Агрессия путинского режима требует переосмысления всей глобальной ситуации. Как отвечает на вызов времени украинская диаспора в США? На этот вопрос отвечает нью-йоркская активистка, организатор гуманитарной помощи Мария Генкина.
Согласно Википедии, первый украинец попал в Новый Свет вместе с капитаном Джоном Смитом, основавшим в 1607 году колонию в Джеймстауне. Истории он известен под именем Иван Богдан, но я его не застал. Другое дело, что когда почти полвека назад мне тоже довелось открыть Америку, украинская диаспора служила примером для подражания.
Когда мы начали выпускать под редакцией Довлатова "Новый американец", то нас приютила типография старинной украинской газеты "Свобода". Не без зависти мы смотрели на умело организованную эмигрантскую жизнь, которая ловко вплетала этнический элемент в деловую американскую жизнь. Этот опыт, общий для многих других диаспор, оказался бесценным после развала СССР. Так, все три балтийские страны в разное время выбрали себе президента из эмигрантов.
Сегодня, однако, в центре внимания именно украинская диаспора в США, которая умно и щедро помогает Украине защитить себя от агрессии путинского режима.
Об этом мы беседуем со знатоком украинского Нью-Йорка, активисткой и организатором гуманитарной помощи Марией Генкиной.
за неделю до войны мы уже собирали деньги на тактическую медицину
Мария, давайте начнем с того, что вы представитесь. Дело в том, что я пригласил вас в передачу, потому что вы для меня – посредник между украинской общиной и моими русскоязычными друзьями. Они меня постоянно спрашивают, куда слать деньги, чтобы помочь украинцам? Я всегда направляю их в вашу организацию "Разом" ("Вместе"). Расскажите о ней.
Мария Генкина: "Разом" или "Разом для Украины", как мы ее еще называем, это общественная организация, которая образовалась в Нью-Йорке в 2014 году, то есть сразу на волне Майдана. Была она организована очень молодыми людьми, которым на тот момент не было еще и 30 лет. Они собирались, митинговали, протестовали около посольства и консульства Российской Федерации. Я присоединилась позже, но два года уже состою в Совете директоров.
24 февраля "Разом" стала – неожиданно для нас – одной из крупнейших организаций занятых гуманитарной помощью. Поскольку мы существовали уже 9 лет, мы были готовы. У нас была структура, была своя организация, был статус и была история: понятно, что мы занимаемся делом. Кроме того, мы начали фандрайзинг за неделю до полномасштабного вторжения. То есть за неделю до войны мы уже собирали деньги на тактическую медицину. Поэтому когда люди стали искать, куда дать деньги, где они будут работать быстрее всего, у нас уже все было готово.
На данный момент мы собрали почти 64 миллиона американских долларов, больше 44 миллионов уже запущено в дело. Мы посылаем очень много тактической медицины, помогаем очень многим общественным организациям в Украине, которые доставляют помощь населению. Сейчас, когда освободили Харьковскую область, наши партнеры моментально туда поехали, развозили еду. Мы очень рады, что у нас были люди, которым мы могли доверить эту помощь и ее развозить.
Кроме того, мы создали адвокатскую команду, которая помогает донести до наших американских конгрессменов и сенаторов весть о том, насколько важно поддерживать Украину, ибо на самом деле это нужно для защиты американских интересов.
Александр Генис: А что за народ в вашей организации?
Мария Генкина: Очень разный. В принципе, слово "вместе" для нас больше означает сотрудничество. Мы не хотим делать что-то свое, отдельное, мы хотим работать как можно с большим количеством организаций и представлять обширную, разнообразную диаспору. Да и не только диаспору. У нас в организации есть выходцы из разных волн украинской эмиграции, есть у нас и те, кто родились в Америке, и те, которые детьми с родителями приехали, и те, которые, как я, приехали 20–30 лет тому назад, и те, которые приехали совсем недавно. Мы работаем с большим количеством людей и в Украине, у нас много там партнеров. Плюс многие другие украинские организации, и не только украинские. Недавно прошел организованный нами саммит, на котором было представлено 50 организаций.
