В лейпцигском издательстве ISIA Media Verlag вышла книга Фридриха Горенштейна "Дом с башенкой… и все рассказы". В этом издании впервые собраны все рассказы прозаика, драматурга, сценариста, чей путь к читателю не назовешь простым. По иронии судьбы, он больше известен как автор сценариев к фильмам "Солярис" Андрея Тарковского и "Раба любви" Никиты Михалкова, а его проза, столь ценимая и режиссерами Тарковским и Кончаловским, и писателем Юрием Трифоновым, и драматургом Марком Розовским, широкой известности так и не приобрела.
"А почему эта проза так редко издается, так немногими любима… это ясно. После нее и жить, и писать трудно: планка задана высокая, да и вещи сказаны жестокие", – писал Дмитрий Быков в предисловии к повести Горенштейна "Улица Красных Зорь".
Фридрих Горенштейн родился в 1932 году в Киеве в еврейской семье. Отец был расстрелян в 1937 году как участник "троцкистско-националистической боевой организации", мать умерла в эвакуации, Фридрих попал в детский дом, откуда его после войны забрали сестры матери, жившие в Бердичеве. После школы Фридрих сначала был чернорабочим, затем окончил Днепропетровский горный институт, три года провел на шахте в Кривом Роге. В 1963-64 годах учился на Высших сценарных курсах в Москве, много писал, но в СССР вышел всего один его рассказ, "Дом с башенкой", правда, прозвучавший довольно громко.
В 1978 году в парижском журнале "Континент" появилась повесть Горенштейна "Зима 1953 года", в 1979 году в знаменитом альманахе "Метрополь" – повесть "Ступени". В 1980 году писатель эмигрировал, поселился в западном Берлине, начал печататься в нью-йоркском издательстве "Слово", в эмигрантских журналах "Континент", "Синтаксис", "Грани", "Зеркало Загадок". В 1992 году трёхтомник Горенштейна вышел в Москве, после чего десять лет его книги на родине не издавались, критики о них не писали. Зато 8 его книг были переведены и изданы во Франции, 11 – в Германии.
Фридрих Горенштейн умер в Берлине в 2002 году.
Книгу "Дом с башенкой… и все рассказы" подготовил к изданию журналист, театральный режиссер, автор книги "Пазл Горенштейна"Юрий Векслер.
– После его смерти ни одно российское издательство ни разу не обратилось к его сыну с предложением: "Мы хотели бы издать то или иное произведение вашего отца". А мне удалось инициировать переиздание его книг. Алексей Гордин, бывший одно время главным редактором издательства "Азбука", сделал со мной четыре первые переиздания книг Горенштейна. А дальше мы сделали две книжки с Ириной Прохоровой, потом я работал с другими издателями. Был такой великий футболист и тренер Лобановский, когда он объяснял футболистам вещи, которые они не понимали, он говорил о давлении на пространство. Вот и я давил на это пространство, и оно поддавалось, – говорит Юрий Векслер.
Он решил собрать книгу из одних рассказов Горенштейна, чтобы облегчить путь читателя к его непростой прозе: с небольших рассказов начинать легче, чем с повестей и романов.
Действительно, такую прозу читать тяжело, а почему – возможно, на этот вопрос частично ответил Дмитрий Быков, заметивший, что Фридрих Горенштейн "всю жизнь прожил сиротой, и взгляд его на мир – сиротский. Не следует думать, что сироты обязательно бедные и добрые. Они хищные, иначе им не выжить; они памятливые и мстительные, и только на самом дне их души живет тоска по прежней жизни, по родителям, которых они еле помнят, по дому с башенкой, в котором их ждало спасение".
Кажется, слово "хищный" – очень точное по отношению к текстам Горенштейна. Он выхватывает из словаря самые шершавые, ранящие слова, и соединяет их так, что они торчат углами, неровными гранями, идешь по странице – а под ногами не ровный асфальт, а грубая щебенка, острые камни, "кремнистый путь".
