Радио Свобода продолжает цикл "Развилки" – серию публикаций о переломных моментах российской истории, когда она могла пойти совсем другим путем. Какими были исторические альтернативы и почему они остались нереализованными?
Первая часть цикла: "затейка верховников" (1730) – здесь.
Вторая часть: мятеж декабристов (1825) – здесь.
Третья часть: убийство Александра II (1881) – здесь.
Четвертая часть: революция 1905 года – здесь.
Пятая часть: революции 1917 года – здесь.
Шестая часть: Гражданская война – здесь.
Седьмая часть: антибольшевистские восстания начала 1920-х – здесь.
Восьмая часть: "завещание Ленина" и борьба в большевистских верхах в 1920-е годы – здесь.
Девятая часть: хрущевская "оттепель" (1956–1964) и альтернативы ей – здесь.
Десятая часть: правление Андропова (1983) и его дилеммы – здесь.
Одиннадцатая часть: президентские выборы 1996 года – здесь.
Двенадцатая часть: Путин как наследник Ельцина – здесь.
"Я тебе этого не забуду!"
1 декабря 1934 года член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б) Сергей Киров приехал в Смольный на заседание актива ленинградской партийной организации, которую он возглавлял. Примерно в 16:30 первый секретарь обкома партии шел по длинному коридору третьего этажа к своему кабинету. Охранник Борисов на 20 шагов отстал от охраняемого им Кирова. После поворота в боковом левом коридоре за спину Кирову шагнул невысокий человек и выстрелил из нагана ему в затылок. Смертельно раненный Киров рухнул на пол. Из кабинетов в коридор стали выбегать люди.
Телохранитель успел только броситься на покушавшегося, который то ли выстрелил в потолок, то ли попытался застрелиться, но промахнулся. Когда у него отняли револьвер и стали задерживать, убийца на несколько часов впал в бессознательное состояние. Кирову пытались безуспешно оказать помощь. Охрана перекрыла вход и выход из здания.
Вскоре стало известно, что убийца Сергея Мироновича Кирова – Леонид Николаев, 1904 года рождения, член партии, работал в разных организациях Ленинграда и области, включая обком ВКП(б). В данный момент был безработным. Прошел в задание по партийному удостоверению, хотел попасть на заседание актива, просил пропуск, но его так и не получил.
Через пару часов официально было объявлено о том, что Киров пал жертвой террориста. В заявлении советского правительства была поставлена задача "окончательного искоренения всех врагов рабочего класса". Кремлевский диктатор Иосиф Сталин экстренным поездом вечером выехал в Ленинград и прибыл туда в 10:30 2 декабря. Вместе с ним приехали другие советские лидеры: Вячеслав Молотов, Клим Ворошилов, Андрей Жданов, Николай Ежов, Генрих Ягода. Яков Агранов и группа сотрудников НКВД должны были заменить попавших под подозрение как минимум в халатности ленинградских чекистов, которыми руководили Филипп Медведь и Иван Запорожец.
До отъезда в Ленинград Сталин успел отредактировать подготовленное по его приказу главой НКВД Генрихом Ягодой постановление ЦИК Союза ССР "О порядке ведения дел о подготовке или совершении террористических актов". Подписан этот законодательный акт был Председателем ЦИК Михаилом Калининым и секретарем Авелем Енукидзе. На два десятилетия были введены нормы чрезвычайного времени. Следствие обязали заканчивать дело обвиняемых в терроре в ускоренном порядке, в срок не более 10 дней. Обвинительное заключение вручалось за день до суда, исключалось участие адвоката. Не допускалось обжалование приговора к высшей мере наказания (расстрел) в кассационном порядке. Помилование также было запрещено. Приговор к высшей мере требовалось приводить в исполнение немедленно после вынесения решения военной коллегией суда. Возникает впечатление, что документ, ставший опорой для новых массовых репрессий, к 1 декабря уже был в проекте и намечался к принятию. Первыми жертвами этого акта стали расстрелянные заложники – случайные арестованные, объявленные "агентурой белогвардейцев".
Этот акт вполне вписывается в череду принятых по инициативе Сталина ЦИКом в 1934 году жестоких правовых решений. Это и введение уголовной ответственности детей с 12 лет, и ответственность родственников за бегство из СССР или невозвращение одного из членов семьи в СССР, создававшая институт заложников. В 1934 году в судебных органах для рассмотрения дел о политических преступлениях были учреждены военные коллегии. Все в духе тезиса Сталина об "усилении классовой борьбы по мере строительства коммунизма". Были и слабые противоположные тенденции, попытки поставить ОГПУ-НКВД под контроль прокуратуры СССР, но они как раз и оказались пресечены выстрелом в Смольном.
Когда Сталин приехал в Ленинград, Борисова, охранника Кирова, срочно решили привезти на допрос из здания ОГПУ в Смольный, но оперкомиссар погиб в странной аварии при перевозке. Грузовик на повороте потерял управление, задел стену дома, находившийся в кузове машины Борисов получил смертельную травму, разбив голову при ударе о водосточную трубу. Больше никто не пострадал. Эта история расследовалась не раз, но так до конца и неясно, трагическая ли это была случайность или же умышленное устранение питерскими чекистами свидетеля преступления.
