Ссылки для упрощенного доступа

"Умный, тонкий, мутноватый". Сетевой некролог Глебу Павловскому


В начале недели из жизни ушла бесспорно знаковая фигура российской политической жизни – политтехнолог Глеб Павловский, один из архитекторов путинского режима.

Интересно, что провластные комментаторы при этом о его смерти пишут редко и скупо.

Александр Жучковский:

С прискорбием узнал, что умер Глеб Павловский. Почему с прискорбием? Он был мне до "всего этого" симпатичен, когда-то Павловский был умным тонким патриотичным автором, которого я любил читать и слушать. Потом он заразился либерально-украинским недугом, я сочувствовал Павловскому и надеялся на его исцеление. Увы, не успел он. Бог ему судья.

Максим Кононенко:

Вот только что звонили из газеты и спросили: какое главное достижение Павловского?
Его главное достижение, разумеется, Путин. А второе его достижение - Медведев. И когда всё повторилось, он сломался. Причем вопрос там был даже не в персоналиях. А в качестве политических решений. Вот чего он терпеть не мог - это когда нет красоты.
Весной я слышал какой-то из эфиров, где он говорил, что России, быть может, осенью уже и не будет. Ошибся. Не стало самого Глеба Олеговича. Он умер сейчас, но беда с ним случилась именно осенью. Россия оказалась сильнее его. Так и должно было быть. Эту машину можно запустить, но ее нельзя остановить.

Антон Коробков-Землянский:

Без преувеличения, он был одним из архитекторов нынешней системы — политической и медиасреды. Как и любая другая сложная структура, в какой-то момент она его переросла. А он, оказавшись выключен из процессов, решил с ней воевать.

Так бывает.

Его ученики и последователи тоже стали олицетворением непростого характера Павловского — кто-то выбрал свет, а кто-то перешёл на сторону тьмы. Это не отменчет его заслуг, лишь напоминает каждому из нас, что даже могучий интеллект не может застраховать от моральных ошибок и утраты чувства времени и понимания собственного народа.

По-настоящему много о Павловском – в оппозиционной среде, к которой он то ли примыкал, то ли нет последнее десятилетие (мнения расходятся).

Александр Гаврилов:

Человек был яркий, работящий и интеллектуально смелый. О душе его пускай Господь судит.

Иван Курилла:

Когда-то в перестройку я зачитывался тонким журналом "Век ХХ и мир", самым радикальным массовым изданием эпохи. Павловский не был главредом, но играл там одну из главных ролей. Так я узнал его имя.
(Историю его неоднозначного диссидентства я прочел тогда же, и решил, что не мне судить).
В годы раннего путинизма ГОП собрал команду "Фонда эффективной политики", которая прикрывала строительство авторитаризма сложными дискурсивными конструкциями. В команде было много ярких людей, создавших некоторые важные проекты в политическом интернете, консалтинге и медиа (вспомню только "Гефтер" и "Русский журнал"), - многие из них давно ушли в оппозицию. Для кого-то ФЭП дал "путевку в жизнь". Сам Павловский вел тогда тошнотворную передачу по телевидению. Именно этот период припоминали ему все последние годы, когда Глеба Олеговича перестали пускать в Кремль (если кто помнит, это было одним из признаков смены эпохи), и он превратился в критика путинской системы. Надо отметить, что Павловский не пытался оправдаться (или я пропустил этот момент) за свой вклад в путинизм, молча перенося критику (поправьте меня, если я не заметил).
Мы пересекались с Глебом Павловским два или три раза на каких-то мероприятиях. На полке стоит подаренная им книга. Два года назад по просьбе издательства он написал блерб-рекомендацию на обложку моей "Битвы за прошлое".
Минюст успел включить его имя в последний список "иностранных агентов". Кажется, в какой-то из санкционных списков (украинский?) он попал еще раньше.
Павловский сумел стать важным участником нескольких эпох, и умер на очередном сломе.
Интеллектуальный политический ландшафт России стал беднее.

