Бывший школьный учитель и ЛГБТ-активист Ярослав Сироткин до начала полномасштабной войны против Украины провел в Ярославле более 30 пикетов в защиту прав человека. Он выходил с единомышленниками на акции во время "Месяца гордости", организовал вместе с мужем Александром Дерреком пикет 9 мая 2020 года в память об ЛГБТ-участниках Великой Отечественной войны и выступал против гомофобии и трансфобии. Ярославу пришлось уволиться из школы, его много раз задерживала полиция, ему и его мужу угрожали сотрудники Центра “Э”.
23 февраля 2022 года Ярослав вышел на антивоенный пикет. 24 февраля Александр принял участие в антивоенных акциях в Ярославле. Они уехали из России после того, как Александра задержали и начали угрозами принуждать к сотрудничеству. Вскоре российская власть признала Ярослава "иноагентом", его объявили в федеральный розыск, а гомофобы внесли его в новый "расстрельный список". Недавно на него завели уголовное дело за "неисполнение обязанностей иноагента". Активист рассказал о том, куда его привел выбор в пользу свободы для всех.
– Как вы восприняли новость об уголовном деле?
– В целом спокойно. Я предполагал, что к этому идет. На меня оформили три нарушения по КоАП РФ за отсутствие иноагентской маркировки. Уголовное дело против меня было вопросом времени. Я считаю, что российское законодательство “об иностранных агентах” злостно нарушает права граждан России и мои в частности, более того, оно противоречит Конституции. По сути, это инструмент цензуры и репрессий против инакомыслящих.
– Вы были в России одним из самых заметных и смелых ЛГБТ-активистов, которые выходили на уличные пикеты. Вы несколько лет назад рассказывали Радио Свобода, что вы – пансексуал – не сталкивались лично с гомофобией и вышли на пикет в защиту прав ЛГБТ-людей из-за гомофобных заявлений ваших учеников, которые к вам не имели прямого отношения. Вы не жалеете о своем выборе и о том, куда он вас привел?
Мне по-прежнему важно быть одним из голосов российских ЛГБТК+ людей
– Я сожалею о перспективах, которые были у России до точки невозврата – начала полномасштабной войны против Украины. И о моих возможностях действовать в интересах России внутри страны. Для меня по-прежнему важно быть одним из голосов российских ЛГБТК+ людей. Я сейчас чувствую себя счастливым человеком и не жалею ни об одном шаге, который сделал. По-другому я тогда действовать не мог. Все, что мне было дорого в России, осталось за этой временной границей, красной чертой "24 февраля 2022 года". Я принимаю этот опыт и благодарен за него. Я думаю, что этот опыт бесценен. Не благодарен я только полиции и “эшникам” — их поведение было ненормальным.
– Вы тогда в 2019 году понимали, как далеко может зайти государственная гомофобия и трансфобия?
– Я понимал, что государственная гомофобия и трансфобия могут привести к масштабным репрессиям против ЛГБТ-людей. Я участвовал в пикетах, чтобы использовать возможность публично выразить свое несогласие с такой тенденцией. На тот момент были две точки зрения на нарушения прав ЛГБТ. Одна – надо сказать свое слово против гомофобии сейчас, потому что потом это будет трудно сделать. Вторая – если ЛГБТ-люди не будут высовываться, то все будет нормально. Многие наивно верили во вторую. Мне же казалось, что можно еще выстроить стратегию политических и социальных изменений, которая приведет к другому результату. Сейчас мы получили то, что получили. Власть, которая и раньше не была человеколюбивой, сбросила маски и стала полностью людоедской. За людей, которые остались в России, страшно. У меня, когда я начинал выходить на пикеты, было видение этой антиутопической жуткой картины, которая сейчас в России стала реальностью.
Свобода и равенство либо есть для всех, либо их нет ни для кого
– Как вы думаете, смогла бы большая поддержка демократически настроенных жителей России не допустить полного запрета ЛГБТ-людей?
– Я думаю, если бы больше граждан поддержало ЛГБТК+ людей, то это стало бы веским аргументом и к нему бы прислушались. На тот момент характер власти был более популистским, тестирующим общественную среду. Она еще пыталась выглядеть красиво. Я никого не хочу винить: все действовали в тех обстоятельствах в соответствии с убеждениями, которые у них были в рамках исторического контекста. Конечно, широкий фронт поддержки прав ЛГБТК+ людей привел бы к ощутимым результатам. К сожалению, случилось как случилось. Я надеюсь, что мы вынесем из этой ситуации урок. Нельзя бороться за свободу, отрицая чьи-то права. Свобода и равенство либо есть для всех, либо их нет ни для кого.
– Вы никогда не хотели эмигрировать и спонтанно уехали из России в Ереван. Как складывается ваша эмиграция?