Александр Генис: Что же такое украинская диаспора в Новом Свете?
на фоне объединения украинцев в Украине объединяется и украинская диаспора в Америке
Мария Генкина: Была волна, которая уехала по экономическим в основном причинам или же сразу во время или перед Первой мировой войной. Была диаспора, которая уехала сразу после того, как Украинская народная республика перестала существовать, то есть в 1920-е годы. Была очень многочисленная послевоенная диаспора. До 1990-х годов послевоенная диаспора в принципе и была украинской диаспорой.
Но за последние 30 лет многое изменилось, потому что теперь она включает в себя всех тех, кто приехал в Америку относительно недавно. Может быть, в начале эти люди не совсем были интегрированы в старую эмиграции, как и я. Довольно долго не могла себе найти место в этом украинском мире. Но теперь на фоне объединения украинцев в Украине объединяется и украинская диаспора в Америке. Я могу назвать людей еврейского происхождения, которые сейчас чувствуют себя частью украинской диаспоры.
Александр Генис: Я не случайно спросил не только про США, но про Новый Свет. Ведь огромная украинская диаспора существует в Канаде. У меня есть товарищ, который приехал со мной вместе в Америку, он занимался самодеятельностью в Украине. Он нашел в Канаде себе место для украинской самодеятельности, поставил сатирический гопак, который назывался "Запорожцы пишут письмо Андропову". С этим чрезвычайно популярным номером он объехал всю канадскую Украину.
Мария Генкина: Канадские украинцы – диаспора очень многочисленная, даже, наверное, более многочисленная, чем наша. Но, пожалуй, последняя волна, наверное, больше в США.
Александр Генис: Как украинцы в рассеянии сохраняют свою идентичность? Что им помогает это сделать – язык, религия, традиция, кухня, политика? Почему украинцы остались украинцами, что их скрепляет в Новом Свете?
Украинская диаспора на протяжении всего существования Советского Союза считала, что Украина оккупирована
Мария Генкина: Конечно, самое главное – это уверенность в том, что Украину надо было сохранять. Почему сохранялся язык, почему сохранялась религия, почему сохранялись разные фольклорные традиции, почему так много коллективов народного танца, и так далее?
Потому что украинская диаспора на протяжении всего существования Советского Союза считала, что Украина оккупирована. Это, наверное, самое большое отличие от диаспоры российской – кто же мог Россию оккупировать? Но украинцам всегда было понятно, что Украина оккупирована. Они уезжали с тех земель, которые действительно были оккупированы Советским Союзом, уезжали как наследники той ранней украинской державности, Украинской народной республики, которая просуществовала несколько лет в революционный период. То есть для них и проигрыш в той революционной борьбе, и изгнание после Второй мировой войны было бегством с оккупированной территории. Поэтому надо было все свое сохранить в изгнании, потому что кто знает, что происходило в Украине, как они сохраняли свою украинскость, а мы про нее помним и будем сохранять.
Мне кажется, тут язык очень был важен и история, конечно. Украинцы создали свои научные институты. Они были изгнаны из Западной Украины и из Восточной Украины. В Нью-Йорке до сих пор существует две разные украинские Академии наук. Одна – имени Шевченко, а вторая – Украинская свободная Академия наук. Это две немного конкурирующие организации, потому что одна – выехавшая из Харькова, а вторая – с Западной Украины. Но это традиция, которую они сохранили и много вложили в нее. Например, традиция преподавания истории с точки зрения, которую представлял Михаил Сергеевич Грушевский, наш первый украинский президент. Это была не русскоцентристская история, история, которая смотрела на историю Древней Руси по-другому. Эта традиция сохранилась и развилась благодаря тому, что в Америке украинская диаспора поддерживала свои образовательные институты.
Нашли деньги, потому что каждая бабушка сдала на Украинский институт, люди завещали свои состояния
Скажем, Гарвардский украинский институт, который был создан украинской диаспорой. Они пришли в Гарвард, им сказали: найдете деньги, будет вам Украинский институт. Они нашли деньги, потому что каждая бабушка на него сдала, люди завещали свои состояния. Поэтому у нас сейчас очень сильная научная институция в Гарварде, которая занимается украинскими штудиями. Точно так же в Колумбийском университете.
