Ровно 300 лет назад, в 1721 году, Россия переживала великолепную политическую осень. В сентябре в финском городке Ништадт (ныне Уусикаупунки) с побежденной Швецией был подписан мирный "трактат", как тогда называли международные договоры. Ништадтским миром завершилась Северная война, которая длилась 21 год, – из-за недавней ошибки Владимира Путина, связанной с этой войной, некоторые шутники прозвали ее "трижды Семилетней".
Как Пётр победил Карла
Мир был, несомненно, выгодным для России. Она получила выход к Балтийскому морю – за счет присоединения Эстляндии, Лифляндии, Ингерманландии и прочих земель. Они прилегали к основанной царем ещё в начале войны в расчете на победу новой столице, Санкт-Петербургу. "Виктория" Петра над Швецией была настолько убедительной, что через месяц с небольшим после заключения мира российский Сенат и Синод "преподнесли" ему императорский титул и звание Отца Отечества.
В "Истории Правительствующего сената" утверждается, что царь "по своей обыкновенной и достохвальной модестии, или умеренности, того принять долго отрекался, уступив лишь по долгом оных гг. сенаторов прошении и предложенным важным представлениям". 22 октября (2 ноября) 1721 года в ходе пышного празднования мира со Швецией Петра I официально провозгласили императором Всероссийским, а страна стала отныне называться Российской империей. Ей суждено было просуществовать два века без четырех лет.
Одна империя 300 лет назад родилась, другая исчезла. Ништадтский мир считается концом Шведской империи (хотя формально государство с таким названием никогда не существовало). В XVII и начале XVIII века Швеция под началом череды воинственных королей, от Густава Адольфа до Карла XII, подчинила себе север Европы и не раз вторгалась в края куда более южные. Шведы доходили до Вены, Праги и той самой Полтавы, где в 1709 году было предрешено их поражение в Северной войне. И хотя эта страна ещё не раз воевала и после Ништадта, в том числе трижды с Россией, эпоха её территориальных завоеваний и милитаристских эпопей фактически завершилась с гибелью Карла XII, блестящего, но неудачливого противника Петра.
После вереницы внешних и внутренних перипетий Швеция пришла к нейтралитету – последнюю свою войну она вела в 1814 году, – парламентской демократии и социальному государству. Власть короля была в несколько этапов ограничена, пока во второй половине ХХ века не свелась к роли исключительно символической и церемониальной. При этом свою нынешнюю королевскую династию, основанную наполеоновским маршалом Бернадотом, шведы любят и о республике не помышляют: популярность монархии как института находится на уровне примерно 70%.
Тоски по давнему военно-политическому величию сколько-нибудь заметное число шведов тоже не испытывает. 30 ноября, годовщина гибели Карла XII во время кампании в Норвегии в 1718 году, является памятной датой только для немногочисленных крайне правых группировок, которые в этот день проводят факельные шествия. Правда, популярная в Швеции и за ее пределами рок-группа Sabaton, специализирующаяся на песнях о битвах и подвигах разного рода брутальных исторических фигур, посвятила королю несколько композиций, например вот эту:
Как большевики царя переплюнули
Россия, в отличие от Швеции, создала целых две, а может, и три империи. Первую, основанную Петром Великим, революция 1917 года похоронила, вторую, советскую, породила. Обе эти империи были чрезвычайно разными, но в одном похожими: они являлись авторитарными, величественными и жестокими проектами модернизации отсталой страны на крайнем востоке Европы.
Занимаясь модернизацией, Пётр Великий ориентировался на Запад. И сами его новые титулы – император, Отец Отечества (Pater Patriae) – были списаны с античного Рима, в чём основатели империи, действовавшие, понятное дело, с согласия всемогущего сурового царя, откровенно признавались: "...Как обыкновенно от римского сената за знатные дела императоров их такие титулы публично им в дар приношены и на статутах для памяти в вечные роды подписываны". Тут имперская идея Рима смешивалась с идеологией преобразованного Петром Московского государства: "Москва – Третий Рим".
Москву своенравный Романов заменил Петербургом, традиционное царство – подлакированной на западный манер империей, но смысл остался прежним: историческая генеалогия России – оттуда, с Запада. Точнее, с юго-запада, из давшего Руси христианство Константинополя, а через него – из Рима античных императоров и их когда-то независимого, а потом вполне сервильного Сената. Империя была для Петра синонимом цивилизации и таким же элементом его несколько диковатого западничества, как бритые бороды и европейские камзолы бояр.
Большевики переплюнули первого императора Всероссийского. Пётр хотел для своей империи видного места в ряду мировых держав, Ленин и его наследники сразу присвоили своему государству первый номер. Запад, хотя само марксистское учение пришло в Россию оттуда, был объявлен "загнивающим" в силу своей буржуазной природы, а новая, советская Россия – очагом передовой цивилизации, призванной со временем распространиться по всему миру. То, что этой цивилизации приходилось то и дело заимствовать или покупать у "загнивающих" то станки, то технологии, то зерно, то банальную пепси-колу, выглядело явлением нелогичным и странным, но временным, пока жила вера в коммунистический проект.