Горенштейн умеет сказать очень много, ничего не говоря в лоб. В повести "Зима 1953 года" мы не прочтем, что это последняя зима тирана, но по тому, как неприкаянно мечется по непонятному миру одинокий мальчик, выгнанный из института и попавший на шахту, как мало стоит жизнь таких мальчишек, принесенная в жертву молоху плана, выполняемого ценой их напрасной гибели в неукрепленном забое, мы понимаем что-то самое главное про жизнь, ставшую "лучше и веселее", а на самом деле пропитанную лютым страхом, убивающим в людях всякое сочувствие друг к другу. Вещи, собранные в новом сборнике, тоже обладают свойством магического кристалла.
В рассказе "Старушки" тоже нет ни слова о "кровавом режиме", просто к очень старой женщине, живущей со своей чуть менее старой дочерью, приходит человек из КГБ и подробно записывает – какие вещи были в квартире ее репрессированного, а теперь реабилитированного сына – и уверяет, что все, все будет им компенсировано: и кресло, и диван, и ковер, и кровать, и шкаф. Он так любезен, что соглашается исполнить каприз старушки и отвезти ее к озеру, ведь он на машине, ему ничего не стоит, и старушки садятся в лодку, и незнакомая девушка везет их на остров, и когда старенькая мама ложится на траву и восклицает: "Как хорошо жить!" – мы вдруг понимаем, что все эти годы она не жила. А по тому, как улюлюкают и издеваются над старухами молодые пассажиры других лодок, мы понимаем, что за мир цветет и бушует вокруг.
Юрий Векслер знал Горенштейна лично, а первым, что он прочел, была пьеса "Бердичев".
– У меня когда-то был такой комплекс, который Горенштейн называл "гетто-комплексом" – советского еврея, которому его внутренний голос говорит – зачем показывать такую неприятную еврейскую тётю? Но тогда произошло чудо. Да, еврейская тётя выгадывала продукты на своей сестре, ругалась, страшно всех поливала, но к концу я вдруг почувствовал, что автор влюбил меня в нее, и что это высокий класс. А потом я попал в Германию, он приходил к нам домой, мы с женой что-то ему перепечатывали. А когда он понял, что у него смертельный диагноз, он мне позвонил – значит, не считал чужим человеком.
Самое интересное и живое общение с Горенштейном, по словам Векслера, произошло, когда в Берлине ставили пьесу "Бердичев". Герои пьесы много поют, но никто не знал, как именно это поется.
– Я позвонил ему: "Вы не можете мне напеть всё это? – Да, конечно, приходите". Я пришёл, и он мне всё напел, буквально по книжке, а я записал. И потом, когда в театре Маяковского в Москве ставили "Бердичев", режиссёр Никита Кобелев был счастлив, получив от меня эту запись. А когда Горенштейн умер, я поставил для фестиваля "Дни еврейской культуры" спектакль по рассказу "Шампанская жемчужина", который открывает эту книжку. Спектакль "Шампанское с желчью" мы играли три года, много-много раз, даже в Москву привозили. А потом я снял фильм "Место Горенштейна", где были разговоры с Паолой Волковой, Андроном Кончаловским, Борисом Хазановым, Владимиром Войновичем и многими другими.
Новый сборник рассказов Горенштейна Юрий Векслер ценит за то, что в нем ему как составителю удалось показать "улыбку Горенштейна".
– Это удивительно, многие пишут, что он такой мрачный, а я редко видел его не улыбающимся.
Но у Горенштейна было много поводов для мрачности – в России его издавали мало, зато много обвиняли – одни в русофобии, другие в антисемитизме. Почему так получилось? Юрий Векслер замечает, что, во-первых, еврей всегда уязвим, а, во-вторых, "Фридрих раздражал всех" – поскольку никогда ни под кого не подстраивался.
– Он был пришельцем с Украины, дико талантливым. Это все поняли сразу, в глаза говорили: "Какой талант огромный". Но когда ты видишь перед собой такую одарённость в сочетании с плохими манерами, это вызывает раздражение. Вокруг Фридриха всегда были красивые женщины, это тоже вызывало зависть и сплетни. В антисемитизме его обвиняли, потому что он гадости говорил про московских евреев. И все боялись, что он их выведет в каком-нибудь рассказе.