2 декабря Сталин присутствовал при допросе Леонида Николаева в НКВД. Что там произошло, в точности неизвестно, но через четверть века старые большевики Опарин и Дмитриев якобы утверждали, что убийца якобы заявил, что к покушению на жизнь Кирова его побудили и готовили сотрудники НКВД. Был ли у Сталина мотив для того, чтобы дать задание спецслужбам организовать убийство Кирова? Одна из версий – это страх перед растущей популярностью Кирова, которого могли поддержать ветераны партии. Есть апокрифическая история о том, что у Серго Орджоникидзе во время XVII съезда ВКП(б) состоялась тайная встреча группы старых большевиков. Среди ее участников названы Эйхе, Шеболдаев, Шарангович, Микоян, Косиор, Петровский, Варейкис, Орахелашвили. Якобы они предложили Кирову возглавить партию. Он отказался и сообщил об этом Сталину. Тот ответил: "Спасибо, я тебе этого не забуду!" Попробуйте понять, что звучит в этой фразе – благодарность или угроза?
Кроме того, якобы во время голосования по выборам в ЦК на XVII съезде партии Сталин получил больше голосов против, чем Киров. Называли число в 300 голосов против Сталина. По указанию Лазаря Кагановича главой избиркома Затонским был сфальсифицирован и оглашен иной результат: по официальным данным, против Сталина было подано 3 голоса, против Кирова – 4. Такие же данные через много лет обнаружены в запечатанных конвертах в партархиве. Но в архиве найдены 1054 бюллетеня, хотя всего было 1225 делегатов с решающим голосом. Таким образом, по неясным причинам в тайном голосовании по выборам в ЦК не приняли участие 166 делегатов, что выглядит очень странно. Возможно, пропавшие бюллетени как раз и показывают часть голосовавших против Сталина, но убедительных доказательств этого сегодня у нас нет.
Возможно, какая-то фронда в среде старых большевиков перед XVII съездом существовала. Но у них были надежды на Сергея Кирова не как на самостоятельную фигуру, а как на политика, умиротворявшего Сталина, удерживавшего его от крайностей. Такие расчеты выглядят весьма наивно, так как по всем ключевым вопросам Киров выступал солидарно со Сталиным. От генеральной линии он не отклонялся даже в самые тяжелые времена войны большевиков с крестьянством, доведшей СССР до голодомора. А на последнем съезде Киров выступил с речью "Доклад товарища Сталина – программа всей нашей работы". Киров назвал сталинский доклад "самым ярким документом эпохи" и заявил, что съезду не следует "напрасно ломать голову" над выработкой резолюции по докладу ЦК, как на всех предшествующих съездах. Вместо этого надо "принять к исполнению, как партийный закон, все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина". Внешне Киров был абсолютно лоялен лидеру, хотя в политбюро иногда выступал против усиления репрессий в отношении бывших оппозиционеров.
Есть предположение, что Николаевым могли манипулировать ленинградские чекисты, чтобы спровоцировать его на покушение. Известно, что он задерживался однажды 15 октября 1934 около дома на Каменноостровском проспекте, где жил Киров, но был отпущен после предъявления партбилета. Его не обыскали, оружия не было замечено. Халатность видится более вероятной, чем заговор. А пройти в Смольный, где размещались десятки организаций и охрана не была строгой, бывшему партработнику было не очень сложно. Встает вопрос: ради чего?
Бунт одиночки или разветвленный заговор?
Известна самая распространенная версия – личная месть. Якобы жена Николаева Мильда Драуле была любовницей Кирова. Один из самых странных фактов следствия состоит в том, что Драуле, согласно документам, допрашивать начали уже через 15 минут после трагедии. Это значит, что жена Николаева также находилась в Смольном, где должен был пройти партактив. Если внимательно посмотреть ее биографию, можно предположить, что кто-то периодически помогал этой женщине находить работу в партийно-советском аппарате. Прямых доказательств ее связи с Кировым никаких нет, но есть поток слухов об этом, зафиксированный информаторами партии и НКВД. Разговоры на эту тему сурово карались.
Мильду Драуле сразу исключили из партии, арестовали и вместе с сестрой Ольгой и ее мужем Романом Кулишером 10 марта 1935 года расстреляли. Все трое никакого отношения к самому покушению на Кирова не имели, стали жертвами расправы, были реабилитированы посмертно.
Еще одна версия мотива преступления – другой вариант личной мести. Леонид Николаев якобы решил отомстить Кирову за свое исключение из ВКП(б), хождения по инстанциям и увольнение из Института истории ВКП(б), после которого он стал безработным. Коммунист Николаев нигде долго не задерживался, сменил 13 мест работы. В 1931 году он недолго работал в обкоме инструктором, но потом был переведен с понижением.
На первом допросе 1 декабря Николаев отстаивал именно эту позицию: "Покушение на убийство т. Кирова имело основную цель – стать политическим сигналом перед партией, что на протяжении последних 8–10 лет на моем пути жизни и работы накопился багаж несправедливых отношений к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц. Все это до поры до времени я переживал, пока я был втянут в непосредственную общественно полезную работу, но когда оказался опороченным и оттолкнутым от партии, тогда решил сигнализировать обо всем перед партией. Эта историческая миссия мною выполнена. Я должен показать всей партии, до чего довели Николаева за зажим самокритики. […] Я рассматривал и рассматриваю это покушение как политический акт. Этим убийством я хотел добиться, чтобы партия обратила внимание на живого человека и на бездушно бюрократическое отношение к нему".