Империя была для Петра таким же элементом его западничества, как бритые бороды и европейские камзолы бояр
Когда вера исчезла, стало понятно, что эксперимент не удался, а советская модернизация, которая на время вывела страну в сверхдержавы, была построена на крови и терпении подневольного населения в ещё большей мере, чем град Петров. Жизнь коммунистической империи оказалась почти в три раза короче, чем у ее предшественницы, 69 лет против 196. Незадолго до краха СССР его граждане вспомнили и о шведах: подобно Петру, который называл шведских генералов своими учителями, они увидели образец для подражания в "шведском социализме". Перестроечные острословы, впрочем, призывали соотечественников смотреть на вещи трезво: "Почему в СССР невозможен шведский социализм? У нас слишком мало шведов!"
Как Путин остался императором
Империя рухнула, но в то же время сохранилась. Ведь что такое, собственно, империя? Её можно назвать попыткой максимально просто с политической точки зрения организовать пространство, устроенное сложно с точек зрения исторической, социальной и культурной. Есть имперский центр – сосредоточение сильной, как правило, авторитарной власти, основанной иногда на традиции, как у Романовых или Габсбургов, иногда на идее, как у большевиков или нацистов, иногда на голом насилии, как у Чингисхана. Есть имперские "щупальца" – чиновная и военная иерархия, с помощью которой центр поддерживает свою власть. И есть провинции, разнообразные, неоднородные, мирно или с кровью присоединенные к империи в разные времена. Прочность имперской конструкции часто зависит от двух факторов: умения центра учитывать специфику и интересы провинций и открытости имперской иерархии. Империи были успешными лишь до тех пор, пока карьеру в них мог сделать и талантливый, хоть и незнатный провинциал, и даже предприимчивый иностранец.
Императоры и императрицы Всероссийские были очень разными людьми, но их политических талантов обычно хватало для того, чтобы не стричь под одну гребенку Остзейские губернии и Закавказье, Финляндию и Туркестан. Правда, по мере роста русификаторских усилий при трёх последних Романовых-Голштинских это получалось всё хуже, а с польским вопросом вообще была беда с самого начала. Польский церковный деятель и мемуарист Теодор Червиньский с иронией цитировал генерала Апухтина, получившего известность как многолетний попечитель Варшавского учебного округа и убежденный русификатор. По словам Червиньского, Апухтин "обещал, что через 10 лет польские няньки будут петь новорожденным русские песни. Но и через 18 лет польские дети и их няни кем были, тем и остались".
Большевики отчасти учли уроки предшественников и какое-то время давали простор развитию национальных культур, если оно происходило под коммунистическими лозунгами. Но Сталин со временем почувствовал себя скорее красным царем, чем революционером, и прикрыл лавочку "коренизации". Любые поползновения к местной и региональной самостоятельности стали преступлением.
Империям, которые пытаются мелочно контролировать жизнь людей, сохраниться оказывается куда сложнее
История отчасти повторилась после краха СССР. В начале 1990-х Борис Ельцин со свойственной ему не всегда трезвой размашистостью предлагал российским регионам "брать себе столько суверенитета, сколько сможете проглотить". Но десять лет спустя его преемник повернул в другую сторону, нанизав новую Россию на вполне имперскую "вертикаль власти". Сейчас этой вертикали собираются придать новый блеск: согласно внесенному в Государственную думу законопроекту, президенту будет ещё проще увольнять губернаторов "в связи с утратой доверия главы государства", зато главы регионов получат возможность оставаться в должности более двух сроков подряд.
Иными словами, поощряться будет безусловная лояльность центру, который намерен всё жестче контролировать жизнь страны. К другим методам такого контроля относятся, помимо прочего, репрессивные законы – об экстремистских организациях, "иностранных агентах" и т. п. Не исключено, что царя Петра в нынешние времена записали бы в "иноагенты", слишком много натурализованных иностранцев было в его окружении. Кстати, двое из них, Яков Брюс и Андрей Остерман, вели от имени России переговоры об условиях Ништадтского мира.
Что до идеи модернизации, на которой, при всех пороках её осуществления на практике, основывались и царская, и большевистская империи, то о ней "император Владимир I" говорит часто. Получается, правда, пока заметно хуже, чем у Петра или, скажем, у Александра II. Впрочем, из Романовых Путину, судя по всему, милее всех "подморозивший" Россию сын царя-освободителя, Александр III. Контроль, централизация, цензура, репрессии при определенном экономическом оживлении под надзором всемогущего государства – черты той эпохи прослеживаются и в нынешней. Именно это, а не недавняя свадьба потешного "цесаревича" в Исаакии, сближает две непохожие России. Правда, прозвище "Миротворец", которым гордился предпоследний император, сегодняшнему правителю страны не очень подошло бы.
Как пишет современный британский историк австрийского происхождения Пол Кривачек, "империи, основанные на доминировании, но позволяющие своим подданным жить в соответствии с их привычками, держатся веками. Тем, которые пытаются мелочно контролировать жизнь людей, сохраниться оказывается куда сложнее". Собственно, это и есть причина того, почему Российская империя оказалась долговечнее Советского Союза. Если процитированное утверждение верно, то прогноз для третьей инкарнации империи на русской почве выглядит не очень хорошо.
Ну а для ответа на вопрос, может ли Россия в принципе не быть империей, трехсот лет истории оказалось мало. Понадобятся еще триста? И будут ли они?
Ярослав Шимов – историк и журналист, международный обозреватель Радио Свобода
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не соответствовать точке зрения редакции