Александр Кынев:

Яркий неординарный человек с развитой интуицией и прирождённым пиар-талантом. Блестящий аналитик, человек удивительно ясного ума и при этом хороший организатор - уникальное для интеллектуала сочетание свойств, за что многие не любили и завидовали.
Он не был ангелом совсем, он был профессионально циничен, что не означает отсутствия взглядов и убеждений, умел ценить людей и друзей, умел признавать ошибки и даже собственное предательство (о чем в отношении Вячеслава Игрунова откровенно рассказывал в книге воспоминаний).
Мы не были друзьями, но у нас были по человечески тёплые отношения. Многие наверное удивятся, но даже работая в ФЭП в 2004-2005 я в том время не было с ним знаком лично (хотя большинство всегда стремится лично подружиться с начальником), для меня это просто была временная аналитическая работа.
Познакомились лично мы уже много позднее, когда я уже был одним из наиболее заметных независимых политических комментаторов и имел за плечами некоторое количество книг. Он меня уважал может именно потому, что мне от него никогда ничего не было нужно и я ни перед кем не заискивал.
Сейчас в российской политической аналитике нет фигур такого масштаба. Он умел подавать и продавать аналитику, но он не превращал шоу бизнес в подобие аналитики. Он никогда не выдавал желаемое за действительное. Быть профессионально трезвым и честным великое мастерство.
Светлая память и глубокий поклон. Читайте книги Павловского, там много интересного. Например про знакомство с Путиным и личные первые тогда от него впечатления - они многое последующее объясняет. Это то, что он нам оставил

Николай Подосокорский:

Лично для меня уход Глеба Олеговича Павловского - еще один признак скорой смены эпох. В своей сфере он был величиной №1, абсолютным лидером и профи, мастером глубокого анализа и разговорного жанра, живой легендой и символом. Был циником, но не без нравственных оснований (сказывались диссидентское прошлое и общий культурный уровень).

В последние годы (до конца октября 2022-го, когда он выпал из публичного поля из-за болезни) я очень много его смотрел (наверное, смотрел все программы с его участием на ютубе). И могу сказать, что он побуждал мыслить нетривиально и смотреть на все с птичьего полета, отрешенно и холодно. Хотя сам он был очень горяч и вовлечен во все живое.

Порой он сам себе противоречил (к примеру, нынешний российский режим был у него то очень слаб, то очень силен), но следить за ходом его мысли было всегда интересно и поучительно. Особенно мне импонировало, что, в отличие от большинства "политических экспертов", он обладал недюжинными познаниями в истории и не мерил все только сегодняшним и вчерашним днем.

Ксения Собчак:

Давайте без штампов “человек-эпоха”. Павловский таким был уже двадцать лет назад. Он эти эпохи сам создавал и сам же осмыслял. Он вообще обладал удивительным даром чувствовать основной нерв времени и быстро формулировать его язык.

В начале 1980-х годов он в Лефортово понимает, что тьме тянуться не долго, а потому не боится.

В 1987 году он раньше многих понимает, что Перестройка необратима и фактически создаёт с нуля блистательный журнал “Век XX и мир” об этой необратимости.

А уже через два года он начинает заниматься независимой журналистикой — почувствовал, что поток перемен всё сносит, и нужно срочно его фиксировать.

В 1997 году он создаёт “Русский журнал”, который фиксировал желание интеллектуалов и власти, быть союзниками. Деятельность его Фонда эффективной политики во многом существовала в том же русле. Провал этого союза в начале 2010-х превратил Павловского в спокойного и отстранённого наблюдателя.

А год назад он последовательно и взвешенно говорил, когда все истерили, что самое главное сейчас сохранить душевное и психическое здоровье для будущих важных дел, не впасть в любой радикализм.