Накопился багаж несправедливых отношений к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц
Жена Николаева Мильда Драуле на допросе сообщала, что познакомилась с ним в 1924 году в Луге, где работала в уездном комитете партии, а он был завотделом в укоме ВЛКСМ: "В настоящее время он не работает. В апреле месяце 1934 г он состоял сотрудником филиала Института истории ВКП(б), который на Мойке, 59 в здании Делового клуба. В то же, приблизительно, время он был мобилизован местной ячейкой ВКП(б) на работу на транспорт. Он отказался ехать, мотивируя тем, что болен (у него иногда действительно бывают сердечные припадки, которые длятся некоторое время). Кроме того, он мотивировал свой отказ от поездки семейными обстоятельствами. У меня двое детей (7 лет и 3 года) и мать-старуха. Местной ячейкой он был исключен из партии тогда же за отказ ехать на транспорт. Райком Смольнинского района его восстановил в партии (это было примерно в мае), объявив ему строгий выговор. Это решение он обжаловал в парткомиссию в Смольный. В Смольном подтвердили постановление района. Тогда он обжаловал в ЦК". Вполне вероятный вариант бунта одиночки, маленького партийного человека, оказавшегося вдруг, как ему казалось, на обочине жизни.
В дневнике Николаев фиксировал свои обиды и желание войти в историю. Он сравнивал свой поступок с действиями народовольцев. В дневниковых записях, которые Николаев вел, чтобы оставить детям, он сопоставлял себя с Желябовым. Правда, тот не был одиночкой, одержимым только идеей мщения, каковым выглядит Николаев. Судя по найденным у него заметкам, подробной разработке плана покушения, действовал он один, ничьей прямой помощью не пользовался. Фактически два месяца он вел охоту на Кирова, выслеживая его у дома, на вокзале и в Смольном.
Был ли у преступления заказчик в Кремле, или это была акция мстителя-одиночки, это не меняет хода последующих событий. Мы видим, что Сталин успешно воспользовался гибелью Кирова, шоковым эффектом от убийства популярного деятеля партии. В первый момент руководство НКВД выдвигало на первый план версию о белогвардейском или иностранном участии в подготовке покушения, зацепившись за адрес германского консула в записной книжке Николаева. Но Сталин настаивал на ином сценарии. С самого начала расследования он неоднократно подчеркивал, что власть имеет дело с заговором, требовал доказать, что убийство Кирова было организовано подпольной зиновьевской организацией. Фабрикация такого дела стала задачей следствия, тут же арестовавшего группу бывших участников оппозиции 20-х годов и бывших комсомольских активистов Ленинграда. Большинство из них были случайными знакомыми Николаева, когда-то встречавшимися с ним по службе, а то и вовсе не имевшими с ним ничего общего.
На всех первых допросах Леонид Николаев доказывал, что у него не было прямых соучастников. Но 13 декабря он неожиданно подписывает показания о существовании подпольной группы прямо по списку задержанных чекистами и о подготовке ею еще и покушения на Сталина. На очной ставке с Николаевым 18 декабря студент Иван Котолынов и активист Николай Шатский отвергли все обвинения в подготовке теракта и вовлечении Николаева в подпольную организацию. После нескольких дней интенсивных допросов некоторые из арестованных подписали показания, что они состояли в группе сторонников бывшего партийного вождя Ленинграда Григория Зиновьева, что и требовалось следователям.
От ленинградских комсомольцев в НКВД решили, как и хотел Сталин, протянуть нить к Григорию Зиновьеву и Льву Каменеву. В ночь с 8 на 9 декабря были произведены обыски на квартирах и аресты старых революционеров, побывавших и в оппозиции: Артема Гертика, Григория Федорова, Григория Евдокимова, Алексея Перимова, Ивана Бакаева, Петра Залуцкого. Все они были еще в 1928–29 годах восстановлены в партии. Бывших вождей большевистской партии Каменева и Зиновьева 16 декабря 1934 года арестовали, отправили в Ленинград. Зиновьев написал Сталину во время обыска: "Ни в чем, ни в чем, ни в чем я не виноват перед партией, перед ЦК и перед Вами лично. Клянусь Вам всем, что только может быть свято для большевика, клянусь Вам памятью Ленина. Я не могу себе и представить, что могло бы вызвать подозрение против меня. Умоляю Вас поверить этому честному слову. Потрясен до глубины души".
Бывший оппозиционер Лев Сосицкий дал нужные следователям показания о дружеских встречах бывших зиновьевцев в Ленинграде, о критике Сталина и о том, что они "несут политическую и моральную ответственность за убийство Кирова Николаевым". Похожее заявление сделал и сам Григорий Зиновьев: "Политическая ответственность за случившееся ложится на бывшую "зиновьевскую" антипартийную группу и, стало быть, прежде всего на меня". Он признал, что имел колебания в 1932 году: "Что же касается до московских шушуканий с Бухариным, Томским, Рыковым, Шацкиным, Стэном, Ломинадзе, Сафаровым, то тут я действительно виноват, что в 1932 г. (или хотя бы позже) не сказал о них открыто Партии", – каялся Зиновьев. Он обещал "1. Рассказать все, что я знаю. 2. Принять на себя всю вытекающую из обстановки ответственность за случившееся. 3. Заранее признать, что все, что Партия скажет обо мне теперь и сделает теперь со мной – что все это будет правильно".
