Младший сержант российской армии, десантник Павел Филатьев воевал в Украине. Вернувшись с фронта, он написал повесть “ZOV” о том, что видел своими глазами. Вскоре после того, как книга появилась в открытом доступе, Филатьев покинул Россию под угрозой уголовного преследования. Радио Свобода поговорило с Павлом о войне, которую российские власти называют “спецоперацией”.
Текст подготовлен по материалам подкаста “Человек имеет право”.
– Под Николаевом, под обстрелом артиллерийским, когда тебе резко приходится падать лицом в землю, в таких экстренных ситуациях у меня почему-то стала появляться мысль: "Господи, если я выживу, я сделаю все, чтобы это остановить!" Потому что, во-первых, меня злило состояние российской армии, вся эта коррупция, а во-вторых, меня злило то, что мы вообще начали войну с Украиной. Что я буду делать – я не знал, – так 34-летний российский десантник Павел Филатьев объясняет, почему он написал книгу “ZOV”.
Павел Филатьев пришел в российскую армию в 2007 году по призыву, а вскоре заключил свой первый контракт с Министерством обороны. Его отправили на Северный Кавказ, где в то время шла "контртеррористическая операция". Там он и служил до 2010 года, а вернувшись из армии, десять лет посвятил работе с лошадьми. С пандемией ситуация изменилась: работы стало меньше, денег – тоже. И тогда Павел задумался:
“Безуспешно мыкаясь и подрабатывая с лошадьми в разных местах, а зарплата в этой узкой сфере падала, в начале 2021, принимаю решение вернуться в армию, – пишет Павел в книге “ZOV”. – Года мои идут, к 33 я так и не имею своего жилья, решаю, что это должно быть ВДВ и именно тот полк, в котором я вырос”.
В августе 2021 года Филатьев подписал новый контракт с Минобороны и приехал в аннексированный Крым, в Феодосию, в 56-ю десантно-штурмовую бригаду. А оказавшись в части, разочаровался:
После ругани с ротным иду и покупаю себе бушлат. Ротный начинает мстить, пихая в наряды через сутки
“Прибыв в Феодосию 18 августа 2021 довольно-таки счастливым, быстро стал терять оптимизм от того, что видел. Сразу за КПП маленький плац с ямами и раздолбанным бетоном, перед ним стоят две старые раздолбанные двухэтажные казармы. Познакомившись с несколькими контрактниками, узнаю, что в казарме жить контрактникам нельзя, в общежитии мест нет. (...) Примерно десять дней я слоняюсь по части, пытаясь получить форму… в кармане осталось 15 тысяч рублей, в столовой кормят плохо, то еды на всех не хватает, то картошка в супе на воде сырая, то хлеб закончился… Спустя дней 10 выдают форму, но только летнюю песчанку и зеленку, но берцев нужного размера нет, из-за чего, чтобы наконец-то начать "служить", а не бестолку шарахаться по гражданке, иду и покупаю себе берцы… (...) В середине октября начинают выдавать демисезонную и зимнюю форму, но только поношенную и размеров нет, я отказываюсь получать поношенную форму не по размеру. После ругани с ротным иду и покупаю себе бушлат. Ротный начинает мстить, пихая в наряды через сутки”.
В течение осени у Павла случилось несколько конфликтов с начальством, он даже написал жалобу в Министерство обороны, и после Нового года задумался об увольнении.
“С одной стороны, я не хотел иметь больше ничего общего с такой армией, где ты никто, а твои прописанные в законе права написаны лишь на бумаге, где твоя зарплата меньше, чем у грузчика в "Магните", понимал и то, что армия не боеспособна, о чем и писал в Министерство Обороны, которое в ответном письме пожелало мне крепкого десантного здоровья и посоветовало следить за своей дисциплиной. С другой стороны, я думал, что сейчас, когда что-то назревает, отказаться будет постыдно, равносильно тому, что струсил. Слухи и информация ходила разная, от того, что Украина и НАТО нападет на Крым и мы просто должны собраться у границ, чтобы этого не допустить, и заканчивая тем, что Украина нападет на ДНР и ЛНР. Хоть я и не сторонник всего этого, но отказаться ехать на полигон, побоявшись возможного конфликта, мне было постыдно, не знаю, что мой руководило, патриотизм или нежелание дать заднюю”.
На полигон в Старом Крыму Павел Филатьев прибыл 15 февраля.
