Близится годовщина убийства Навального. В том, что это было именно убийство, остается все меньше сомнений: на это указывает и расследование The Insider, обнаружившее исчезновение из официальных документов симптомов, говорящих о возможном отравлении, и задержка с выдачей тела матери и отказ в проведении альтернативной экспертизы биоматериалов. Впрочем, даже если мы и не получим окончательных свидетельств отравления, можно утверждать, что он был целенаправленно и медленно убит пыточными условиями содержания в исправительной колонии "Полярный волк" в далеком арктическом поселке Харп.
Известие о его смерти застало меня в пражском аэропорту: помню, как я остановился посреди огромного зала, в толпе, и стал хватать ртом воздух, чувствуя как в груди растет пустота и душат слезы – его смерть была предсказуемой, даже ожидаемой, но все равно это известие обрушилось на нас как катастрофа и окончательный приговор – не Алексею, не России, но нам самим. За год эта пустота обозначилась еще более четко, ее нельзя заполнить ничем и никем, и пришло время осознать, какую огромную роль играл Навальный: не только в политике и медийном пространстве, но в символической сфере, в мироощущении миллионов россиян, которым он давал надежду.
Граница между легальной политикой и государственным террором проходила через его тело
Его уникальная роль заключалась в том, что он сам был маркером политических свобод и уровня репрессий; граница между легальной политикой и государственным террором проходила через его тело. Сколько раз за минувшие пятнадцать лет нам доводилось слышать: "Если Навальный жив и не в тюрьме, ездит по стране и выпускает свои расследования, значит в России все не так плохо". Люди продолжали говорить это и после того, как власть начала давить на Навального при помощи судов: за годы в оппозиции он становился фигурантом более десятка уголовных и административных дел, из шести по которым был вынесен обвинительный приговор. С 2011 по 2019 год Навальный провёл под арестом 474 дня (232 в спецприёмнике и 242 под домашним арестом). Не раз он подвергался физическим нападениям: ему плескали в лицо зеленкой (в 2017 году он едва не лишился зрения из-за этой атаки, и лишь операция по пересадке роговицы в Барселоне помогла спасти глаз, хотя зрение в нем сильно упало), его пытались отравить как минимум трижды еще до покушения в Томске, как писал он в своем блоге.
И в то же время, Навальный эффективно сопротивлялся, опротестовывая приговоры, апеллируя к ЕСПЧ, выходя на свободу, излечиваясь после физических атак и неизменно возвращаясь к политической деятельности. Его поразительная телесная устойчивость была сигналом для протестного электората: если Навальный продолжает свою деятельность, вопреки репрессиям Кремля, значит, в России еще сохраняется политика и шанс на перемены. Целостность тела Навального, сам факт его жизни, здоровья и свободы становились важнейшим фактором массового сознания. В России сформировался целый класс людей, которые не теряли надежды и не уезжали из страны до тех, пока был цел Навальный. Тело Навального, таким образом, становилось "телом протеста".
Тело короля и тело заключенного
Это отражало общую ситуацию в российской политике, которая в XXI веке приобрела телесный, биологический формат. С одной стороны, в ней господствует тело суверена: в персоналистской диктатуре Владимира Путина его физическое присутствие заменяет собой политические институты, российскую политику как таковую. Иллюстрацией стало знаменитое заседание Совета Безопасности 21 февраля 2022 года, накануне вторжения в Украину, на котором Путин устроил политический спектакль, принудив свое ближайшее окружение, руководителей основных институтов власти расписаться в беспрекословном подчинении – дрожа от страха и путаясь в словах, они, как один, одобряли готовящееся нападение, которого явно страшились.
Тело Путина стало выражением идеи абсолютного суверенитета
В этой системе особую политическую роль обретает тело суверена, его физиологические и социальные манифестации: мимика, жесты, легендарные путинские опоздания, его трамвайный юмор и приблатненная речь. В эпидемию ковида его практики социального дистанцирования обрели гротескный характер: от двухнедельного карантина для всех, кто к нему приближался, до эпического десятиметрового стола, за которым он встречался со своими министрами и с иностранными лидерами. Тело Путина защищенное тысячами охранников, укрытое в резиденциях, некоторые из которых находятся под землей (отсюда прозвище "бункерный дед"), отделенное многометровой дистанцией от журналистов и собеседников, стало выражением идеи абсолютного суверенитета. Параноидальный культ безопасности вокруг его тела проявлялся и в том, что, как узнали журналисты, его физиологические выделения собираются в специальные чемоданы, которые возят за ним, чтобы его биологические материалы не попали в руки противника – идея суверенитета здесь стала не просто физической, но физиологической, медицинской.
