30 июня трансгендерный мужчина Алан Леонгард и его девушка Валя Нарциссова поженились и поехали на Красную площадь – но не фотографироваться у Вечного огня, а встать с пикетом в защиту гей-браков. Молодых людей доставили в отдел полиции "Китай-город", оформили протоколы и отпустили. Радио Свобода расспросило Алана и Валю о том, почему они решили так отметить день свадьбы.

– Расскажите о себе, кто вы?

Алан: Я Алан Леонгард, транс- и гражданский активист. Достижения мои весьма скромные: я занимаюсь просвещением людей касательно того, кто такие транслюди, что это не какие-то мифические существа. В гражданском активизме я занимаюсь остросоциальными вопросами: политзэки, домашнее насилие.

Валя: Я не могу сказать, что я активистка, приход мой в активизм состоялся в 2019 году – это было "московское дело". Это было моё первое столкновение с действительностью. Всё началось с выборов в Мосгордуму. После я участвовала в одиночных пикетах, на митинги ходила. Как-то это всё затянуло, по мере сил я где-то участвую, где-то как художник какие-то иллюстрации делаю, где-то какие-то пикеты.

Я москвичка, мне 31 год. По образованию архитектор. Я занималась даже проектированием метрополитена, но сейчас в основном работаю над концептами выставок, интерьерами. Активизм не был никогда моей основной деятельностью, более того, меня это особо не касалось. Даже когда я закончила институт в 2013 году, когда был Марш миллионов – это мимо меня всё прошло. Я столкнулась, когда сама решила на выборы сходить, когда был [Илья] Яшин от моего округа и его не допустили.

Алан: Мне 26 лет, родился в Москве. С образованием все сложно, потому что педагогикой заниматься я не смогу, будучи трансперсоной. Первый кейс, с которым я пришел в активизм, – это ситуация с преследованием геев в Чечне. С этим я вышел на площадь.

У меня была большая компания друзей, часть из них были активистами. Я настороженно относился ко всему этому. Я даже ненавидел активистов, был достаточно консервативным человеком, считал, что лучше помалкивать, вообще был даже гомофобным человеком в своё время. Потом мой лучший друг привёл меня на форум ЛГБТ-активистов, я понял, что я был несколько лет дураком, втянулся. Я увидел людей, которые полностью принимают себя, они не стесняются себя, не относятся к себе плохо, как я к себе относился. Случилась практически сразу повестка с геями в Чечне, мы пошли к Следственному комитету с пикетами.

– Как вы познакомились?

Валя: Мы вращались в активистских кругах, но не особо контактировали. Вся история началась именно в новогоднюю ночь – это была вообще сказка.

Алан: Мы выходили с пикетами в защиту ребят по "московскому делу". Я пришел туда с мыслью о том, что это должно быть символично, последний пикет в году как-никак. Точка у мэрии у нас была, я почему-то решил идти именно туда, не к Администрации президента.

Валя: Был, оказывается, приказ, всех пьяных, приезжих рабочих просто забирали, вычищали центр города. И тут мы со своими пикетами. Конечно, плюс там ещё был хоровод… Просто у нас было хорошее настроение, мы пару кругов сделали хоровод, а кто-то стоял в пикете. Тут на нас налетела стая эшников, нас стали много фотографировать. Девочку, которая стояла в пикете, силком повели к автозаку, ребята ринулись за ней, их всех забрали. Их повезли не в ОВД "Китай-город", а в Троицк – в новогоднюю ночь. У нас у всех паника, мы поехали за ними. Меня допустили в отдел в качестве общественного правозащитника. Мы вышли за 15 минут до Нового года, дошли до ближайшей заправки, всей нашей громкой тусой отметили Новый год на заправке в Троицке. Это был стресс. Потом радость, что нас отпустили. С этого момента мы друг друга увидели.

Алан: Мы тогда первый раз поговорили.

Валя: С Троицка началось. С ОВД и Троицка.

– Алан, вы поменяли пол в паспорте и смогли пожениться. Расскажите про брак – проблем не должно было возникнуть?

Алан: Сейчас никаких проблем. Проблемы могли бы быть, если бы пакет поправок Мизулиной, который она пыталась протолкнуть в прошлом году, был бы принят.

– И потом в пикет?

Валя: В пикет сейчас особо не выйдешь, пикеты прикрыли, как только началась ковидная история, сразу же пикет вдруг стал очень опасным. Собираться в школах, концерты – это не опасно, а пикет – ты всех заразишь сразу.