Благодаря "открытиям" НКВД Зиновьева и Каменева уже через месяц, в январе 1936 года, приговорили к 10 и 5 годам заключения соответственно за якобы идейное влияние на Николаева и на мнимых заговорщиков. Схема двух центров заговора, московского и ленинградского, найденная в сталинском архиве, заработала. В августе 1936 года на Первом московском процессе Каменева и Зиновьева, якобы "по вновь открывшимся обстоятельствам", приговорили уже к расстрелу как руководителей никогда не существовавшего "Московского центра". Один из обвиняемых, Гольцман, признался в том, что он в 1932 г. встретился в копенгагенском отеле "Бристоль" с сыном Льва Троцкого Львом Седовым, где тот передал Гольцману террористические инструкции Троцкого. Отеля "Бристоль" в Копенгагене не было с 1917 года, Седов в ноябре 1932 года находился в Берлине… Все "доказательства" держались на признаниях старых большевиков. За выступления по сценарию НКВД с саморазоблачениями им было обещано сохранение жизни их и их близких. Сталин привычно обманул: убили и Каменева, и Зиновьева, и членов их семей. Всего было казнено 16 человек.
Против "бывших людей"
Получив сценарий суда над Николаевым и его якобы сообщниками, Иосиф Сталин лично отредактировал проект обвинительного заключения. Он был передан в секретариат ЦК ВКП (б) 25 декабря 1934 года. Было намечено проведение процесса в течение двух дней и расстрел всех 14 обвиняемых. Приговор был напечатан в Москве до начала судебного процесса, так что судьба подсудимых была уже предрешена.
Сам суд был скоротечным. Закрытое выездное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР во главе с Василием Ульрихом проходило в Ленинграде с 14:20 28 декабря до 06:40 утра 29 декабря 1934 года. За 16 часов была решена судьба 14 человек. Это сам Николаев и навязанные ему в сообщники Антонов, Звездов, Юскин, Соколов, Котолынов, Шатский, Толмазов, Мясников, Ханик, Левин, Сосицкий, Румянцев и Мандельштам. Большинство подсудимых не признали себя виновными в теракте, поскольку никакого отношения к убийству в Смольном не имели и ни в каком "Ленинградском центре" не состояли. Николаева допрашивали отдельно от остальных. Тогда он признал себя виновным и подтвердил версию следователей. После вынесения приговора Николаев закричал: "Обманули!" Уже через час после оглашения приговор был приведен в исполнение. Все жертвы сталинского судилища, кроме Николаева, сейчас реабилитированы.
Кроме того, решением Особого совещания НКВД от 16 января 77 человек были приговорены к различным срокам заключения. 26 января 1935 года Сталин одобрил постановление Политбюро о высылке из Ленинграда в Сибирь и на Дальний Восток 663 человек, числившихся как бывшие сторонники Зиновьева. Еще 325 подозреваемых в прошлом в сочувствии к оппозиции были переведены из Ленинграда на партийную работу в другие районы. Руководители ленинградских чекистов Филипп Медведь и Иван Запорожец за халатность получили по 3 года лагерей, руководили приисками на Колыме в системе Дальстроя, были уничтожены в 1937 году.
Репрессиям подверглись не столько бывшие оппозиционеры 20-х годов, сколько все подозрительные с точки зрения "пролетарской диктатуры" жители Ленинграда. Это было обосновано в написанном Сталиным "Закрытом письме ЦК": "Ленинград является единственным в своем роде городом, где больше всего осталось бывших царских чиновников и их челяди, бывших жандармов и полицейских, что эти господа, расползаясь во все стороны, разлагают и портят наши аппараты…" Чекисты назвали свою операцию "Бывшие люди". Только в марте 1935 года согласно директиве №29 от 27 февраля 1935 года "О выселении контрреволюционного элемента из Ленинграда и пригородных районов в отдаленные районы страны" было арестовано или выселено более 11 тысяч человек.
На собраниях актива требовали беспощадной мести "врагам народа" и их "пособникам". Попасть под репрессии было легко. Например, обычная ленинградская студентка Мира Файнют была исключена из комсомола за неявку на собрание после убийства Кирова (болела). 3 февраля 1935 года она была арестована за якобы "содействие зиновьевской группе" и уже в мае сослана на 4 года в Якутск, а потом отправлена на Колыму.
Возможны стали немыслимые репрессии. Так, 5 мая 1935 года в "кировский поток" попал пятнадцатилетний Юрий Чирков. Семиклассника по доносу облыжно обвинили в подготовке покушения на Сталина и Косиора. Он был отправлен на 3 года в Соловецкий лагерь. Потом Чирков получил еще пять лет лагерей в Воркуте, а в начале 50-х он был отправлен в ссылку в Красноярский край. Ему удалось выжить, получить высшее образование, стать ученым-гидрометеорологом. Но сколько таких молодых людей не дожили до лучших времен!