Подобная персонификация государственной власти – свидетельство архаизации российской политики, и не случайно одним из ключевых текстов эпохи Путина стал роман Владимира Сорокина "День опричника". Политические метафоры средневековья могут быть полезным инструментом для понимания современной России, и здесь можно вспомнить классический трактат историка Эрнста Канторовича о политической теологии Средневековья "Два тела короля" (1957). В нем Канторович исследует природу юридической фикции о двух телах короля в Англии эпохи Тюдоров. Король там понимается в двух разных смыслах: как смертный человек и как сакральное политическое тело, обладающее способностью властвовать благодаря своему особому статусу. Король с юридической точки зрения выступает в роли корпорации, сосредоточенной в одном человеке (corporation sole).
Схожим образом, в политической теологии современной России физическое тело президента превращается в политическое тело нации. Это выражено в известной максиме Вячеслава Володина: "Есть Путин – есть Россия, нет Путина – нет России". При этом, однако, следует помнить, что в европейских революциях Нового времени этот дуализм приводил и к казни суверенов, как случилось в ходе английской революции, когда в 1649 г. решением парламента король Карл I был казнен. Трактовалось это событие как вполне законное действие политического тела короля (того, что называется "король в парламенте") в отношении его физического тела. В этом смысле физическое тело Путина является носителем мистической идеи государственного суверенитета: с одной стороны, оно является особо ценным и охраняемым объектом, с другой, в случае смерти или казни, оно без проблем заменяется другим телом, группой людей (коллективным Путиным) или институтом: "Король умер, да здравствует король!"
С другой стороны, по мере укрепления авторитарного режима и коллапса институтов политического представительства, оппозиционная деятельность в России также все больше сосредотачивалась в теле одного человека – Алексея Навального. Его борьба с судами и избиркомами, с задержаниями и нападениями, а затем и просто борьба за жизнь стали главным содержанием оппозиционной повестки. Сложилась парадоксальная ситуация: Навальный, который бросил вызов биовласти Путина, хотел вернуть в Россию реальную политику и бороться за Кремль, в итоге сам попал в парадигму биовласти и стал заложником собственного тела, своей жизни и здоровья.
Эту диалектику суверена и заключенного подметил Мишель Фуко в "Надзирать и наказывать", где он оборачивает логику Канторовича: "В самой темной области политического поля осужденный представляет симметричный перевернутый образ короля. (…) Если избыточная власть короля приводит к удвоению его тела, то не приводит ли эта власть, применяемая к подчиненному телу осужденного, к удвоению другого типа?". В российской машине биовласти удвоение тела суверена отразилось в удвоении тела главного оппозиционера. Биологическое тело Путина подменило собой российскую политику, но точно так же биологическое тело Навального стало концентрированным выражением оппозиционной повестки, которая стала хроникой его задержаний, избиений, отравлений, а затем и пыток в тюрьме; политика в России превратилась в заочный поединок двух физических тел.
Голая жизнь
Endlösung, "окончательное решение" проблемы Навального было отнесено на 2020-й. Этот год стал рубежным в эволюции российского режима, обозначив переход от гибридного авторитаризма к тоталитарному квазифашистскому режиму. Катализатором послужила эпидемия Covid-19: поначалу казалось, что это тот самый "черный лебедь", что может вызвать дестабилизацию и подорвать легитимность режима, но на деле пандемия оказалась прекрасным предлогом для перехода к чрезвычайному положению под видом санитарной диктатуры – карантин, изоляция и социальное дистанцирование были использованы для обоснования запрета на любые массовые мероприятия, шествия и одиночные пикеты оппозиции. Это стало еще одним примером использования биовласти для цели репрессий и для консолидации авторитаризма. Кремль использовал ситуацию пандемии для ускоренного проведения конституционного референдума, который привел к окончательному захвату институтов государства. Пандемия оставила зачищенный политический ландшафт, дисциплинированную и лояльную элиту и послушное, демобилизованное и фаталистичное население.