Перед самым началом у меня были свои догадки, что нас сейчас используют как миротворцев в Югославии, введут в ДНР и ЛНР, а потом объявят о референдуме. Примерно как в Крыму было
– Когда я подписывал контракт, конечно, я понимал, что могу стать участником каких-то боевых действий, – говорит Павел Филатьев. – В принципе, меня это не пугает. Но что это будет война, как сейчас, тем более с Украиной, никто не верил. Уже перед самым началом у меня были свои догадки, что нас сейчас используют как миротворцев в Югославии, введут в ДНР и ЛНР, а потом объявят о референдуме. Примерно как в Крыму было. Ну, как видите, я ошибся. Ещё в январе войска стали массово стягиваться к границам Украины. Людей просто селили на полигонах, устанавливая палатки, и делали вид, что там какие-то ученья идут. На самом деле, никаких учений не было, просто пытались людей согнать и хоть как-то удерживать на одном месте эту огромную массу. Люди вот так жили до февраля. Потом пришел приказ всем собраться и налегке выдвинуться на марш. Куда выдвигаемся, нам никто не говорил.
19 или 20 февраля с утра нас на полигоне построил командир полка. Видать, прошла какая-то утечка о том, что военнослужащие массово созваниваются с семьями (хотя у нас телефоны запрещены) и обсуждают, что сейчас будет. Командир довольно-таки грубо, с матом говорил: "Чего вы панику разводите? Никакой войны не будет. Вы что, с дуба рухнули? Сейчас ученья у нас пройдут, ещё несколько дней – и возвращаемся в часть". А вечером 20 февраля с полигона Старый Крым мы выехали на границу Крыма и Украины. Там каждую ночь меняли свое местоположение вплоть до 24 февраля, – вспоминает Филатьев.
В ночь на 24 февраля подразделение Павла Филатьева оказалось на территории Украины. По его словам, никто из командиров не объяснял, что происходит. То, что это полномасштабная война с Украиной, Филатьев понял, когда началась массированная артиллерийская атака:
Никто нам не объявлял никогда, что это война. 24 февраля пошел обстрел, впереди идущие машины двинулись вперед. Всё, ты в колонне, ты со всеми, ты тоже двигаешься вперед
– Когда примерно в 4 утра 24 февраля вокруг нас, слева, справа, сзади, начала работать реактивная артиллерия, аж небо светлое стало, появился специфический запах пороха, я пытался представить, куда такое количество обстрелов пошло и с какой целью. У меня тогда в голове были мысли, что если пошло серьезное дело, то, может, действительно НАТО вмешалось, ведь такие разговоры ходили. Никто нам не объявлял никогда, что это война, еще что-то. По закону, да, нас должны были всех уведомить, зачитать приказ, четко поставить задачу. Но этого не было. 24 февраля пошел обстрел, впереди идущие машины двинулись вперед. Всё, ты в колонне, ты со всеми, ты тоже двигаешься вперед. Представьте, моя колонна поехала, я еду в колонне, идут обстрелы, летят самолеты, вертолеты. Подъезжаем к таможне. Таможня горит. Разбитые машины. Пошла уже стрельба. Я что должен сделать? Выпрыгнуть и сказать: "Подождите! Где у меня здесь командир? Командир, ну-ка, расскажи мне, что там. Я дальше не пойду"? Это невозможно. Как только я выпрыгну из машины – всё, я дезертир. Плюс как военный себя опозорю, потому что во время стрельбы бросил оружие и сбежал. Тяжело многим будет понять, но, мне кажется, для многих мужчин это будет позорно очень.
По воспоминаниям Павла, в первые дни войны по-прежнему не было понятно, в чём именно состоит задача его подразделения. В последний момент, словам Флатьева, выяснилось, что колонну отправляют на штурм Херсона:
– Идут слухи, кто-то где-то сказал: "Сейчас поедем на штурм". Ты уже сидишь в колонне, едешь и думаешь: "Как мы этот штурм будем делать? Мы на технике будем в город заходить, оцеплять город, в кольцо брать?" План не доводится нормально. Ты ничего не знаешь, пока туда не приедешь. Узнаешь все в последний момент. Это никаким войскам на пользу не пойдет. Я против войны в Украине, но в то же время я против коррупции и раздолбайства в армии, во что превращают нашу армию сейчас. Такое ощущение, что специально враг в стране, в правительстве разваливает свою армию, а потом отправляет эту армию на войну.