В свою книгу "Пазл Горенштейна" Юрий Векслер включил интервью с разными людьми, знавшими писателя. Есть там разговор с искусствоведом, историком культуры Паолой Волковой, которая вспоминает: "…не будучи ни щеголем, ни светским человеком.., он был вхож в самые модные дома. Одевался он ужасно, он жутко себя вел, невкусно ел, неэстетично говорил, но был обожаем всеми снобами. Никому никогда в этих домах ничего бы не простили, а он – только ходи, дорогой. Это человек, который давал очень много людям.., а кроме того, все-таки какие бы эти люди ни были в те далекие времена, они были все художниками, а Фридрих Горенштейн состоял из одной только художественности…. Просто она имела такое выражение".
По словам Векслера, с одним из рассказов нового сборника, "Искра", получился скандал. В рассказе выведен старый большевик, знакомый с Лениным. Сын этого большевика подал на Горенштейна в суд – за оскорбление памяти отца.
– Я видел этот иск, но суд его не принял: доказать, что Горенштейн описывает именно этого человека, было невозможно. В романе "Место" он сохранил много настоящих фамилий, и когда роман опубликовали в России, говорил: "Ой, какую же я глупость сделал, мне стали звонить мои персонажи". В данном случае ошибки не было, поэтому иск не прошёл. Но Горенштейн раздражал всех, даже Тарковского, который любил его всю жизнь. И Андрона иногда раздражал. И это люди, которые изначально были на его стороне. А те, кого он видел насквозь и показывал, озлоблялись. И возникал миллион сплетен.
Юрий Векслер подготовил для горенштейновского сборника, который будет издан в одном из американских университетов, статью "Мелкие бесы или как они изгоняли Горенштейна", где рассказал про козни, которые чинились против писателя. По версии Векслера, в русофобии Горенштейна обвиняли из-за текста, в котором тот критиковал Василия Шукшина.
– Развернулась компания: все, начиная с Белова, писали – да кто он такой, этот Горенштейн, чтобы про нашего Васю писать гадости. Станислав Ежи Лец говорил, что человеческий организм ограничен в объёме, поэтому не может вместить в себя одновременно антисемитизм и алкоголь. Если человек принимает алкоголь, антисемитизм сразу выходит наружу. И Горенштейн написал про антисемитизм Шукшина. А в шукшинском окружении все встали на защиту Васи и отколошматили Горенштейна как русофоба. Кто-то даже пытался изобразить роман "Псалом" как идеологическую диверсию против православия.
Из книги Юрия Векслера "Пазл Горенштейна" (Паола Волкова вспоминает разговор со своим другом, философом Мерабом Мамардашвили о романе "Псалом"): "…он сказал.., что "это тот уровень, когда человек над деревней". Этот человек над своей деревней – украинской, московской, российской, немецкой, – и… он в свой рост здесь. И там конфессий не бывает".
По словам Юрия Векслера, он очень обрадовался, когда придумал составить сборник именно рассказов Горенштейна: это шанс выйти на публику, которая этого писателя не читала.
– Эта публика огромная. Я бы с удовольствием переиздал роман "Место". Надеюсь, что это будет довольно скоро. Но начинать лучше с "Искупления" или даже с моих любимых "Попутчиков", которые я считаю огромной его удачей. Но я понимаю одно: человек берёт в руки книжку, читает рассказ, если он впечатлен, читает второй, третий – и понимает: да, это писатель. А дальше видит, что это разнообразный писатель – вот чего я хотел.
Многие пытаются говорить о Горенштейне как о еврейском писателе – Векслер считает, что он больше этих категорий.
– Да, он, безусловно, и еврейский писатель тоже. Но, как правильно писал Борис Хазанов, Россия его не выпустила. Бог поселил туда его душу – и так и не выпустил оттуда. В сборнике есть рассказ "С кошёлочкой", а там одно замечательное место, когда героиню, московскую "продовольственную старуху", "охотницу" за дефицитом, вся жизнь которой проходит в очередях, продавщица вдруг спрашивает: что с вами, у вас что-то украли? И ты понимаешь, что у нее украли жизнь.
