают российскую власть. Вчера после сожжения российского паспорта я гулял по улицам города и со мной фотографировались незнакомые люди. Некоторые мне говорили, якобы сожжение паспорта – это статья "Оскорбление государственных символов". Я на это отвечу: " Пусть они сначала отмоют от крови свою символику, а мы тогда посмотрим". Я не получаю статус беженца, с самого начала не иду этим путем, потому что я хочу сохранить субъектность по отношению к России. Тем более в России я занимался общественной деятельностью. Когда думал, как мне поступить после возбуждения уголовного дела на меня, то юристы говорили всего о двух вариантах: беженстве или подготовке к суду, связанному с уголовным делом, возбужденном на меня. Я решил, что есть другой путь, и я его нашел. Я учусь в Европе, чтобы туда ездить, я работаю в Грузии, чтобы там жить. Я работал в России для перемен, и я уверен, что мы в Россию вернемся и сможем применить новые знания для построения другого, демократического государства. Да, сейчас непонятно, когда это произойдет, но ничто не вечно. Путин рано или поздно уйдет. Война с Украиной лишь укрепила мое стремление к преобразованиям и одновременно усилила мое негативное отношение к российскому государству, которое занимается войной.

– Вы помогаете политэмигрантам. Увеличилось ли в последние дни, по вашим наблюдениям, количество россиян, которые хотят уехать из России?

– Я работаю программным менеджером в организации, которая занимается помощью политическим эмигрантам в разных странах, в том числе в Грузии. Я консультирую беженцев по бытовым, юридическим вопросам. У нас есть психологическая помощь. Вчера мне писало очень много людей, что хотят уехать из России, не потому, что им сейчас кто-то угрожает. Они стремятся покинуть Россию, потому что им страшно жить в такой стране. Люди звонили и рассказывали, что уезжают из России целой семьей с пожилыми родителями, тетей, маленькими детьми, потому что надоело.

– Как вы думаете, можно ли быть российским активистом, находясь в эмиграции?

– В прошлом году люди в разных странах мира выходили на акции в поддержку политзаключенного Алексея Навального. Тогда стало понятно, что есть российская диаспора, которая состоит из политических эмигрантов. Она показывает единство и уверенность. Раньше ребята, которые выходили с плакатами на фоне пальм в Майами, вызывали недоумение, но сейчас стало очевидно, что появилась некая сила. Она начинает преобразовываться и действовать институционально, например, создавать организации, медиа на русском языке, работать с местным правительством. Диаспора политэмигрантов показывает, что русские могут быть другими, не советскими, не пропутинскими. Я думаю, политактивизм из эмиграции возможен. Интернет – это главное средство коммуникации, и медиаактивизм станет одним из главных форматов протеста в России. Из-за рубежа можно будет производить контент. Региональные объединения команды Навального разбили, но бывшие активисты уже в индивидуальном порядке продолжают информировать аудиторию и рассказывать о своих взглядах.

– Вы уже три года находитесь в эмиграции. Как вы адаптировались к такому образу жизни?

– Я сначала уехал в Европу и жил там три месяца. Когда закончилась виза, я уехал в безвизовую страну, потом вернулся в Европу. Я очень много работал, чтобы выжить на зарплату в рублях. Я до этого редко куда-то выезжал, мне было очень интересно, я объехал стран 20. В конце концов я остановился в Грузии. Здесь простая визовая система для иностранцев. Тут я живу два года. Половина жителей Грузии говорит на русском, другая – на английском. Так что тут адаптация в бытовом плане проходит легко. Сложнее эмигранту свыкнуться с тем, что он больше всеми мыслями и сердцем не дома, и начать адаптироваться к новой стране. Эмигранты, особенно из активизма или политики, долго и тяжело проходят этот путь. Они из другой страны продолжают жить проблемами своего города, пишут об этом и будто не включены в физическую реальность вокруг себя.

– Насколько тяжело, по вашим наблюдениям, переживают эмиграцию российские активисты?