Кстати, себя в молодости он называл дзен-маркистом, что совсем не абсурдно. Спокойного принятия поступи истории и медитативного наблюдения за ней, которым владел Павловский, нам будет не хватать.

Кирилл Мартынов:

Глеб Павловский сыграл с российским государством в свою игру, и в конечном счете проиграл. Как проиграли сегодня все, кто верил, что Россия может вылечиться и попрощаться со своим XX веком.
Для наблюдателей из интернета Павловский был циничным политтехнологом, придумывающим сказочные сущности для укрепления московской автократии. Это действительно было так. Павловскому, например, принадлежит популярнейший и совершенно пустой термин «вертикаль власти», который надолго переживет и своего создателя и, возможно, ту политическую систему, которую он должен был усиливать. Он вообще во многом придумал путинизм как политическую модель, наделил ее смыслом и вплоть до 2011 года защищал эту химеру, утверждая, что исторических альтернатив для такой конструкции не существовало.
Глеб Павловский был одним из тысяч советских юношей второй половины XX века, которые решили бросить миру вызов при помощи единственного доступного им инструмента, размышления, умной мышцы или силы ума.
Он был провинциалом, предельно чуждым номенклатуре во всех ее изводах, человеком, который сделал все свои ошибки сам, не опираясь на то, «как это принято в хороших домах».

Михаил Фишман:

У него были разные периоды в жизни. Мне почему-то врезалось в память, как я вдруг увидел его на одном из московских протестов 2011-2012 годов. Это уже был закат Болотного движения, полиция уже хватала людей, Павловскому явно было неуютно, но он шел, вместе со всеми, на таких же основаниях, но при этом как будто совсем один. Думаю, потому что он принадлежал многим мирам и ни одному из них в полной мере. Человек не просто умный, а большой интеллектуальной проницательности, в плохие периоды он сознательно или бессознательно строил лабиринты из смыслов и слов; в хорошие — наоборот, наводил ясность. Когда я писал книгу, мы встречались несколько раз, три как минимум, каждый раз по много часов. Он много знал и хорошо и умно рассказывал — и про взлет Путина, и про падение Медведева, и про многое другое. Я ему признателен — и за это, и в целом за то, что он помогал понять, что творится с Россией. Мне очень жаль, что он ушел, и мне жаль, что он не увидит конца нынешней катастрофы.

Борис Куприянов:

Человек очень сложный. Человек очень для меня важный. Очень русский человек и по характеру и по судьбе. Он не успел многого сказать. А может и не хотел. Переживал за последнюю книгу изданную - "Слабые". Очень хотел чтобы ее прочли. Пока не прочли.
Мне он однажды подарил, не знаю уж чем заслужил, красный флаг которые (один из) висел на белом доме во время событий 1993 году. Очень важный для меня подарок.

Максим Гликин:

Вообще не могу поверить, что Глеба Олеговича нет и не будет, и не позвонишь уже за советом и оценкой
Не уставал наслаждаться его полетами мысли — это самый непредсказуемый эксперт, и этим прекрасен
Все оказывается немножко сложнее и интереснее, чем мы себе представляли — вот что следовало из каждого комментария Глеба Олеговича.
И отдельный респект за жесткую и артикулированную позицию несмотря или даже вопреки тому, что человек оставался в Москве

Алексей Рощин:

Павловский – умный, тонкий и как мыслитель лишь малость мутноватый, плюс к тому же и отличный организатор; для России – уже почти уникальное сочетание. Совсем не зря он поднялся так высоко и оставался там «наверху» почти 10 лет, «открывая ногой двери в администрацию президента». Его ценили, а он выигрывал выборы. Но все ж – недостаточно убедительно, раз уже с 2004 года Кремль принял решение для верности попросту сворачивать «всю эту демократию», начав возвращение туда, откуда Павловский пришел – в душный совок 1980 года, в «живописную безбытность диссидентства», где пять студентов издают сами себе самиздатовский журнал «Поиски», а товарищ майор поджидает их за углом.