Помимо отсутствия чётких указаний от начальства, по словам Павла Филатьева, его подразделение испытывало проблемы со связью, снабжением, медикаментами. Вот как он описывает, как во время ночёвки под Херсоном дообывал спальный мешок для товарища:
Мы как твари просто пытаемся выжить, нам и противник не нужен, командование нас поставило в такие условия, что бомжи живут лучше
“Он весь трясется и стуча зубами говорит, что ему очень холодно, я тоже до костей промёрз, поэтому встаю и иду где-нибудь найти спальник. Их на всех не хватало. Обойдя всех, спальник так и не нашёл, те, у кого они были, не были готовы отдать свой. Некоторые находили какие-то картонки и тряпки, укрываясь ими, пытались поспать, пока не надо наблюдать. Найдя какие-то клеенки и ходя мимо частных домов, вижу, что один из них был вроде как заброшен и не похож на жилой. Открыв калитку и пройдя во двор в полной темноте, вижу, что этот старый дом стоит в одном дворе с хорошим, видно, что жилым домом. Если в доме не будет людей, то просто войти и взять что нибудь чтобы согреться… Спустя несколько минут отказываюсь от этой идеи, подумав, что если там есть люди, тем более с детьми, то мой ночной вход в их дом просто всех напугает окончательно, и реакция у них может быть самая разная, у них и так вокруг дома творится то, что никому не пожелаешь. Тихо закрыв за собой калитку, беру найденные клеенки и иду обратно к трубе, где пытался спать стуча зубами мой молодой товарищ. Чувство мерзкое от всего вокруг, мы как твари просто пытаемся выжить, нам и противник не нужен, командование нас поставило в такие условия, что бомжи живут лучше”.
Служащим из подразделения Павла Филатьева впервые удалось перевести дух, когда они добрались до Херсонского морского порта. То, что там происходило, как пишет Филатьев, напоминало картину "Разграбление варварами Рима":
Мы как дикари все съели, все, что там было. Было абсолютно плевать на все, мы были уже доведены до предела, большинство прожили в полях месяц, без любого намёка на комфорт, душ и нормальную еду
“Все выглядели истощёнными и одичавшими, начали обыскивать здания в поисках, еды, воды, душа и места для ночлега, кто-то стал таскать компьютеры и все ценное, что смог найти. Я не был исключением, найдя шапку в разбитой фуре на территории, забрал ее. Балаклава была слишком холодной, но на таскание бытовой техники даже мне, тоже одичавшему от жизни на улице, стало противно. Ходя по зданию, я нашёл кабинет с телевизорами. Там сидели несколько человек и смотрели новости, в кабинете они нашли бутылку шампанского. Увидев холодное шампанское, я взял и сделал несколько глотков из бутылки, сел с ними и пристально начал смотреть новости. (…) Я пошёл в офисы, где расположилась минометка, чтобы лечь спать. В офисах была столовая с кухней и холодильниками. Мы как дикари все съели, все, что там было: хлопья, овсянка, варенье, мёд, кофе… Было абсолютно плевать на все, мы были уже доведены до предела, большинство прожили в полях месяц, без любого намёка на комфорт, душ и нормальную еду, а после этого людей отправили на войну. Насколько же должно быть плевать командованию на своих людей, на тех, кто потом, кровью, здоровьем и жизнью должны осуществлять их замыслы, не ясные нам. Насколько же до дикого состояния можно довести людей, не думая о том, что им нужно спать, есть и мыться. Время было к полночи, сняв бронежилет (впервые за неделю), раздевшись до термобелья и уложив все вместе с оружием на большой двухметровый стол, лёг на него. Меня посетило чувство блаженства, все тело гудело и требовало сна. Офис был хорошим и для кого-то, возможно, даже очень. Лежа на этом столе на спине, головой на автомате, накрытом формой, я вспоминал, что когда-то тоже работал в похожем офисе. Я был другим человеком, как будто в другой жизни. Сейчас как дикарь лежу в перевёрнутом нами офисе на столе, и чувствую себя как в пятизвездочном отеле, если не обращать внимание на иногда доносившуюся стрельбу”.
В Херсоне Павел Филатьев провел одну ночь. По его словам, его штурмовое подразделение находилось на первой линии фронта, а это означало, что они нигде долго не задерживались.