Алан: В 2020-м мы ещё выходили, по крайней мере, на метропикеты. Мы по-хитрому делали. Мы интуитивно понимали, где нас могут задержать, а где нет, и старались выбирать проходимые места, но где не было полиции. Мы очень долго с моим одним другом ходили, и в итоге находили такие места, правда, стояли не очень долго, потому что патрулировали всю Москву. Мы в какой-то момент поняли, что у нас есть четыре минуты.

– В день свадьбы вы решили отойти от этой стратегии, пошли на лобное место почти. Почему?

Алан: Потому что любое другое место не имело бы такой силы и такого символизма. Человек, который вышел на Красную площадь в день своей свадьбы, мне кажется, ярко показывает, насколько это важно.

Валя: Когда мы выходили за политзаключенных, наша задача была, чтобы нас не задержали. Сейчас мы были готовы к задержанию. Более того, обычно там стоишь секунд 15, а мы простояли даже дольше. Был какой-то момент, что мы стоим, друг на друга смотрим, и тишина, и никого нет.

Алан: Да-да, это было очень странно. Мы развернули флаг, все смотрели и молчали.

Валя: То ли полицейские протупили, то ли потому что всё-таки свадьба, и они затушевались. Потом к нам подбежал полицейский: "Молодожены, поздравляю!" И вырывает флаг, комкает его, чтобы не дай бог кто-нибудь увидел. И нас поздравили несколько раз, до нас не дотронулись.

– И забрали в отдел всё-таки?

Валя: Да, но не трогали.

Алан: Да, это удивительно. Обычно практика другая, при первом задержании меня вообще достаточно увесисто избили. В остальных случаях пытались руки заламывать, выворачивать в неудобные позиции. А тут: "Пройдемте, пожалуйста". Мы даже как-то удивились.

Валя: Наверное, важно сказать, что для меня это первое задержание, и оно прошло, можно сказать, мягко.

– Как с вами в отделе разговаривали?

Алан: Достаточно хорошо, на удивление. Я когда приходил в активизм, китайгородское отделение полиции считалось одним из самых пыточных. Я много слышал историй о том, что по совершенно простым пикетам могли и пальцы выламывать, чтобы получить доступ к телефону, кого-то ставили спиной к стене, как будто человек сидит на стуле, но стула под ним нет.

Валя: Пытка фактически.

Полицейский, который оформлял протоколы, был подчеркнуто вежлив и корректен. Был такой налёт: "Ну что же вы, Валентина Константиновна, в день своей свадьбы? Делать вам, что ли, нечего?"

Алан: У меня было в прошлом году правонарушение за акцию с Pussy Riot, когда мы развешивали на административных зданиях в Москве радужные флаги. Его рассмотрели только месяц назад, потому что, видимо, из-за ковида судопроизводство несколько нарушено. Это решение ещё не вступило в законную силу, но они-то не знали этого, защитник пытался им объяснить, что это не 8 часть [ст. 20.2, ч. 8 – повторное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования. – Прим.]. Полицейские на удивление спокойно выслушали правозащитника, даже в суд позвонили.

Валя: Я, конечно, очень испугалась. У меня в голове сложилось, что нас сейчас отпустят, а когда он начал говорить, что вашего мужа оставят до утра, я представила, что я сейчас в свадебном платье поеду домой, очень грустно мне стало. Для меня это был огромный подарок, что мы вышли вдвоём – это просто было действительно счастье.

– То есть вы прямо из загса поехали на Красную площадь?

Алан: Нет, мы успели домой заехать. Мы очень уговаривали родственников не передавать нам подарки в этот день, чтобы потом поехать на Красную, но они не удержались, и нам пришлось заехать домой, всё это отвезти и сразу выехать на Красную.

Валя: Мамы очень сильно переживали.

Алан: Это скорее про твоих, мои всё прекрасно понимают. Они не сторонники радикальных действий, но на своих местах они как раз систему прекрасно понимают и ей противостоят, но не так, как какой-нибудь активист.

Валя: Мои были воспитаны в эпоху Ельцина, жуткое тотальное недоверие к власти, высмеивание её, в то же время страх правоохранительных органов. Любая подобная история для них – это катастрофа, это значит, что посадят, из Москвы выгонят за 101-й километр.

– Все четверо родителей были на свадьбе?

Алан: Нет, мой отец, к сожалению, умер. Спасибо нашей прекрасной медицине, мог бы жить ещё. Скажем так, лечили не от того, чем он болел, всё это очень дорого стоило, так что потом мы ещё много лет разбирались с кредитами.