Из Ленинграда и области было с начала 1935 года выселено с различными ограничениями по месту жительства более 40 тысяч человек. Речь шла как о ссылке в конкретные города и поселки, так и о выселении с "минусом" – то есть с запретом селиться в столице и крупных городах, а также еще и на приграничной территории. Репрессированы и пошли в концлагеря еще около 25 тысяч человек. Акция НКВД, вошедшая в историю СССР под названием "Кировский поток", и сфабрикованные процессы зиновьевцев продолжили репрессивный тренд предшествующего десятилетия, подняв его на новый уровень.
Весь период политической борьбы за власть в СССР между Сталиным и его оппонентами сопровождался сфабрикованными ОГПУ и НКВД делами, со схватками в верхах партии формально не связанными. Заказанные Сталиным постановочные процессы ОГПУ против беспартийных должны были во вполне мирное время доказывать вождям необходимость существования тайной полиции, демонстрировать и гражданам, и верхушке правящего слоя опасность со стороны затаившихся заговорщиков и классового врага, запугивать общество новыми арестами, ссылками и тюремными сроками. "Обострение классовой борьбы" искусно продюсировалось чекистами.
Например, в 1922 году был организован Петроградский процесс деятелей православной церкви, которым вменялось сопротивление конфискации церковных ценностей, изымавшихся государством якобы для борьбы с голодом. Церковь готова была отдать все, кроме священных сосудов. Истинные цели операции по захвату церковного имущества были изложены в секретном письме Ленина членам Политбюро от 19 марта 1922 года. Поставленная Лениным цель не имела отношения к закупке продовольствия для голодающих. Об этом председатель Совнаркома не написал ни слова. Вот его указания: "Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, совершенно немыслимы".
Задачей было не только получение государством золота и серебра, но и желание с успехом воспользоваться моментом и напугать мирян и священнослужителей. Ленин так и написал: "Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий". На Петроградский процесс было выведено 86 человек, 10 приговорены к смертной казни. Им вменялось в вину "распространение идей, направленных против проведения советской властью декрета об изъятии церковных ценностей, с целью вызвать народные волнения для осуществления единого фронта с международной буржуазией против советской власти". Шестерых помиловали, казнили митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина, архимандрита Сергия (Шеина), адвоката Ивана Ковшарова и профессора Юрия Новицкого. 26 человек были оправданы, остальные получили сроки заключения от одного месяца до 5 лет. Цель – усмирить духовенство и мирян и пополнить золотой запас – была большевиками достигнута. Второй волной антицерковных репрессий стали массовые аресты на рубеже 30-х годов тех православных деятелей, кто не принял Декларацию митрополита Сергия (Страгородского) и не поминал его как главу церкви.
Мы должны дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление
Задача запугивания думающей части населения была у ОГПУ постоянно на повестке дня. Одним из первых сфальсифицированных дел стало в 1925 году "Дело лицеистов", по которому были арестованы до 150 выпускников этого учебного заведения и их близких. Они рискнули отмечать 19 октября – день основания Александровского лицея, иметь кассу взаимопомощи и заказывать панихиды по умершим лицеистам, на одной из которых поминались и члены царской семьи. Всего был репрессирован 81 человек. 27 по постановлению коллегии ОГПУ были расстреляны, включая бывшего премьер-министра Российской империи Николая Голицына. 25 человек приговорены к различным срокам заключения, 29 – к ссылке.
Похожим кажется так называемое "Семеновское дело" 1931 года, когда были арестованы бывшие офицеры и унтер-офицеры Семеновского полка, подавлявшего в 1905 году восстание на Пресне, а в 1919 году частично перешедшего на сторону белых. Из 21 арестованного бывшего семеновца 11 были расстреляны.
Само "Семеновское дело" сегодня видится как часть созданного ОГПУ большого дела "Весна" – по чистке Красной армии от бывших царских офицеров, ставших советскими военспецами. Размах этих репрессий не может не поражать. По минимальным подсчетам историков, в 1930–31 годах арестовано было более 3 тысяч человек, расстреляно свыше тысячи военнослужащих, в числе которых представители высшего командного состава РККА. Полный список жертв этой массовой акции до сих пор неизвестен. Процессы эти не были публичными, но информация о них распространялась по городу, как видно из мемуаров ленинградцев.
К 1929–31 годам относится и чудовищное "Академическое дело", ставившее целью подчинение научной интеллигенции. Поводом стало хранение в Ленинграде в архиве Академии наук и Пушкинском доме якобы секретных документов, в том числе об отречении Николая II, и неизбрание нескольких партийных выдвиженцев академиками. В 1929–31 годах прошла масштабная чистка АН СССР, были уволены до тысячи сотрудников. По "Академическому делу" были арестованы свыше 100 человек, главным образом специалисты в области гуманитарных наук, академики и члены-корреспонденты АН СССР Николай Лихачев, Матвей Любавский, Сергей Рождественский, Юрий Готье, Сергей Бахрушин, Дмитрий Егоров, Владимир Бенешевич. Академик, историк Сергей Платонов был сослан в Казань. Академика Евгения Тарле выслали из Ленинграда в Алма-Ату, где он находился два года. Только по одному постановлению ОГПУ от 8 августа 1931 года к различным срокам заключения и ссылки были приговорены 29 известных ученых.