Одновременно триггером к приказу убить Навального стали события в Беларуси, где сфальсифицированные результаты президентских выборов в августе 2020 года привели к самой мощной в истории страны волне протестов – на улицы ежедневно выходили сотни тысяч людей, несмотря на зверства полиции. Призрак революции в соседней стране вызвал паническую реакцию в Кремле, и, возможно, именно тогда и было принято решение о ликвидации политического оппонента.
Весь российский протест последнего десятилетия боролся за жизнь на койке "Шарите"
История отравления Навального в Томске 20 августа 2020 года, экстренной посадки и реанимации в Омске, эвакуации в Германию и госпитализации в коме в берлинскую клинику "Шарите" хорошо документирована. На несколько недель главным фокусом российской политики стала хроника борьбы Навального за жизнь. Политическая жизнь страны определялась логикой биовласти. Если во время пандемии произошла медикализация российской политики, то теперь в историю болезни превратилась ее главная коллизия – Путин против Навального. Незавершенное убийство политического оппонента превратило его тело и остатки жизни в нем в главную оппозиционную платформу – это не только Навальный был на грани жизни и смерти, это весь российский протест последнего десятилетия боролся за жизнь на койке "Шарите". Произошло воплощение российской оппозиции в тело "берлинского пациента".
Выжив и частично восстановившись, Навальный принял роковое решение о возвращении в Россию. Он понимал, что его ждет арест, длительное заключение, вероятно, и смерть – но шел на риск из моральных соображений, а также, возможно, рассчитывая, что его арест пробудит массы и вызовет протесты. Предавая себя в руки российской репрессивной машины, идя на обострение и поднимая ставки, Навальный совершал радикальный биополитический жест. В постковидном государстве с новой Конституцией, при невозможности реальной оппозиции и массового гражданского протеста, биовласть не оставляла Навальному иного выбора, кроме как использовать свое тело и свою жизнь в качестве политического инструмента. 17 января 2021 года, сразу же по прибытии в аэропорт "Шереметьево", он был задержан на паспортном контроле и арестован на 30 суток. Один за другим следовали показательные судебные процессы, все по сфабрикованным обвинениям: в марте 2022 г. по делу "об оскорблении судьи" его приговорили к 9 годам в колонии строгого режима; в августе 2023 г. по делу "о создании и руководстве экстремистским сообществом" его приговорили к 19 годам заключения в колонии особого режима.
С самого начала его заключения стало очевидно, что власть отдала приказ создать ему пыточные условия содержания. Весной 2021 года ему, только что попавшему в колонию ИК-2 Владимирской области, не давали нормально спать. Его признали "склонным к побегу" и поставили на профилактический учет. Поэтому ночью каждый час сотрудник ФСИН светил ему в лицо фонариком и громко отчитывался, что заключенный на месте. После каждого приговора Навального переводили в новую колонию. Условия его содержания постоянно ухудшались: если поначалу он сидел в общей камере, то с 2022 г. только в одиночной. Его постоянно направляли в разновидность карцера под названием ШИЗО ("штрафной изолятор") – бетонную камеру 2,5х3 метра, где лавка и стол приварены к полу, а койка днем пристегнута к стене, и лежать на ней нельзя. Навальный за время заключения был водворен в ШИЗО 27 раз, проведя в нем в общей сложности 308 дней.
Пребывание Навального в тюрьме в 2021-2024 годах было классическим примером "голой жизни" (vita nuda), балансирующей на грани небытия, как ее описывает философ Джорджо Агамбен в своей книге "Суверенная власть и голая жизнь", используя примеры из нацистских лагерей смерти. Заключенный в концлагере превращается в homo sacer – это ключевое понятие Агамбена, категория из древнего римского права, что обозначает преступника, отверженного и осужденного на смерть, которого любой может безнаказанно убить, но который не может быть принесен в жертву богам: он одновременно исключен как из ius humanum, так и из ius divinum, из человеческого и божественного порядка. Но одновременно, замечает Агамбен, "топология структуры этого двойного исключения напоминает структуру исключения суверенной власти", где правитель объявляет чрезвычайное положение и ставит себя выше закона. "Голая жизнь", таким образом, является предельным проявлением суверенитета, и страдания Навального на грани жизни и смерти, когда его нельзя показательно казнить (аналог принесения в жертву), но каждый тюремщик волен его безнаказанно и медленно убивать, служат доказательству суверенной власти Путина – правитель нуждается в постоянном явлении "голой жизни" перед глазами публики для подтверждения своего суверенитета.