Валя: У меня мама какое-то время была очень православная. Но когда я подросла, слава богу, я от этого всего отказалась, я атеист. И мама начала от этого отходить, она говорит: "Я вижу, что ты счастлива, я за тебя рада". Она приняла, была на нашей свадьбе, обоих нас целовала. Это мне было очень приятно. Что касается отца, он сказал: "Ну что ж, делай, что хочешь, дело твоё, но меня не впутывай". Видимо, он имел в виду – сиди тихо. Конечно, этот пикет для него был большим стрессом, он мне позвонил, сказал: "Ты меня опозорила". Я сказала: "Что же, папа, я горжусь Аланом, я очень рада, что он мой муж, и мне очень жаль, что ты так считаешь".

– А кто ваши родители?

Валя: Моя мама закончила Мориса Тореза, он была преподавателем английского. Потом она уволилась и занималась мной и братом. Сейчас она менеджер в магазине. Папа у меня был следователем, но это ещё до моего рождения, он был военным. Сейчас он адвокат. Но, видимо, эта школа, этот отпечаток у него до сих пор где-то сидит. Это ломает людей, иссушает их, превращает в таких сухарей. Он смог уйти как раз в 90-е годы.

Алан: На протяжении многих лет моя мама работает водителем. Ей очень нравится водить, она любит свое дело и получает удовольствие. Отец много кем работал. Последняя его работа, он работал вахтовиком-охранником.

– Папа дожил до вашего перехода?

Алан: Нет.

– А мама как к этому отнеслась?

Алан: У нас были все стадии принятия, был очень тяжелый путь, мы его преодолели успешно. Всё началось с категорического неприятия, скандалов. Не думаю, что готов об этом говорить.

– А сколько вам лет было в этот момент?

Алан: 19. На самом деле начало вскрываться раньше, но так сложилось, что, возможно, моя вариация – это человек-интерсекс. В подростковом возрасте у меня началось развитие вторичных половых признаков и мужских, и женских. Начал расти кадык, оволосение по мужскому типу на теле. В какой-то момент мама говорит: "Это что-то нездоровое, нам нужно к эндокринологу". А я понимал, что меня будут лечить, но не от того. Это было, наверное, единственное, что меня устраивало в себе, эти изменения. Дело тогда замялось, но я буду исследовать свой организм и дальше, просто в России эта тема не изучается, к сожалению.

– Вы какое-то внимание к себе со стороны органов испытываете?

Алан: Определенно да. У нас домофон с видеорегистрацией, с начала этого года они начали обходить всех, кто светился на акциях, и к нам зачастили, но мы на работе в это время были. Ещё я и мои близкие друзья замечали на протяжении прошлого года, что за ними ходят эшники, выслеживают, где мы живём, какими путями ходим. Немножко напрягает, если честно.

– Зачем вообще выходить с пикетами? Какой смысл в этом во всём?

Валя: Нельзя недооценивать общественный резонанс. По "московскому делу" выходили за актёра Устинова, и его практически сразу отпустили. Всё-таки власти наши иногда ориентируются на общественное мнение. И я люблю говорить словами Шульман – всё равно всё меняется. Не так скоро, как хочется, после выхода на митинг не будет сразу изменений, но потихоньку это откладывается.

Алан: Люди приходят, рассказывают другим, это сложно остановить.

Валя: Вы не представляете, сколько поддержки мы получаем: тебе кивают, лайки показывают, говорят, какие вы молодцы, мы так не можем, а вы вышли. Вообще, люди видят, что кто-то не боится. Пикет – это влияние на людей. Чем больше говорить, тем люди спокойнее ко всему этому относятся. Меняется поколение, школьники смотрят инстаграм, смотрят на Запад, они не так подвержены телевизионной пропаганде, нет этого страха.

– Что вы делать дальше собираетесь? У вас есть планы уехать из страны или хотите здесь остаться и бороться дальше?

Алан: Знаете, моим планам уехать из страны лет семь, а я всё ещё здесь, меня затягивает всё дальше. Всё время говорю себе: надо уезжать, надо уезжать. При этом благополучно уехали много моих знакомых и друзей.

Валя: Хотелось бы пожить в другой стране, посмотреть, у меня очень много знакомых живет за границей. У меня друг из Милана приезжал, на тот момент центр был огорожен заборами, он берет этот забор, отодвигает: а почему у вас здесь заборы? Мы идем, у нас даже нет мысли взять и отодвинуть забор – если его поставили, значит нельзя, а он взял и отодвинул, потому что он уже привык – это общественное пространство, с какой стати. Я в этот момент поняла свою несвободу. Конечно, очень хотелось бы пожить и почувствовать это. Но не хотелось бы бежать.

Как обойти блокировку?

читать >