Действительно, есть в рассказе момент, когда эта старуха стоит перед прилавком и забывает свои охотничьи повадки – просто смотрит на колбасу, которая выглядит, "как раньше", и вспоминает совсем другую жизнь, исчезнувшую без следа. Это немножко напоминает знаменитое прустовское пирожное, чьи волшебные завитки заставляют героя вспомнить тысячи вещей: ключик, открывающий память. Здесь тот же механизм, человек видишь некий предмет – и прежняя нормальная жизнь встаёт перед глазами.
Все кончается плохо – старуха пропускает момент, когда надо бросаться на добычу, ее "пинают", она в больнице, но писательское чудо свершилось – она больше не противная старуха с кошелкой, а человек, трагическим образом потерявший свой истинный облик.
Юрий Векслер замечает, что режиссеры гораздо раньше писателей признали Горенштейна, в своей книге он приводит воспоминания слушателя сценарных курсов Юрия Чернявского о посещении этих курсов Андреем Тарковским:
"…На протяжении всей встречи Фридрих не спускал с Тарковского глаз, у него дрожали губы и подрагивали длинные пальцы. Возможно, он был единственным из нас, кто по-настоящему понял, что перед нами – гений. И он наверняка чувствовал, что они с Андреем – одной крови. Он походил на зверя, изготовившегося сделать немыслимый рывок". И рывок был сделан, имя ему "Солярис".
Украинский кинорежиссер Ева Нейман – автор двух фильмов по рассказам Горенштейна, вошедшим в новую книгу. Она познакомилась с писателем примерно за полгода до его смерти, у них установились теплые отношения. Ева училась в немецкой киноакадемии и искала сценариста для своей дебютной картины. Ей подсказали, что в Берлине живет великолепный писатель и сценарист, о котором она ничего не знала. Она нашла у букинистов книгу его рассказов, которая произвела на нее "фантастическое, потрясающее впечатление". Особенно "Дом с башенкой" и "Старушки" – те самые рассказы, которые открывают и закрывают новый сборник рассказов, составленный Юрием Векслером.
– Я помню, как я ехала в поезде и прямо расплакалась, – вспоминает Ева. Она стала думать, как бы познакомиться с писателем.
– Нашла общих знакомых, но они были очень ревнивые, знакомство все откладывалось, и я поняла, что его от меня оберегают. Тогда я нашла его номер в телефонном справочнике и позвонила. Он сказал: "Ну, заходите". Я сразу объяснила, чего я хочу, но это стало второстепенным, главное, что мы подружились. Он меня приглашал в гости и кормил.
Горенштейн, по словам Евы Нейман, готовил не просто вкусно, а фантастически.
– Мы беседовали о бульонах, какую лучше курицу варить. Я тушёную капусту ненавижу с детского сада, он сказал: "А я сделаю, тебе понравится". И действительно, он колдовал над этой капустой, и это было потрясающе. Быт его был, можно сказать, аскетическим, но поскольку он пережил тяжёлое время, голод, еда для него имела большое значение. Это было не просто поесть. И в своих произведениях он уделяет еде особое внимание. Определённые блюда – это как бы аксессуар, характеристика его героев.
И правда, в рассказах из новой книги много таких сцен: вот старичок в кафе ест вареную курицу, и то, как он жует, как сдирает руками сколькую шкуру, как копается во рту зубочисткой, говорит о нем что-то важное, определяющее. Как и горький сиротский хлеб, перепадающий мальчику в "Доме с башенкой", и рыба, о которой он забывает в своем горе, несмотря на голод. И в "Старушках" появляются мягкие сливы и разлитое варенье из блюдца, как будто символ даром разлитой жизни.
По словам Евы, речь Горенштейна была образная, грамотная, но со своеобразным местечковым выговором, совершенно не похожим на литературную ткань его произведений.
– Мы иногда с ним гуляли, и он общался с лавочниками по-немецки. Но на самом деле он говорил на идиш. Они его понимали, и он всё понимал. И потом, когда я его навещала уже в больнице, он с докторами говорил тоже на идиш, в любом случае немецким это точно не было.