Пользуясь терминами Канторовича, политическая теология России была основана на симметрии "Путина в Кремле" и "Навального в тюрьме", двух политических тел и двух биологических воплощений. Пытки Навального, о которых сообщали сводки об очередном водворении его в ШИЗО, превратились в ежедневный публичный спектакль суверенной власти Путина, и если бы стечение обстоятельств в феврале 2024 г. не привело к преждевременному убийству оппозиционера, этот биополитический перформанс мог бы продолжаться до естественной смерти одного из двоих.
Политика смерти
События, однако, ускорились ввиду предполагаемого обмена Навального на сотрудника российских спецслужб Вадима Красикова, отбывавшего в Германии пожизненный срок за убийство бывшего чеченского полевого командира. Как предположила Мария Певчих, обмену Путин предпочел убийство Навального, (вероятно, с использованием того же "новичка"), чтобы избавиться от "предмета торга" и обменять Красикова на другого заложника. 16 февраля 2024 ФСИН распространила информацию, что Навальный "после прогулки почувствовал себя плохо", потерял сознание и умер, а пропагандистский канал RT принялся распространять версию, что у Навального якобы оторвался тромб.
Если раньше оппозиция боролась за жизнь Навального, то теперь она сражалась за его мертвое тело
Однако даже мертвое, тело политика оставалось объектом манипуляций: более недели его не выдавали матери Людмиле Навальной, давили на нее, чтобы она согласилась на тайные похороны без публичного прощания, и лишь после настойчивых требований общественных деятелей было разрешено захоронение на Борисовском кладбище в Москве. Так развернулся последний акт в сценарии биовласти, построенном вокруг тела Алексея Навального, в котором биополитика превратилась в свою "изнанку", по выражению Фуко, в танатополитику: контроль власти над жизнью превратился в контроль над смертью. И если раньше оппозиция боролась за жизнь Навального, то теперь она сражалась за его мертвое тело.
Похороны Навального превратились в последнюю в современной истории России акцию протеста: несмотря на риски возможных арестов и оперативную съемку агентами спецслужб попрощаться c политиком пришли тысячи людей, скандировавших его имя и лозунги "Нет войне!" и "Путин – убийца!". Одновременно россияне начали нести цветы к памятникам жертвам политических репрессий и создавать стихийные мемориалы: они появились как минимум в 140 городах России и в 68 — за границей. Даже после смерти тело Навального продолжало свою политическую функцию, агрегируя протест и политическую динамику.
Это были последние массовые акции протеста в стране; в сегодняшней России, которая за время войны в Украине обрела все черты тоталитарного фашистского государства, подобные манифестации автоматически ведут к арестам и длительным тюремным срокам. Смерть и похороны Навального обозначили конец легальной оппозиционной политики в России: его тело было последним физическим и символическим воплощением этой политики. Именно поэтому его смерть и стала таким шоком, оставив ощущение зияющей пустоты: она закрыла эпоху в истории России.
Биовласть подчинила себе российскую политику и уничтожает своих противников, борясь за их тела даже после смерти. "Политика жизни" превратилась в "политику смерти", биополитика путинского режима превратилась в некрополитику войны в Украине, которая уже унесла сотни тысяч жизней с обеих сторон. Идея санитарного и демографического контроля над населением, которая уже 15 лет доминирует в российской политике, превратилась в идею использования человеческого тела как природного ресурса, биомассы, "второй нефти" в этой самой кровавой войне в Европе со времен Второй Мировой. Жители разрушенных украинских городов, миллионы украинских беженцев, сотни тысяч военнослужащих в окопах – убиты, выброшены из собственных домов, низведены до состояния "голой жизни". Биовласть, которая на протяжении многих лет использовалась для уничтожения Навального и построения в России фашистского режима, сегодня ведет войну в Украине и угрожает всему миру.
Сергей Медведев – историк, ведущий цикла программ Радио Свобода "Археология"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