Александр Рыклин:

Все-таки фартовым человеком оказался Глеб Олегович Павловский. Умереть в один день с Борисом Немцовым - дорогого стоит. Теперь его будут помнить долго. Думаю, это за огромный талант Господь его наградил...
Мы по понятным причинам не любили друг друга, я написал о нем много нелицеприятных текстов и сказал немало жестких слов. Но при этом мы иногда подолгу общались.[...]

Не знаю, что еще сказать. Написать традиционные, приличествующие обстоятельствам слова у меня рука все же не поднимается. Пусть теперь, Глеб Олегович, с вами высшие инстанции разбираются...

Николай Митрохин:

Его роль в становлении и оформлении путинизма похоже даже больше, чем принято считать. Но человек был умный, жесткий и очень практичный - что резко контрастировало с той лабудой, что он нёс на публике или на телевидении. И был он гражданин с идеями - это и его преданность учителю Гефтеру, многолетнее финансирование первого в России специализированного сайта по исторической политике и политике памяти Гефтер, и его поддержка некоммерческого "читального зала "Русского журнала", сберегшего и сделавшего доступным в "один клик" колоссальный массив интеллектуального и культурного наследия страны, забитого в формат "толстых журналов".
Стилем общения и кругом интересов он очень напоминал главу "Мемориала" Арсения Борисовича Рогинского. Недаром они в 1970-е делали похожие диссидентские проекты, и в "перестройку" смогли создать, а главное перенести в 1990-е что-то крупное. В 2010-е они кажется вновь смогли общаться.
В отставке это был - "сенатор на пенсии" - очень внимательный и вежливый к нужному собеседнику, приятный в общении и интересный человек. Ровно такой, каким должен быть в идеале ветеран политического процесса - для интервьюера и историка. Но для спасения души, очень хорошо, что мне никогда - и тогда, когда он был неформалом и прогрессистом, и тогда когда он стал "политтехнологом" и (сильно позже) путинистом, а потом "антипутинистом", не пришлось работать под его началом. Здесь первична даже не политика, а мораль. А мораль Глеба Олеговича, описывалась словом "имморализм" - т.е. её полное отсутствие. В отношении - чужих. Для "своих" - он был, насколько мне известно, другим.

Глеб Морев:

Глеба Олеговича, одного из самых значительных русских умов минувшей эпохи, будет не хватать. Его трагической ошибкой, повторенной дважды, была иллюзия возможности интеллектуального взаимодействия с государством, в обоих случаях представленном людьми, для которых внятен исключительно язык силы.

Станислав Рудковский:

Многие факты его биографии вызывают искреннее омерзение. Иные — удивление.
Уход этого человека на фоне путинской России сравнимо с тем, как если бы из-под дома вырвали фундамент, а он при этом продолжал стоять. Поскольку "система" окончательно сошла с ума и пошла вразнос, случившиеся не вызывает особенного удивления. На мой взгляд, вполне логичное завершение жизни.

Алина Витухновская:

Оправдывая системную обслугу, пусть и мертвую, вы укрепляете путинизм. Путинизм держится на ритуалах, вежливости (советской культурности), "неоднозначности".

Павловский ни разу не покаялся за свое участие в создании диктатуры, наоборот, гордился своей причастностью, чувствуя себя на определенной иерархической лестнице, как всякий здешний лакей. Тот неловкий момент, когда "вежливые люди" это вы.