К идее совместного написания сценария Горенштейн, по словам Евы Нейман, отнесся скептически. Сказал, что лучше взять литературное произведение и по нему сделать сценарий – так будет намного больше возможностей для режиссёрского творчества.
Ева отмечает, что Горенштейн был человек добрый, но очень резкий.
– Я хотела найти какую-то подработку, и он искал по знакомым, пытался меня пристроить, кому-то представлял. Я видела его разным, и в гневе тоже видела, он мог и матом серьезно так загнуть. У нас были разногласия по поводу политики Израиля, он был за радикальные меры в отношении Палестины, а я была настроена более гуманистически. Но я эту его резкость рассматривала как некую степень доверия.
И все же, по словам Евы, работать с Горенштейном было легко. Она хотела снимать фильм по рассказу "Дом с башенкой" – такую картину хотел снять еще Андрей Тарковский, но у него, по словам Евы Нейман, было совсем иное видение. А Горенштейн предложил начать с рассказа "Старушки". И Ева поняла, что это был верный путь. Тем более что еще до знакомства с писателем она сняла в Одессе документальный фильм о своих тётках – тете Мане и тете Ире. И фильмы по рассказам Горенштейна снимались в Одессе и в Бердичеве. План писался вместе с Горенштейном, в нем решили совместить два рассказа: "Старушки" и "Разговор".
– Название фильма – "У реки" – тоже он придумал. Работать с ним мне было в удовольствие. Я видела, что и ему тоже. Когда он лежал в больнице, из которой уже не вышел, мы продолжали обсуждать, мечтать, работать. Однажды я пришла, и мне сказали, что его уже нет. На столе оставили для меня план, который он записал.
В книге Юрия Векслера "Пазл Горенштейна" рассказывается, что Тарковский хотел снять не собственно "Дом с башенкой" о ребенке, едущем во время войны на поезде вместе с больной матерью, которая потом умирает в больнице – а о выросшем мальчике, в чьей душе осталась эта страшная рана: это другой рассказ, который можно считать продолжением первого. А Ева Нейман сняла фильм именно по "Дому с башенкой". Мальчика на роль главного героя нашла в детском доме.
– Подошла и говорю: "Слушай, ты в кино сниматься хочешь?" Он говорит: "Ну, и что дальше?" И мы начали работать. Мировая премьера фильма была в Роттердаме, международная – на фестивале в Москве, потом было еще около 40 фестивалей и несколько призов.
Ева Нейман считает свое недолгое знакомство с Горенштейном "подарком судьбы на всю жизнь", но думает, что и ему их общение было важным – он признавался ей, что очень одинок.
Бывшая жена Горенштейна Инна Прокопец знает, как писались рассказы из книги, собранной Векслером, – по ее словам, "Дом с башенкой" нельзя назвать автобиографическим.
– Он говорил, что собрал его из всех событий такого рода, о которых он знал. Но Фридрих всё писал так, как будто сам это прожил. Он всегда очень долго собирал материал, у него было огромное количество записок, книжечек. Он мне о своём детстве – как отца потерял, когда был маленьким, а потом мать, много не рассказывал. Больше – о том, как жил в Бердичеве у своих тёть, Злоты и Рахили. Вот в его "Бердичеве" очень много автобиографического – среда, в которой он жил, описана с желчным и трагическим юмором. Кстати, как только мы познакомились, первое, что он сделал – прочитал мне "Псалом" и "Бердичев". Сразу было понятно, какой это гениальный человек.
Рассказы Горенштейна не просто читаешь – в них начинаешь жить и ясно видеть не только главных героев, но и тех, кто их окружает, вплоть до случайных прохожих на улице – настолько выпуклые там портреты, пусть даже сделанные иногда двумя штрихами. Часто это прямо брейгелевские персонажи, глядя на них, начинаешь понимать что-то очень важное про то самое общество, которое развивалось, развивалось, да и шагнуло потихонечку в наше время – и что иначе шагнуть оно не могло.
