Решение испугало своей неожиданностью. "У меня четыре выходных дня, – сказал я раздражённо, предполагая возражения. – Когда ещё у меня бывает четыре выходных дня с этой эфирной работой! Я хочу куда-то поехать! Я не хочу сидеть в этом холоде! Давайте сядем в машину и поедем… хотя бы в Молдову. Там вино и тепло!" – "Там минус четыре, – глядя на меня, как на больного, сказала Катя, – а молдавское вино можно купить у нас в супермаркете. Кроме того, туда самый близкий путь через Приднестровье, а там опасно! Так говорят". – "Приднестровье?! – внезапно оживился Дилан. – Я хотеть в Приднестровье. Мне говорить, что там СССР. Я хочу смотреть СССР! Я покупать значки и красное знамя!"
Дилан – наш домашний англичанин, парень моей дочери. Ему 23 года, и он большой любитель всякой советской атрибутики. Он ходит по барахолкам и приносит домой значки ДОСААФ и бюстики Ленина. СССР для него окутан романтикой, как для меня Древний Рим.
Решение ехать было принято несмотря на крики друзей, что "там вас убьют", что "там все с оружием", а Дилана придётся спасать из тюрьмы "через Путина, с помощью английской королевы". Однако всё оказалось не так: дорога в Приднестровскую Молдавскую Республику сложна только в том смысле, что она плохая. "Едешь в Приднестровье? А зачем?" – как бы спрашивала дорога. Зачем? Ну, хотя бы для того, чтобы поработать виртуальным гидом и объяснить, что прививка бывает не только от ковида. Есть прививка, за которой нужно поехать в Приднестровье.
Доктрина России такова: взять и не уйти, а там хоть трава не расти
Мы проехали пограничный пост Украины, потом был пост Приднестровья. Нашу машину вяло посмотрели и пропустили – вопросов к нам не было. Дальше малозаметный пост российской армии, плохонькая будочка и парочка ребят с русскими нашивками. Они никого не останавливали и на проезжавшие машины не обращали внимания. Наверное, ожидали то ли нападения Украины, то ли атаки молдаван, то ли ущемления прав русскоязычных, которые в этой точке должны были произойти.
После поста была такая же плохая дорога и все указатели на русском языке. Язык ПМР русский, от молдавского (румынского) нет и следа. "Посмотри на столбы!" – сказал Катя. Катя хороший водитель, она видит не только дорогу, но и то, что вокруг. Она имела в виду километровые столбы. Они мелькали каждый километр, но были изъедены ржавчиной и указывали странное расстояние – 1247 км, к примеру. "Я поняла, – сказала Катя, – это расстояние до Москвы".
И Катя была права. В советские времена всё было "от Москвы", но то, что столбы не сменили, – было странным знаком, предвестником остановившегося времени. Мы въехали в Тирасполь, поначалу не поняв, что въехали в самый большой город Приднестровья. Просто стало больше серых домов. Они были и до этого, многие брошенные или обшарпанные. Поняли мы, что это Тирасполь, по большому билборду. На нем красовались четыре фото русской армии с техникой и надпись: "Спасибо за мир!" Билборд был новый и, что неожиданно, цветной.
"А кому они говорить спасибо? – поинтересовался наивный Дилан. – Тут война?" – "Они говорят спасибо себе", – сказала Катя. Катя разбирается, за что российская армия себя же и благодарит, она наполовину грузинка и видела то же самое в Абхазии и Южной Осетии. "Красивый плакат", – уважительно сказал Дилан. "Почему красивый?" – удивился я. "Потому что он колор, цветной".
Наш друг попал в точку! Я понял, что здесь не хватает цвета. Нам говорили, что в Приднестровье Советский Союз, но я не понимал в чём. Но сейчас увидел явный и хорошо знакомый признак СССР – всё серое.
Тут нужно немного пояснить про серость. Когда я был школьником и жил в Киеве, то после уроков гулял по району Подол. И там был такой Подольский универмаг. За всю киевскую жизнь я не купил в этом универмаге ничего, там ничего не менялось, там нечего было покупать, там всё было серым. В левом крыле универмага висели серые костюмы киевской швейной фабрики, серые и страшные. Рядом висели серые синтетические рубашки, которые убивали тебя разрядом статического электричества, если ты их надевал. Ещё были носки, линявшие при стирке. Были лифчики фасона "прощай, молодость!". В правом крыле продавались посуда, тарелки на каждый день и пара рогатых светильников. На втором этаже мне запомнились восточные ковры, поражавшие роскошью, размерами и ценой. Их предлагалось купить в рассрочку. А я был десятиклассником, мне хотелось ходить в джинсах и в красивом цветном свитере. Я хотел нравиться девочкам, но у меня не было отца моряка, артиста балета или циркача – именно они ездили за границу и привозили всё хорошее, но главное – всё цветное.
Популярен в этом универмаге был один отдел, галантерейный. Там покупали пуговицы, тесьму и ажурные салфетки, чтобы накрыть ими телевизор. Пуговицы продавались черные и серые, были еще пуговицы армейские, со звездой. Этот универмаг, в который я ходил десять лет, пока учился в школе, но так и не купил в нём ничего, стал для меня музеем ненужной жизни.