Александр Генис: Мы все знаем, что эмиграция делится не на поколения, а на волны. Второе, тем более третье поколение теряет свой язык и становятся уже англоязычными, немецкоязычными, ивритоязычными, и так далее. Как украинцы умудряются сохранять свой язык сквозь поколения, ведь уже столько лет этой диаспоре?
Мария Генкина: Среди выходцев из первой волны эмиграции, их наследников, тяжело найти тех, которые еще говорят на украинском. Те, которые уехали после Второй мировой войны, чаще знают язык. Тут сыграл свою роль опять-таки Гарвардский украинский институт. У них, например, была летняя школа.
Я попала в нее в 1994 году как студентка из Украины, поэтому я еще застала тамошних студентов. Каждое лето дети из украинских семей ехали в Гарвард изучать украинский язык, там было несколько уровней преподавания. В 1994 году было очень много детей, которые это делали. Потом появились альтернативы в Украине: можно было поехать изучать язык на его родине, поэтому не было необходимости изучать в Америке.
в украинской общине всегда были механизмы поддержки украинства
Сохранилась в Америке и украинская скаутская организация, которая чрезвычайно важна для украинской идентичности. Все украинские дети в ней состояли, а это свои лагеря отдыха, своя общность – там говорят по-украински, понятно, что и ты говоришь по-украински – есть комьюнити.
С русским языком по-другому. Поскольку мои дети русскоязычные, я это хорошо знаю, у нас нет для русскоязычных детей такой общности, к которой хотелось бы принадлежать. А в украинской общине всегда были механизмы поддержки украинства, они были гораздо сильнее развиты.
Александр Генис: Я всегда завидовал украинской диаспоре, потому что русская не создала ни одной жизнедеятельной организации, например такой, как великолепный Украинский музей в Нью-Йорке. И так по всей стране. Я встречал украинские церкви, украинские рестораны в самых необычных местах. В Катскильских горах, например, прекрасная карпатская церковь и рядом с ней отличный ресторан. Есть и украинские дома отдыха. У русских ничего этого не получается, единственная жизнедеятельная организация, которую я знаю, это клуб-ресторан "Русский самовар", который тоже не очень-то русский.
Мария, имеет ли политическое влияние украинская диаспора в Вашингтоне?
Мария Генкина: Конечно, имеет. Есть очень старые организации, которые этим занимались. А сейчас наша "Разом" очень активно этим занимается – именно тем, чтобы показать нашим сенаторам и конгрессменам, что есть огромная поддержка в среде американцев. Они могут быть украинского происхождения, но есть и не украинского происхождения. Например, у нас сейчас есть новая группа "Флорида для Украины", которую вообще не украинцы создали – это новый вариант развития помощи. В частности, мы стараемся, чтобы Украина осталась в повестке дня. Конечно, это один из важных примеров того, как может диаспора на что-то повлиять. В сущности, это и есть основная задача диаспоры: влиять на то, как государство относится к помощи Украине.
Вся русская диаспора считает, что я главный украинец в Нью-Йорке
Александр Генис: Мария, вы занимаете промежуточное место между русской и украинской эмиграциями, знаете и ту, и другую. Как по-вашему, чем различаются эти две диаспоры сегодня?
Мария Генкина: Я все-таки себя считаю частью украинской диаспоры, всегда считала. Мне кажется, что вся русская диаспора считает, что я главный украинец в Нью-Йорке. Это, конечно, далеко не так, я лишь маленькая часть украинской диаспоры в Нью-Йорке.
Но вы действительно правы, у меня много связей с русскоязычной диаспорой здесь. Чем они отличаются? Мне кажется, русскоязычная диаспора в Нью-Йорке уехала от государства, это всегда была антироссийская диаспора. Мы с вами прекрасно это знаем, что с кем бы мы ни общались, эмигранты не хотели ничего общего иметь с российским государством. Почему не было никогда никаких русских институций? Потому что все приличные люди говорили: мы не хотим брать деньги у российского государства. Может быть, было что-то в ельцинское время, когда считалось нормальным разговаривать с государством, но это уже давно не считается нормальным. Соответственно, русская диаспора не хочет объединяться под эгидой русского государства. Поэтому я всегда говорю, что это русскоязычная диаспора, а не русская диаспора.