Григорий Нехорошев:

Вспоминаю выдающиеся достижения новопреставленного "социального философа" и "интеллектуала".
Особливо он отличился, когда стал работать на Чубайса.
В 1997-м погиб в автокатастрофе Андрей Фадин, неподкупный журналист, добрейший человек. Некоторое время он работал с Г.О.П в его "информационном кооперативе". Однако когда понял, чем там занимаются, хлопнул дверью.
За полгода до гибели он рассказал мне немного про методы Г.О.П в интервью для журнала "Лица".
На следующий день после гибели Фадина, один из подчиненных Глебушки заявил, что нашел у себя в почтовом ящике дискету с его расследованием, из-за которого его, скорее всего, и убили.
Расследование якобы было основано на расшифровке телефонного разговора двух олигархов: "Вовика" и "Борика".
В них "общественность" сразу опознала Гусинского и Березовского.
Якобы они обсуждали, как лучше подловить Чубайса с Кохом. Чуть раньше стало известно, что эти "реформаторы-писатели" получили несуразно большой гонорар за тоненькую книжку про реформы.
Интермедия у Павловского получилась слабой: диалог олигархов был сработан крайне кустарно.
Даже много повидавшую политтусовку стошнило от этого шоу у незакрытого гроба Фадина.

Анатолий Несмиян:

Глеб Павловский - человек, который идеологически обосновал переход к автократии и сделал для этого в конце девяностых всё, что мог. А мог он тогда достаточно много.

Мировоззренчески идеология Павловского была (да, собственно, и осталась до конца) классической западно-либеральной, как она виделась для отсталой периферии капитализма: переход к рынку - цель, авторитаризм - инструмент для достижения цели. Причина - народ не поймет и не примет, а потому к счастью нужно загонять железной рукой.

Созвучно ему тогда была линия на преклонение перед Пиночетом и реформами в Чили - проведенными как раз железной рукой фашистской диктатурой. В ту же «кассу» было и восхищение вообще латиноамериканской практикой разнообразных «стальных» генералов, хотя как раз военных в России подпускать к власти никто не желал - одного Лебедя хватило с избытком.

Именно поэтому идея привести к власти человека, способного выстроить авторитарную модель, стала к концу девяностых доминирующей, поэтому и искали того, кто сможет ее воплотить. Естественно, обвешанного тоннами убойного компромата для контроля.

Нашли. И оказалось, что первое, что сделает такой человек - освободится от контроля и более того - создаст свой собственный механизм, который делает любой контроль за ним невозможным. Поэтому всех «контролеров» быстро отстранили, опустили, кого-то даже убили. Остались только те, кто согласился с новыми раскладами.

Но в целом Павловский остался в той же парадигме - авторитаризм для него так и был священной коровой, население - просто кормовой ресурс для экспериментов, цель оправдывает любые средства. Просто диктатор неправильный, поэтому хотелось бы переиграть и найти правильного.

Вот, собственно, и всё, что можно сказать о покойном. Классический сислиб с абсолютно классической биографией. С одним отличием от стандартного сислиба в России - умный. Основная масса их - это, безусловно, интеллектуально убогие люди, способные на запоминание двух-трех ключевых фраз и посылок. Павловский был интеллектуалом, а на их фоне - вообще глыбой.

Тем не менее, он приложил к строительству российского фашизма достаточно много усилий, чтобы его имя не было забыто в историографии этой чудовищной и постыдной страницы российской истории.

Андрей Баумейстер:

Его имя ассоциировалось со словом, которое стало модным на пост-советском пространстве, - "политтехнолог". Не политолог, не социолог, не психолог, не историк, - "политтехнолог".
Уже в самом этом слове есть что-то циничное: создавать и продавать "политические проекты". Создавать и продавать политиков. Делать товаром то, что, по-сути, товаром не является.
Дело не только в Павловском. Или Березовском. Почти все кто "делал политику" в РФ (и в значительной мере - в Украине довоенной) за последние три десятилетия, мыслили в схожем ключе. Это мог быть Гайдар, Чубайс или Гельман (да простят меня российские либералы). Но это могли быть и Сурков (вполне либеральный на каких-то этапах, а сейчас циничный служитель зла), и Медведев (сейчас свирепый блогер с сорванной башней) и Венедиктов (который так любит вспоминать свои встречи и беседы с Путиным). Это могли быть Караганов, даже Дугин и Кургинян.
Это могли быть топовые журналисты НТВ или Первого канала. Вполне образованные, блестящие, со знанием языков, с некоторым даже аристократическим лоском в словах и жестах...
Всех привлекал "технологизм", "человеческая инженерия", "инженерия мнений". Все они чувствовали себя "инженерами человеческих душ" и миссионерами "великий идей". Участниками "общего дела", общего проекта по переустройству политической и социальной реальности.
Для меня это ложная концепция элиты с манией величия и с ложным миссионерством. У нас, в Украине, тоже были такие миссионеры, только калибром поменьше и с другими ресурсами. К тому же "московских экспертов" очень активно приглашали в Киев для создания очередных "проектов"...
Мне кажется, именно люди такого склада ответственны за создание Голема. Именно они вдохнули жизнь и уверенность в смущенного и неказистого на вид "Штирлица".
Павловский - один из представителей этой новой элиты "технологов" и "инженеров", без всяких моральных комплексов и тормозов, элиты, которая просто "творила" новую действительность.

Владимир Гельман:

Вариации многочисленных некрологов Павловского простираются от пафосных панегириков покойному до реплик в духе эпитафии Остапа Бендера на смерть Паниковского. Но если спросить себя – а каков содержательный интеллектуальный вклад покойного, какие значимые произведения он оставил после себя, то ответ выглядит сомнительным. Во всяком случае, те тексты, что мне приходилось видеть – это довольно мутная и тяжеловесная игра слов, перемежаемая многочисленными бросающимися в глаза bon mot. Вклад Павловского в интеллектуальную историю России связан не с тем, что он был крупным автором и большим мыслителем, а с тем, что он был успешным предпринимателем, долгое время затевавшим самые разные связанные с ним предприятия, умевшим привлекать внимание к своим начинаниям и добывать под них ресурсы. В известной мере, этот вклад сродни вкладу Бориса Березовского в историю российского капитализма, да и итог деятельности обоих персонажей во многом оказался сходным.

Сергей Пархоменко:

Глеб Павловский умер, и теперь мы читаем целую коллекцию длинных и путаных размышлений о его роли в прошлой и нынешней жизни России. Такое впечатление, что авторы соревнуются, кто из них отметится на новопреставленном кудрявее и мудренее конкурентов.
На самом деле все очень просто.
Павловский был исключительно умен. И его ум был приложен к системе власти, в которой он разбирался исключительно хорошо, потому что принял серьезное участие в изобретении ее, становлении ее и переходее ее к стадии деградации. Потом его из этой системы выгнали, но понимание того, как она устроена внутри себя, как она функционирует, в чем ее особенности, в чем ее сила и множество ее слабостей, - никуда не делось. Павловский по-прежнему хорошо видел, что происходит, хорошо понимал, то, что видел, а чего не мог разглядеть, - то чувствовал очень точно: додумывал, достраивал до целого по неосторожно высунутому кончику, то есть понимал все равно.
Поэтому читать и слушать его было необыкновенно интересно. И суждениям его можно было доверять: в той части, которую вы сами считали правдивой.
То есть вот это важно: что из сказанного им правда, а что ложь, - вы сами должны были определить. Это была ваша часть разговора, ваша роль в нем. И тут уж зависело от вас, хорошо ли вы ее сыграете.
Ну да, а как же: он и врал, и лицемерил, и фантазировал много. Обязательно, в каждом своем выступлении, в каждой беседе. Но это были фантазии, лицемерие и ложь не от незнания, не от желания спрятать недостаток информации или от неумения ее проанализировать. Это было намеренное введение собеседников - слушателей, читателей и т.п., - в заблуждение. Осознанная игра. Нужно было оставаться осторожным, и уметь различать эту ложь.

XS
SM
MD
LG