В Тирасполе нам нужен был бензин, и мы заехали на заправку. "Как вам можно заплатить?" – поинтересовался я. Оказалось, что заплатить и трудно, и просто. Есть специальные приднестровские рубли, их печатает Россия. На них изображён Александр Суворов и прочие русские военные герои, но у нас таких рублей не было. Карточкой расплатиться невозможно, Приднестровье под санкциями, там работает пара местных банков, ну и можно ещё платить картой "Мир". Сошлись на долларах, их принимают везде и с любовью.
Выехав с заправки, неожиданно снова наткнулись на цвет. У серого дома красовался большой пёстрый плакат: "Единая Россия". Общественная приёмная". "Заботливые, – процедила Катя. – А другие партии тут представлены?" – "Какие "другие"? – вежливо поинтересовался я. – Есть другие?" Катя промолчала.
Мы медленно двигались по пустым улицам, миновали пару правительственных зданий, перед которыми стояло множество цветных флажков, видимо, символизирующих цвета приднестровского флага, как вдруг Дилан оживился: "Туда хочу! Кушать хочу!" Дилан хотел в ресторан "Снова в СССР", такое было название. Ресторан оказался хорошим, с добротной кухней и советской атрибутикой. Дилан щелкал камерой, фотографируя бюсты Ленина, картины с портретами Сталина, Брежнева, старые телевизоры и выцветшие торшеры. Заплатили долларами и поехали дальше.
"А где человеки? Я не вижу человеков!" – вдруг забеспокоился Дилан. Это был справедливый вопрос, впрочем, остававшийся без ответа. Конечно, были новогодние праздники и люди лениво сидели дома, доедая оливье и "шубу". Но в любом городе есть молодёжь, которой наплевать на "шубу" и Киркорова в телевизоре, которые хотят с понтом тусоваться, надев что-то цветное. Мы не видели ни молодёжи, ни тусовок. Понятно, что молодёжь есть… хотя, непонятно, что она тут делала.
Снова наткнулись на билборд. На нём гербы ПМР и России, надпись: "За будущее с великой Россией!" На фоне всего того, что было вокруг, плакат смотрелся крайне двусмысленно.
Дальше была Молдова. Вначале нас осмотрели пограничники Приднестровья, потом пост русских, потом молдавские пограничники. Мы пересекли "границу" и сразу попали в цвет. Когда выезжали, увидели растяжку: "Приднестровье встречает свою 31-ю годовщину!" Дальше двигались молча. Я подумал, что, наверное, важно видеть жизнь своими глазами, чтобы сделать правильные выводы. И я пытался сделать выводы про то, что увидел. А увидел я брошенную, никому не нужную землю.
30 лет Приднестровье живёт в выдуманном мире. В мире ограничений, полулегальности, под санкциями, которые, наверное, не закончатся никогда. Трудно понять, как можно так жить: война закончилась давно, Приднестровье торгует с Молдовой, никаких ограничений на передвижение нет. Хочешь купить модную шмотку или тусоваться – езжай в Кишинёв, там свободно говорят по-русски. Конечно, можно поехать и туда, и сюда, но возникает вопрос – а зачем тут так живут?
Ответ один: автор серой несвободы – Россия. Да, Путин получил Приднестровье в наследство от Ельцина и генерала Лебедя, но эти двое давно уже умерли. Давно умер конфликт, давно никто не стреляет. Но Россия "держит территорию". Нам здесь поясняли, что Молдова якобы хочет в Румынию, а Приднестровье не хочет. Знаете, вывела бы Россия войска, убрала бы билборды с "Единой Россией" и с благодарностью за победу – думаю, Тирасполь и Кишинёв договорились бы между собой за пять минут, ибо покажите мне сейчас территорию, которая не хочет в Европу. Но доктрина России такова: взять и не уйти, а там хоть трава не расти. Это и в Абхазии, где дома отдыха остаются с выбитыми окнами, и в Южной Осетии. Это в Приднестровье, это и в Донбассе сейчас. Везде организуют "независимые республики", ставят солдат, а людей кидают. Живите, как хотите. Не нравится – вступайте в "Единую Россию"! Выплачивают русскую пенсию избирателям, раздают российские паспорта. Всё это называется "создание буферных зон от агрессии НАТО". "А как они живут?" – спрашивал Дилан. "Прикольно живут", – грустно отвечала Катя. Катя любит животных и гладит каждую уличную собаку. Думаю, она ощущает, как тут мучаются люди, хотя, если их спросить, они скажут, что счастливы. У них мир, и можно вступить в "Единую Россию". Цвет несвободы – серый.
Дилан очень хочет снова в Тирасполь. Он почти договорился с хозяином ресторана купить старую маленькую вазу из чешского хрусталя. "Это красивое!" – говорит он, точно как в мемах разговаривают котики. Я не поеду с ним снова в Тирасполь. Пусть едет сам, и если что, пусть его выручает английская королева.
Матвей Ганапольский – киевский политический публицист, журналист "Эха Москвы"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