Действительно, наша русскоязычная диаспора здесь, огромный процент ее – это люди, из Украины выехавшие, которые просто не говорили по-украински, и, кстати, многие изучают язык сейчас. У меня много друзей, которые спрашивают меня про преподавателей, потому что есть огромный интерес к своему прошлому. Они хотят узнать про место, откуда приехали, с которым они потеряли культурную связь.
На украинских протестах много русских, потому что они не хотят себя ассоциировать с русской державой
Меня спрашивают часто мои украинские коллеги и друзья: почему русские не выходят с протестами? Я говорю, что в принципе тут русских как таковых уже и нет. Зато на наших украинских протестах очень много русских, потому что они не хотят себя ассоциировать с русской державой. 30 лет тому назад или даже больше они выехали из Советского Союза, и ничего общего не имеют с этой державой сейчас. Поэтому как-то странно организовывать именно русские протесты против этого ужасного государства, от которого все и так пытались избавиться – обрубить свою связь с ним.
Александр Генис: Оно и понятно. Когда я хожу на все демонстрации против вторжения России в Украину, меня поражает, сколько там флагов разных стран. Например, огромное количество грузинских флагов. А недавно я пришел на демонстрацию, на 42-й, прямо в самом центре Нью-Йорка, там стояла девушка, завернутая в латвийский флаг. Я подошел к ней, поздоровался по-латышски, она ужасно обрадовалась и сказала, что Украина для нее вторая родина. Она американка в третьем поколении, но хорошо знает, что сделали советские войска с Латвией.
И все же какие отношения между российской и украинской эмиграцией в связи с войной? Я спрашиваю потому, что многие мои друзья в Европе жалуются на то, что российская эмиграция часто, во всяком случае, иногда поддерживает путинскую войну. Есть такое в Нью-Йорке?
Мария Генкина: Вы знаете людей в Нью-Йорке, которые поддерживают путинскую войну?
Александр Генис: Я не знаю. Более того, на Брайтон-бич переименовали улицу в честь Украины. Мне кажется, что это особенность именно Америки, где все-таки традиции демократии и политической независимости достаточно сильны, чтобы привлечь кого-то на сторону Путина. У меня есть знакомые, даже друзья, которые голосовали за Трампа, но я не знаю никого, кто бы поддерживал Путина. Вы тоже таких не знаете?
Мария Генкина: Я тоже не знаю людей, которые поддерживают Путина. Я не знаю даже людей, которые говорят сейчас "все неоднозначно". Может быть, они боятся мне это сказать, зная мои взгляды. Все мои друзья-выходцы из России, у меня муж тоже из России, настолько сейчас рьяно болеют за Украину, считают, что чем быстрее придет украинская победа, тем лучше в конечном итоге будет и для России. Конечно, это огромная трагедия, которая произошла с Украиной. Здесь никто не пытается объяснить ее какой-то виной Украины или что НАТО что-то сделало для нападения. Мне кажется, здесь все довольно единодушны.
Нам в Америке повезло – у нас есть единство
Мне иногда говорят на Брайтоне, кто-то что-то слышал другое, мол, всегда есть какие-то бабушки, которые слушают не то телевидение. Но в нашей среде реально ни одного человека я не знаю. Все сдают деньги на Украину, все ходят на демонстрации, все пытаются помочь, все в ужасе от того, что происходит. Мне кажется, нам в Америке повезло – у нас есть единство.