В режиссуре Сталина
Концентрация власти в руках Сталина, подготовка и начало форсированной индустриализации и коллективизации сопровождались сотнями больших и малых дел о вредительстве и заговорах практически во всех областях промышленности и сельского хозяйства. Они позволяли свалить вину за любые технические и хозяйственные трудности на инженеров и специалистов. Одним из первых был процесс о вредительстве "спецов" в угольной промышленности – "Шахтинское дело" 1927–28 годов. Группа из 53 руководителей и специалистов угольной промышленности Донбасса обвинялась в сознательном саботаже развития отрасли. Технологические проблемы, износ оборудования и аварии были представлены ОГПУ и одобрены в Политбюро как масштабный заговор с участием бывших владельцев, действующих из-за границы. Правда, ни в одном из изученных историком Сергеем Красильниковым примерно трех сотен архивно-следственных дел не было обнаружено ни одного вещественного доказательства, способного подтвердить многолетнюю деятельность разветвленной "подпольной организации" и ее тайные контакты с эмигрантами.
Это не помешало ОГПУ с помощью личных признаний и самооговоров арестованных создать сценарий суда, на котором были приговорены к расстрелу 11 человек, из них 5 казнены, а 6 получили по 10 лет лагерей. Четверо (из них двое – граждане Германии) были оправданы, еще четверо (из них один – тоже немецкий гражданин) получили условные сроки. Были осуждены 10 человек на срок от 1 до 3 лет, 21 – от 4 до 8 лет, а еще трое подсудимых – на 10 лет.
Политбюро ЦК стремилось максимально использовать "Шахтинский процесс" для борьбы со старой технической интеллигенцией. Пропаганда противопоставляла им новых советских инженеров, смелых новаторов, не оспаривающих директивы партии и не опасающихся, например, нарушения технологии производства. Но без опытных спецов на самом деле было не обойтись. Так, инженер Николай Чинакал был приговорен на "Шахтинском процессе" к 6 годам лагерей. В 1930 году его перевели в "особое бюро" ("шарашку"), в 1931-м отправили инженером на комбинат "Кузбассуголь", в 1933-м освободили. В 1943 году, работая в Томске, профессор Чинакал получил Сталинскую премию, позже стал героем Соцтруда и членом-корреспондентом АН СССР. Но это, скорее, редкий случай. Многие горные инженеры погибли в заключении или были расстреляны в 1937–38 годах.
"Дело Промпартии" о якобы готовившемся захвате власти специалистами во главе с профессором Леонидом Рамзиным – еще один открытый процесс, на который в 1930 году вывели 8 ведущих профессоров инженерно-технических специальностей. Они признались, что якобы хотели совершить переворот и создать буржуазное правительство во главе с инженером Пальчинским (был расстрелян еще до суда) и эмигрантом, промышленником Рябушинским (умер еще до той мифической даты, когда якобы создавалась "Промпартия").
Самые невероятные признания арестованных были, видимо, неминуемы. Сталин лично режиссировал следствие по делу. В своем письме председателю ОГПУ Вацлаву Менжинскому он предложил "выпятить вопрос о подготовке иностранной интервенции" и для его подкрепления "допросить строжайше" от "Промпартии" Ларичева и других, причем предварительно "дав им прочесть показания Рамзина". Сталин потребовал нажать и на руководителей других сфабрикованных ОГПУ организаций: "строжайше допросить" экономиста Громана ("представлял" никогда не существовавшее "Союзное бюро меньшевиков") и "провести сквозь строй" экономистов-аграриев Кондратьева, Юровского, Чаянова (придуманная на Лубянке "Трудовая крестьянская партия").
Пятеро подсудимых "вождей" "Промпартии" (Рамзин, Ларичев, Калинников, Чарновский, Федотов) были сначала приговорены к расстрелу, а трое (Куприянов, Очкин и Ситнин) – к 10 годам. Власти за масштабный самооговор наградили участников процесса "Промпартии" жизнью: всем пятерым смертникам в итоге дали по 10 лет, а троим остальным – по 8 лет ИТК. Рамзин затем трудился в "шарашке", был освобожден досрочно и награжден орденом. Правда, на выборах в Академию наук его в сороковые годы забаллотировали. В ходе процесса по делу "Промпартии" прямо в зале суда был арестован свидетель – профессор Петр Осадчий, недавний первый зампредседателя Госплана по электрификации. Позже Осадчего приговорили к расстрелу с заменой 10 годами концлагерей, где он отсидел пять лет.
Главному открытому процессу сопутствовали закрытые отраслевые и региональные дела псевдоучастников "Промпартии", на которых специалисты осуждались за "вредительство" в угольной, нефтяной, текстильной, лесной, рыбной, пищевой, цементной, энергетической, электротехнической промышленности, в области топливоснабжения, в Наркомате путей сообщения... В каждом таком деле обязательно присутствовали расстрельные приговоры. Всего по фабрикациям, связанным с "Промпартией", было арестовано более двух тысяч человек. Только по делу "Уралугля" было привлечено до сотни спецов, которых следствие обвиняло во "вредительстве". Как и в Шахтинском процессе, задача была в том, чтобы демонстративно запугать старых специалистов, понимавших, какой дикой ценой и с каким числом ненужных жертв проводится форсированная индустриализация.