Я в эмиграции стал сильнее и независимее
– Я сейчас уехал в Евросоюз и поступил в университет, буду изучать язык на более глубоком уровне. Я всем доволен и нахожусь вместе с мужем в ожидании решения по моему запросу беженства. Мы адаптируемся в новой стране и стараемся стать ей полезными. У нас есть все необходимое для жизни. Для меня это не первая эмиграция. Первая стихийная была в 2022 году в Армению. Так что у меня уже есть опыт. И, как я понял, больше всего сюрпризов в эмиграции человек преподносит себе сам. Вторая эмиграция прошла проще и мягче, а я стал сильнее и независимее. Благодарен этому опыту, потому что посмотрел на разные культуры и людей, постарался услышать и понять их. Эта ценность дороже всех часов Пескова и дворцов Путина. Например, в Армении я научился терпению, потому что я понял, что многие проблемы нельзя решить быстро. Я научился видеть красоту в очень простых вещах, радоваться малому. Если меня греет солнце и я вижу горы — это уже многое. Значит, можно что-то менять. Для меня очень близко созерцание мира, которое есть у армянского народа. Они видят мир ярким, прекрасным и умеют радоваться ему. В Европе я научился ценить время и глядеть на мир более целостно через различные оптики. Европа словно огромный цивилизационный аккумулятор, который собирает все со всего света. От него можно заряжаться, обучаясь новому. Меня особенно впечатляет богатое историческое наследие и то, как его европейцы хранят. Я наблюдал, как в Европе празднуют 8 мая. Для европейцев это живая история, краеугольный камень, который напоминает о важности свободы. Во Франции ценят вклад эмигрантов, которые участвовали в Сопротивлении. Ради них называют улицы.
— Как сложилась ваша жизнь в эмиграции как ЛГБТК+ человека?
— Мне везде нормально, потому что я выгляжу гендерно-конформно. Александру было не так легко, потому что Армения – это страна со своими представлениями о том, как люди должны выглядеть. Больших вопросов ко мне не было, но к внешнему виду мужа, к его татуировкам и пирсингу вопросов у местных жителей было много. В Евросоюзе Александру хорошо. Здесь есть понимание, что гендерная экспрессия может быть разной и на внешний вид большого внимания не обращают. Я недавно ходил на первый марш гордости в моей жизни. В небольшом городе, где я живу, на прайд пришло много людей. Люди радовались, в знак солидарности с ЛГБТ-сообществом шли представители от левых партий и феминистки. Приятное, спокойное мероприятие. Совсем не похоже на наши микропрайды в Ярославле: когда мы шли небольшой группой по городу, а нас преследовало много полицейских, а потом нас могли забрать в участок. В европейском прайде полиция перекрывала улицы в интересах участников мероприятия.
Я мог вместе с другими прямо и открыто, ничем не рискуя, говорить о правах ЛГБТК+ людей. В России все время было ощущение, что я плыву против течения. Все мне давали это понять, особенно силовики. Отсутствие этого напряжения позволило мне на европейском прайде сфокусироваться на разных важных аспектах проблемы прав человека, а не только на самом противодействии. У меня стало больше сил, потому что мне не приходится грести веслом против течения. Я сейчас себя чувствую более сильным, стабильным и понимающим, куда я хочу идти.
– Эмиграция – тяжелое испытание. В том числе для семьи. Как она повлияла на ваши отношения с Александром?
Я вышел с плакатом “Однополые семьи – опора России”
– Мы с Александром познакомились на почве активизма. В День семьи, любви и верности мы подготовили серию пикетов. Я вышел с плакатом “Однополые семьи – опора России”. В этот же день на Александра напали провокаторы. Мы после пикета пошли в отдел полиции и подали заявления о нападении. Наша знакомая журналистка рядом с отделом полиции произнесла речь и объявила нас мужем и мужем. Через год мы отпраздновали наш союз с друзьями и радужным тортом. Знакомая журналистка провела церемонию бракосочетания на одном из комиксов о добре и зле. У нас не было возможно официально заключить брак в России. Любые отношения – это всегда испытания, в эмиграции особенно. В Ереване мы несколько дней голодали и даже отпраздновали День бездомного человека на улице из-за того, что нам негде было ночевать. Мы серьезно конфликтовали, иногда терпеть друг друга не могли, но научились друг о друге заботиться и друг с другом разговаривать. Отношения – это вопрос терпения и принятия особенностей своего партнера.
— Получилось ли у вас смириться с положением эмигранта, который не сможет в ближайшие годы вернуться домой?
— Думаю, что да. Дом – это не стены и крыша, а место, где меня встретят и мне будет хорошо. У меня таких домов много. Я очень сильно отвязался от географии, чувствуя себя комфортно везде. Везде можно адаптироваться и чему-то научиться. Важно выходить из зоны комфорта. Например, малая доля эмигрантов изучают в Армении армянский. Они предпочитают не выходить за пределы своего сообщества. Мне же не очень интересно вариться внутри только эмигрантского сообщества. Я предпочитаю общаться с местными и эмигрантами из других стран. Это расширяет мой кругозор. Если выйти из замкнутого круга, то откроется целый мир с новыми людьми, знаниями и впечатлениями, которые могут эмигранта и поддержать и вдохновить.
– Вы планируете вернуться в Россию?
– Если когда-нибудь новая власть в России вернется к идеям демократии и правам человека, то у всех будет много работы. Запрос на изменения есть, и он идёт снизу. Российское правительство закрывает глаза на вопросы, связанные с качеством жизни людей, и это приведет к большим региональным протестам. В будущем, если в России начнутся изменения и я захочу вернуться, чтобы помогать, уголовное дело против меня может стать для этого барьером. После смены власти в России, скорее всего, в один момент уголовные политические дела не отменят.