Правда, в украинской диаспоре есть определенное недоверие. Всегда есть страх перед русской разведкой, слежкой, КГБ – это сидит очень глубоко. Весь период существования украинской диаспоры за ней следили – это понятно было абсолютно всем. Я могу честно сказать, что меня тоже однажды приходили разрабатывать, что было очень смешно, потому что это было абсолютно неприкрыто, мне просто устроили допрос о том, где я, откуда я. Когда я сказала, что с Западной Украины, мне сказали: так вы западенка, с этими же все понятно. Поэтому когда приходит новый человек и говорит: я из России, но я очень болею за Украину, я хочу помочь, то есть определенная настороженность, это правда. Мне кажется, в основном русские люди, которые недавно оттуда, это понимают. Потому что они действительно в такой ситуации, когда не могут доказать обратное.
Александр Генис: Когда я навещаю "Украинский Нью-Йорк" на Второй авеню, а я это делаю теперь часто, я, не умея говорить по-украински, говорю по-русски с людьми. Прихожу в церковь, например, где все на коленях молятся за победу Украины. Я явно русский, но меня там принимают за своего. Думаю, что по очень простой причине. Когда началась война, я пришел в Украинский музей и скупил в сувенирном магазине все украинские значки и раздал друзьям. Я и сам не выхожу из дома без украинского значка, для того чтобы все знали, на чьей я стороне. Я недавно был в Европе, в Латвии, в Эстонии, привез и туда значки, но оказалось, что напрасно, потому что и так у всех были значки. Там украинских флагов больше, чем национальных.
Скажите, как война изменила Нью-Йорк? Она его сделала более украинским, чем он был?
будет прослеживаться влияние украинской мелодии на американскую, включая Гершвина
Мария Генкина: До полномасштабного вторжения, конечно, Украина существовала в украинских институциях. Сделать что-то про Украину вне украинских институций было очень тяжело, потому что в принципе всем это было не так интересно. Что изменилось сейчас? Например, у нас был украинский концерт в Метрополитен-опера, в Карнеги-холл, мы делаем еще один концерт, тут уже "Разом" принимает участие. В декабре будет прекраснейший концерт "Щедрик". Это мелодия, которая была написана украинским композитором Леонтовичем, мы отметим столетие исполнения ее в Карнеги-холле. Ее сюда привез украинский хор под руководством Кошица, исполнил в Карнеги-холл, мелодия стала популярной, ее подхватил американский композитор. "Щедрик-щедривичка" – это очень известная мелодия, обработанная именно Леонтовичем, она не совсем народная мелодия. Интересный концерт – там будет прослеживаться влияние украинской мелодии на американскую, включая Гершвина. Мы знаем, что он ходил на эти концерты, его Summer time из "Порги и Бесс" тоже основана на одной из украинских народных песен.
Я сделала большой ивент про книжки, которые выходят в Литературном центре в Бруклине. Они были очень рады нас видеть, хотят делать другой ивент с нами весной. Конечно, это оказалось возможным благодаря тому, что Украина стала настолько интересна людям.
Хотелось бы, чтобы это произошло раньше. Потому что мы, украинская диаспора, да и не только украинская, уже много лет говорили о том, что вся наша культура чрезвычайно русифицирована и в ней нет места для культур других стран, которые были в Советском Союзе, были под Россией. Вы никогда в Америке не узнаете про белорусские культурные события, украинцев нет, казахов нет, зато есть Гергиев, который каждый год приезжал в Карнеги-холл с огромной серией концертов. Тут как раз была группа, которая протестовала против всех подписантов крымского письма, в которые входил и Гергиев, и Мацуев, и много других людей. Против таких концертов активисты каждый раз выходили с протестом. Люди, которые это организовывали, в частности Павло Гинтов, музыкант, и ученица Лотмана Катя Шрага. Это люди из Украины, которые были когда-то связаны с русской культурой очень сильно, но стали протестовать против этих концертов. Они протестовали в течение 8 лет. Знаете, наша русскоязычная публика очень плохо к этому относилась, потому что искусство якобы вне политики.
Александр Генис: Мария, как отразилось то, что вы называете деколонизацией украинской культуры, на американской Академии?
в Америке нет хороших специалистов по другим культурам Советского Союза и Российской империи
Мария Генкина: Давайте поговорим про университеты, мне кажется, это самая болезненная и самая интересная тема. Я говорила про такие образовательные украинские организации, как Гарвардский украинский институт, которые созданы усилиями диаспоры. Но во всех остальных университетах есть только кафедры русского языка и литературы, где преподают только русский и классы по русской словесности. Это плачевная ситуация, потому что в Америке нет хороших специалистов по другим культурам прежнего Советского Союза и старой Российской империи. В принципе американская Академия очень мало уделяла внимания любым украинским и белорусским проектам.