Аналогичным был открытый процесс "Союзного бюро ЦК РСДРП меньшевиков" 1931 года. Подсудимым из числа работников аппарата было предписано признать, что они "делали ставку на иностранную интервенцию, использовали в своей работе вредительство и дезорганизацию в армии, поддерживали связь с правящими кругами Запада и получали материальную поддержку от эмигрантского союза "Торгпром".
Участниками спектакля были давно вышедшие из партии меньшевиков экономисты и плановики, сотрудники ВСНХ, Госбанка, кооперации. Среди них такие известные экономисты, как Владимир Громан и Николай Суханов. Среди арестованных лишь один Владимир Иков поддерживал нерегулярную связь с деятелями РСДРП(м) за границей и получал прессу меньшевиков.
По воспоминаниям экономиста Михаила Якубовича, к подследственным применялись как обещания смягчения наказания, так и пытки – изоляция в одиночных камерах, запрет передач, лишение сна, помещение в горячий или холодный карцер, избиения, угрозы расстрела: "вразумляли" методами физического воздействия – избивали (били по лицу, по голове, по половым органам, валили на пол и топтали ногами, душили за горло и т.п.), держали без сна на конвейере, сажали в карцер (полуодетыми и босиком на морозе или в нестерпимо жаркий карцер без окон)".
Михаил Якубович согласился выступить на процессе лишь по прямому предложению прокурора Николая Крыленко, призывавшего его "помочь партии": "Крыленко сказал: "Я не сомневаюсь в том, что вы лично ни в чем не виноваты. Мы оба выполняем наш долг перед партией – я вас считал и считаю коммунистом, – я буду обвинителем, вы будете подтверждать данные на следствии показания. Это наш с вами партийный долг".
Я не сомневаюсь в том, что вы лично ни в чем не виноваты. Мы оба выполняем наш долг перед партией
Экономист Исаак Рубин в 1935 году рассказал сестре, навестившей его в ссылке, что был болен после избиений и психологического давления, а после расстрела в его присутствии двух заключенных согласился дать любые показания. Из примерно 120 арестованных ОГПУ так удалось вывести на "меньшевистский процесс" с самооговорами 14 человек, готовых, как от них требовали, "написать роман" – так это называлось. До начала процесса в кабинете следователя Дмитриева состоялась встреча обвиняемых и режиссеров суда, была проведена репетиция выступлений. На суде все подсудимые были, как планировалось, объявлены виновными во вредительстве, участии в контрреволюционной организации, связи с зарубежной буржуазией и были приговорены к заключению в "политизоляторы" на срок от 5 до 10 лет. Большинство расстреляно в конце 30-х годов.
По делу "Трудовой крестьянской партии" Сталин не стал проводить открытого процесса, ограничившись публикацией отдельных показаний подследственных, самообличений таких известных аграриев, как Александр Чаянов и экономист Николай Кондратьев, которого единственного заставили выступить в роли свидетеля обвинения на процессе "Союзного бюро ЦК РСДРП меньшевиков". Видимо, это была кара за публично высказанные сомнения в реальном выполнении плана пятилетки и сбывшийся прогноз недостатка продовольствия в стране. 26 января 1932 года коллегия ОГПУ постановила заключить в концлагерь сроком на 8 лет профессоров-аграриев Николая Кондратьева, Николая Макарова, Леонида Юровского и на 5 лет – Александра Чаянова, Алексея Дояренко, Александра Рыбникова… Остальные семеро ученых были осуждены на 3 года лагерей с заменой ссылкой или высылкой на те же сроки. Сельскохозяйственная наука была разгромлена по всей стране. Так же как и с "Промпартией", были массово сфальсифицированы дела "областных" организаций. Арестовывали агрономов, работников кооперации, экономистов, биологов. Всего в провинции, по неполным данным, было арестовано в связи с делом ТКП до 1300 человек, многие из них погибли в тюрьмах и лагерях.
Массовые репрессии против технической интеллигенции были развязаны Сталиным параллельно с процессом коллективизации сельского хозяйства, сопровождавшимся раскулачиванием, то есть ограблением крепких крестьянских хозяйств, конфискацией их собственности за неуплату непосильного налога или повышенного задания по госпоставке зерна. Прием в колхозы зачисленных в "кулаки" и их пособников был запрещен. Повезло тем, кто успел бежать в город от голода и репрессий и найти там работу, завербоваться на стройку. Стандартным методом было государственное насилие против "кулачества": отправка главы семьи на лесоповал, выселение в отдаленные районы страны всей семьи, а нередко и всего хутора, деревни или станицы, буквально в чистое поле, без достаточного продовольствия, что вело к гибели крестьян от голода и болезней. Число погибших, по самым осторожным оценкам, составляет сотни тысяч человек.
Кампания по выселению "кулаков" сопровождалась показательными процессами районного и областного масштаба против "саботажников" или тех, кто посмел не то что оказать сопротивление, но лишь высказать недовольство колхозным проектом власти. Объекты первой пятилетки возводились принудительным рабским трудом заключенных, составлявших на таких стройках, как Беломорканал или Кузнецкстрой, три четверти работавших. Киров как член руководства СССР несет прямую ответственность за подобную политику, которую он проводил во главе Ленинграда и подчиненной ему территории Северо-Запада как член Политбюро ВКП(б).