Потому что если в анамнезе у общества женщина-электромонтер, забитая в коммуналке детскими санками, потому что соседи рассвирепели из-за горящего повсюду света (рассказ "На вокзале"), или парни на реке, с гоготом обзывающие пожилых женщин, усевшихся в лодку – а зачем старухам кататься ("Старушки"), или воинственные и безжалостные советские очереди ("С кошелочкой"), или все эти люди с грубыми, испитыми лицами и кулаками, ищущими, по чьей бы скуле съездить – то вряд ли они научат своих детей и внуков относиться друг к другу с вниманием и любовью. И война всех со всеми висит в воздухе просто потому, что сам человеческий материал – сухой и горючий, как порох. Горенштейн показывает это безо всякого морализаторства, чисто художественными средствами.
По словам Инны, она рада, что Фридрих не увидел того, что сейчас происходит в мире.
– У него бы, наверное, сердце разорвалось. Он когда последние известия смотрел, всегда ругался с телевизором, а вечерами в своей комнате слушал "Радио Свободу". Творческий процесс у него был рутинный – утром садился писать в кабинете, как будто шёл на работу. До обеда писал, потом выходил гулять, думать, материал собирать, вечером читал. Я первые годы не работала, а Фридрих получал стипендию из знаменитой Deutsche Akademie für Auslandsdienst , по тем временам большую. Ее дали на год, но мы столько сэкономили, что можно было три года жить.
По словам Инны, в первые годы эмиграции Горенштейна много печатали на западе, но после падения берлинской стены интерес к нему упал, "потому что немцы были заняты своими проблемами". Инна подтверждает, что у писателя был тяжелый характер.
– Фридрих, в принципе, со всеми разругался. С ним было тяжело разговаривать, он никаких компромиссов не признавал, не выбирал слова, говорил всё, как есть. И многие становились его врагами. А он, если его кто-то обидел, этого не забывал. У него была кошка Кристеньнка – его единственная любовь в жизни, больше он никогда никого не любил. Она была удивительная – дикая лесная норвежская кошка, всё время стояла под дверью, хотела убежать. Ее привезла из Норвегии первая жена Фридриха Мария Балан.
Инна рассказывает, что, когда они еще жили в Москве, какая-то уличная кошка родила на чердаке котят, и Кристенька к ним все время рвалась. Однажды Фридрих её выпустил, она рванулась наверх, он побежал за ней, и она его исцарапала в кровь.
– Надо было видеть его лицо – он был потрясен, просто распался на части. Он любил старинные русские романсы и изредка пел, становясь в позу, как на сцене, и руками разводил. Где бы Кристенька ни была, она прибегала, вставала перед ним и начинала мяукать, чтобы он перестал. Наверное, думала, что он плачет. Она всегда ела только свежее мясо. Когда приходили гости, я готовила мясо в духовке. Все собирались, Тарковский, помню, приходил, садились за стол, и Фридрих разрезал мясо посередине, выковыривал самый лучший розовый кусок и шёл кормить Кристеньку, а все гости с открытыми ртами смотрели, что происходит.
Инна Прокопец считает, что "Фридрих не в то время жил", что, если бы он лет на 10 раньше попал в московскую литературную среду, раньше эмигрировал, у его книг была бы другая судьба – его бы знали и читали гораздо больше, чем сегодня. По ее мнению, Юрий Векслер "делает совершенно гениальную работу", составляя и продвигая в печать его книги.
– Я ему очень благодарна, что он так о Фридрихе заботится, о его наследстве, ведь я этим заниматься не могу, а наш с Фридрихом сын даже не говорит по-русски. Он знает, что его отец писатель, но он его не читал и, наверное, никогда не прочтет. А в переводе… Я хорошо знаю немецкий, прочитала по-немецки "Псалом" – это небо и земля. То, что Фридрих написал, остаётся только в русском языке, тем важнее, что Юра собирает его книги.
Дмитрий Быков когда-то написал, что "Горенштейн – народный писатель без народа; народу долго еще дорастать до него, но дорастет, куда денется". Возможно, книга рассказов, собранная Юрием Векслером, станет первой ступенькой восхождения читателя к Фридриху Горенштейну.