Я не видел ни одного человека, который был рад нам
– Мы проезжали небольшие населенные пункты на максимальной скорости, – рассказывает Филатьев. – Я видел гражданских людей, которые кучковались, выходили посмотреть. Но видно было, что они все с опаской к этому относятся. Никто не выходил и ручкой не махал нам. Бабушку помню, которая вышла, на дороге встала и перекрестила нас. Что это значило, я до сих пор не понял – благословляла она нас или провожала. 25 февраля, когда мы выстраивались снова в колонну на трассе, ехало очень много гражданских. Кто-то шел пешком. Мы не блокировали гражданские автомобили, но им было тяжело проезжать. У многих из нас уже не было сигарет, а в этих условиях закурили даже те, кто не курил. Стали останавливать гражданские автомобили, просить сигареты, еще что-нибудь. Я не видел ни одного человека, который был рад нам. Испуганных видел. Люди бежали от войны, их можно понять. Во время штурма Херсона я встречал некоторых гражданских. Ночью мы двоих задержали, потому что они поджигали позиции вокруг нас. Это были гражданские, которые пытались партизанить. Но они были без оружия, поэтому никто в них не стрелял. На следующий день, когда шел бой, штурм города, практически все гражданские прятались. Когда город был взят, нас сразу оттуда вывели.
После этого, по словам Павла Филатьева, в Херсон зашёл ОМОН и подразделения Росгвардии. В марте жители города вышли на митинг против российского вторжения, протест жёстко пресекли:
– Когда я вернулся домой, я смотрел видео, как омоновцы стоят, их поливают грязью и требуют от них, чтобы они ушли. Я сам на них смотрю, себя на их месте представляю, и я понимаю, что это ужасно. Тебя присылают в город, по сути, который вчера был другой страной, и тебе говорят: "Разгоняй этих людей". А тебе ни один человек здесь не рад. Это, конечно, незавидная участь. С одной стороны, они как бы понимают все, что происходит, с другой стороны, у них есть приказ. Многие сейчас будут говорить: "Приказ преступный!" Но если вы так говорите, меняйте законы. Хотя опять же тут все сложно, потому что подразделения ОМОНа и Росгвардии вообще там не должны быть, они созданы для контроля внутри Российской Федерации. Я не фанат полиции и много чем недоволен, но там тоже люди. Я знаю, что в Херсоне был волгоградский ОМОН "Сталинград". И я знаю, что когда они вернулись потом в Волгоград, многие из них написали рапорты, многие сами ушли, отказались обратно ехать. Многие не хотели больше в этом участвовать, увидев, что происходит, что им приходится гонять мирное население, которое просто не хочет жить в составе России.
На передовой, под Николаевом мы ловили иногда связь, радио украинское, где выступал Зеленский. Я очень плохо понимаю украинский язык, но много он там говорил. Тогда в первый раз мы узнали, что мы – орки. Но в тот момент на передовой и в опасности это тебя только злит. Весь мир, может быть, уже и знал о преступлениях, которые всех разозлили, но мы о них не знали, – рассказывает Филатьев.
Там же под Николаевом военные действия для Павла Филатьева закончились: он получил травму глаза, и его эвакуировали в Херсон, а затем в больницу в Севастополь. После этого он выполнил данное себе слово и начал писать автобиографическую повесть “ZOV”, чтобы как можно больше людей узнало, что он видел:
Я никогда не ходил на митинги, не участвовал в политической жизни страны. А в итоге что? Пожалуйста, сам оказался на войне
– Я недоволен нашей властью примерно с 2012 года, как и многие в стране, – поясняет Филатьев. – Но я никогда не ходил на митинги, не участвовал в политической жизни страны, в общественной жизни. А в итоге что? Пожалуйста, сам оказался на войне, которая мне вообще не нужна. Сейчас надо расплачиваться за свое безразличие. Я считаю, что эту войну необходимо как можно быстрее закончить, садиться за любые "столы переговоров". Худой мир лучше войны, всем известно. Конечно, мы можем бесконечно теперь друг другу мстить, но правда в том, что год, два, десять – война-то закончится все равно. Вопрос: какой ценой дальше. Чем быстрее граждане в России хотя бы перестанут бояться говорить "война" и "мы не хотим войны", тем быстрее она закончится. Что от меня зависит, что я могу сделать – это, во-первых, рассказать о том, что я там видел, а во-вторых, как гражданин заявить свою позицию, – заключает Павел Филатьев.
В августе 2022 года стало известно, что Павел Филатьев уехал из России. Поменяв, по его словам, несколько стран, находясь под угрозой ареста и уголовного преследования, он добрался до Франции, где запросил политического убежища.