"Шахтинское дело", дела "Промпартии", ТКП, "Союзного бюро меньшевиков" подготовили почву для того, чтобы отодвинуть старую интеллигенцию от принятия решений даже в сфере ее технической компетенции. Кроме того, постепенно ухудшалось положение рабочих. Цены росли. В это же время пересматривались и повышались нормы выработки, принимались законы, ограничивающие переход с предприятия на предприятие. А к концу 30-х была введена уголовная ответственность за опоздание или прогул. Фактически происходило закрепощение трудящихся на предприятиях.
С таким опытом регулярных открытых процессов и разоблачения старой интеллигенции и специалистов население, не имевшее доступа к иным источникам информации, было приучено верить любым, самым невероятным разоблачениям никогда не ошибающихся "органов" и сообщениям о заговорах "врагов народа", которые теперь, как оказалось, действовали и в рядах большевистской партии.
"Это месть до десятого колена, что ли?"
Писатель Анатолий Левитин-Краснов вспоминал обстановку в Ленинграде после убийства Кирова у здания НКВД в начале 1935 года: "Я отправился на Шпалерную посмотреть на высылаемых. Никогда не забуду этого дня. Еще не доходя до Шпалерной, я увидел старую даму, лет за 70, видимо, очень хорошего общества, которая еле двигалась на своих подагрических ногах; в руках она держала какую-то зеленую бумажку; встретившимся знакомым она громко жаловалась, что ей предложено уехать куда-то в Башкирию в течение 24 часов. Все улицы, прилегающие к Шпалерной, были наполнены такими же пожилыми людьми. С перевернутыми лицами, с прекрасными манерами, нагруженные вещами... Район Литейного – район аристократических особняков, и многие уцелевшие хозяева этих особняков ютились в дворницких и подвалах своих бывших домов. Теперь всем им надо было уезжать. Куда? Зачем ? Неизвестно.
Такого ужаса, такого отчаяния я еще никогда не видел
Но вот я дошел до Шпалерной, с трудом протискался в приемную, где несколько месяцев назад мой отец справлялся обо мне. Боже! Что я здесь увидел. Большой зал, битком набитый людьми. Такого ужаса, такого отчаяния я еще никогда не видел. Порядок был такой. Человека арестовывали; через 2 дня выпускали, предписав явиться в НКВД с паспортом; паспорт отбирали и вместо него давали предписание: в 24 часа выехать в определенную местность. (Ту самую зеленую бумажку, которую я видел в руках старой дамы). В приемной было очень много бывших офицеров. Это было видно по военной выправке и по остаткам формы. Эти держались намеренно бодро, даже шутили друг с другом, но и у них на лицах я видел ужас и безнадежность. Я помню какую-то даму лет пятидесяти, когда-то, видно, прелестную, с остатками былой красоты, которая жаловалась: "Ну пусть мы, но за что же наших детей, наших внуков? Что ж, это месть до десятого колена, что ли?" А поблизости стоял старичок с лицом типичного писаря, который говорил: "Вот уж не думал, что меня тронут. Я занимал ответственные должности, был заведующим канцелярией в гороно, и вот..." Какая-то изможденная женщина читала вслух заявление, в котором содержалась просьба отсрочить выселение, так как она болела туберкулезом. Вышел какой-то хорошо одетый человек, видимо, инженер, сказал, что его высылают в Астрахань, но чекист его заверил, что там ему будет очень хорошо, что "это не прежняя ссылка". В ответ послышался горький смех. Действительно, все эти несчастные были рассованы по медвежьим углам, а через 2 года (в 1937 г.) первыми были арестованы и почти все погибли в лагерях". Такую жуткую картину "кировского потока" дает литератор Анатолий Левитин-Краснов.
Политические дела, сфабрикованные и до гибели Кирова и сразу после нее, подготовили морально-психологическую обстановку для проведения Сталиным следующего этапа репрессий – Большого террора. Мишенью становились все слои с точки зрения Сталина потенциально недовольных: отбывшие срок крестьяне, реэмигранты, представители якобы нелояльных наций (немцы, поляки латыши), переселенцы с КВЖД. Но после убийства Кирова новой целью для уничтожения оказывалась и значительная часть правившей с 1917 года управленческой, бюрократической большевистской элиты всех уровней. Круг лиц, имевших право на диалог с диктатором, сужался до маленькой группы особо приближенных.
Гибель Кирова открыла для Сталина возможность тотальной зачистки политического поля под предлогом повышения классовой бдительности по отношению к "врагам народа", в число которых теперь можно было зачислить не только бывших сторонников Троцкого или Зиновьева, но и весь старый слой партийных работников, неизбежно с ними соприкасавшийся.
Выстрел безумного Леонида Николаева, возомнившего себя великим мстителем-революционером, спустил с гор власти лавину репрессий. Сталинский страх, боязнь покушения реализовались в чудовищной государственной террористической вакханалии ежовщины. Без убийства Кирова 1 декабря 1934 года не было бы возможно то, что обобщенно назвали "тридцать седьмым годом", с семьюстами тысячами расстрелянных только в 1937–38 годах и миллионами заключенных в ГУЛАГе.