Я недавно говорила с Вальжиной Морт – это белорусская поэтесса, которая пишет по-английски. Она один из самых важных сейчас поэтов на английском языке, в прошлом году получила премию Гриффина, это самый важный канадский приз за поэзию, но она и белорусский поэт тоже. Она мне сказала, что за много лет поездок со своими книжками по всем университетам Америки она только один раз была приглашена на восточнославянскую кафедру. Представьте себе, если был бы такой поэт, который был бы и русскоязычный, и англоязычный, его бы приглашали везде. И это нонсенс, потому что просто ее не замечают, о ней не знают, хотя она самая яркая в Америке представительница белорусской культуры.
Конечно, хотелось бы, чтобы мы больше про это говорили, больше осознавали, что этот процесс далеко не закончен, закончиться он может, только если украинские, белорусские, литовские имена... Литва всегда имела Томаса Венцлова, это очень сильно помогало им, но наши украинские поэты редко когда получали такую огласку. У нас есть Сергей Жадан, его публикуют в "Нью-Йорк таймс", несколько его книжек вышло на английском языке, и не только его. Сейчас украинская поэзия публикуется очень обширно в переводе на английский язык.
Александр Генис: Скажите, какое вы видите будущее Украины в США? Как Америка открывает Украину и к чему это может привести?
Мария Генкина: Нам войну нужно закончить, пока очень тяжело говорить о чем-то еще. Сейчас главное – это продолжать поддержку Америки в войне. Потому что, естественно, Украина сама не справится, ей необходимо вооружение, а потом уже можем говорить о многом другом. Мы надеемся, что эта поддержка продолжится, станет и поддержкой культурного развития, в том числе.
Александр Генис: Как украинская культура переживает войну, как она подействовала на нее?
Мария Генкина: Подействовала она на нее еще в 2014 году. С начала февраля очень мало нового написано, потому что у нас несколько очень хороших писателей сейчас на войне – Артем Чех и Артем Чапай. Остальные писатели занимаются волонтерской помощью – это и Сергей Жадан и Андрей Любка, многие другие. Многие говорят о том, что они не могут сейчас ничего писать. У Жадана несколько стихотворений, которые он с начала года написал. Всем нужно время, чтобы все переосмыслить и про это написать. Учитывая то, что у Жадана с 2014 года вещи выходили очень быстро, у меня здесь несколько книжек, 2014, 2015, 2017 год, первый роман вышел в 2017 году. Эти вещи уже успели перевести на английский язык. Поэтому такое впечатление, что они реагируют на происходящее сейчас, на самом деле они реагируют на 2014 год.
Александр Генис: Как раз сейчас выходят военные дневники Сергея Жадана "Небо над Харьковом" – в переводе на английский и другие языки.
у Украины очень много общего с Израилем
Мария Генкина: У меня есть переведенная книжка "Абрикосы Донбасса" Любы Якимчук, она просто пророческая. Она из Луганска, с трудом вывезла свою семью. Это книга про ее опыт в 2014 году, то есть не надо писать что-то новое – это все уже есть. Я не знаю, возрождение ли это, честно говоря, мне кажется, что это какое-то перерождение.
Александр Генис: На меня произвело большое впечатление замечание Арестовича, которого мы все прилежно слушаем, который сказал, что в результате всей это катастрофы изменился архетип украинца – из архетипа жертвы в архетип героя. Вы согласны с этим определением?
Мария Генкина: Наверное, это очень похоже, да. Я всегда говорю, что у Украины очень много общего с Израилем. Наверное, можно провести параллели с войнами, которые произошли в Израиле, которые изменили этот архетип, наверное, то же самое здесь. Хотя мне кажется, что война несет с собой очень сильную травму, которую все равно надо будет долго перерабатывать, так что архетип жертвы тоже остается.