– Все люди разные, кто-то радуется теплому климату, красивой природе, хорошим людям и вкусному вину. Другие страдают, потому что не хотели эмигрировать, а их заставили. Таким эмигрантам помогают наши психологи. В целом в Грузии сильно комьюнити русских политических эмигрантов. Мы помогаем друг другу, так что никто пока не сказал: "Лучше тюрьма, чем Грузия".

– Какой бы совет вы дали людям, которые будут вынуждены эмигрировать?

– Я могу лишь поделиться своим опытом. Моей первой идеей после эмиграции было продолжить образование. Я поступил в Европейский гуманитарный университет на факультет Public policy в Литве и недавно защитил диплом. В России этот факультет назывался бы "политология". Теперь у меня есть европейское образование. Я учил чешский язык, хорошо выучил английский, немного знаю грузинский. В эмиграции я увеличил свой социальный капитал. Создание новых деловых контактов, поиск друзей – это отдельное направление работы для эмигранта. Поэтому надо развивать коммуникативные способности и расширять связи.

– Почему вам пришлось покинуть Россию?

– В конце 2018 года помощник прокурора города Тюмень вызвал меня в кабинет уже третий раз и сказал: "Вы мне больше не интересны, вот материалы вашего уголовного дела". Тогда еще в стране не было ни одного уголовного дела за сотрудничество с нежелательными организациями. Я решение принял быстро, выбрал не рисковать и выехал за границу. Через две недели арестовали Анастасию Шевченко из Ростова-на-Дону. Она провела под домашним арестом больше двух лет. Возможно, меня ждала такая участь, я ее никому не желаю. Сначала я хотел уехать лишь на короткий период. Но когда меня объявили в федеральный розыск, я понял, что, вернувшись, попаду в СИЗО. У меня уже были две административные статьи за сотрудничество с нежелательной организацией. Я получил их за совершенно абсурдные вещи. Например, за то, что пригласил в Тюмень профессора из другого города и поставил на ролик с его выступлением хештег "Открытой России".

В общем, я предпочел свободу, потому что не смог бы использовать свое уголовное дело как общественную трибуну или для помощи другим людям.

– Что вы делали как активист в Тюмени?

– Я больше занимался выборами, я сам был кандидатом, помогал другим кандидатам, работал на президентской кампании. Я тренировал наблюдателей, сопровождал кандидатов от начала до конца выборного процесса. На выборы в Городскую думу в 2018 году я собрал 12 кандидатов, а сам был 13-м. До этого на президентских выборах я возглавлял штаб Ксении Собчак.

– Сейчас россияне пишут и говорят, что им стыдно за нападение на Украину. Активисты, волонтеры, общественные деятели, журналисты берут на себя ответственность и вину за действия российской власти. Что вы об этом думаете?

– Мне давно стыдно за то, что делает российское государство. Это стыд за других, которые делают то, что я бы никогда не совершил. Мне приходится постоянно убеждать иностранцев, с которым я взаимодействую, что я – русский, но я – не Кремль, бывают и другие русские. Неприязнь жителей других стран к русским растет, на мой взгляд. Они думают, что все это происходит из-за попустительства русского народа. Но я знаю, что людям в России живется тяжело и страшно из-за репрессий. Ответственность за войну полностью лежит на Путине и силовиках, которые это устроили, возможно, даже против согласия определенной части политической элиты. Европейцы, обвиняя жителей России, предполагают, что в России правительство отвечает перед народом, а он выполняет свои обязанности перед государством. Но в России это не так. У нас нет связи между обществом и властью. Она принимает решения самостоятельно и защищается от мнения и желания людей. Выборы – это фикция, общественное мнение учитывают, когда есть риски огромных протестов. И его принимают во внимание лишь для того, чтобы оказать максимальное противодействие лидерам протеста. У нас нет рычагов давления на власть. Да, это произошло с попустительства людей, они долгие годы не хотели связываться с политикой. Общество после распада Советского Союза не понимало, как работают демократические институты, не знало, как создавать гражданское общество. Это мое мнение, но еще никто не объяснил точно, почему российское общество так пассивно в отношении многих важных вопросов.