В четвертом эписодии последней части трагической трилогии "Орестея" Эсхил объяснил, как устроен главный институт, сделавший возможным как афинскую, так и американскую демократию.
В "Эвменидах" решается судьба Ореста. Убив мать, он отомстил за смерть отца, павшего от руки матери, мстившей за убийство их дочери. Этот кровавый узел не могут развязать боги, потому что у каждого из них своя правда. И тут происходит решающее событие в истории всей западной цивилизации – рождение суда. Вынесение вердикта, который должен прекратить череду преступлений, Афина доверяет своему городу и его горожанам:
"Спасительный оплот стране и городу
Вы обретете. Нет ему подобного
Нигде – ни в Скифских землях, ни в Пелоповых.
….
Пусть неподкупный, верный справедливости,
Достопочтенный, бдительною стражею
Над городом уснувшим этот суд стоит.
Такой закон навеки положила я
Своей державе".
Свободный мир способен существовать только до тех пор, пока мы согласны признавать высший авторитет суда
Важно, что с задачей, которая не по силам бессмертным, должен справиться хор, демос, народ, избиратели, – говоря по-нашему, присяжные. Они воплощают справедливость, и настоящая трагедия, как сказал Бродский, не в том, что умирает герой, а когда гибнет хор, как это случается "в Скифских землях".
Конечно, и суд может ошибаться, и глас народа может сфальшивить, и безгрешность закона не абсолютна, но другого выхода просто нет. Свободный мир способен существовать только до тех пор, пока мы согласны признавать высший авторитет суда.
Далеко не всегда с этим легко согласиться, еще труднее – принять как должное и необходимое. В Америке Солженицына бесконечно раздражала здешняя "юрократия", власть юристов, мешающая судить сердцем, а не по бездушному закону.
Не его одного. На каждом собрании адвокатов всегда найдется остряк, который процитирует Шекспира: "Первым делом мы перебьем всех законников". Правда, адвокаты знают, что эти слова произносит в пьесе Дик Мясник, который хочет заодно перебить всех грамотных и сжечь все книги.
Перемотав ленту событий на сотни лет вперед, мы оказываемся примерно там, где нас оставили Эсхил с Шекспиром. Никогда еще на моей памяти Америка не была так занята юридическими тонкостями, как сегодня, когда бывшему и, возможно, будущему президенту предстоит отвечать перед четырьмя разными судами по десяткам уголовных обвинений.
Эта беспрецедентная ситуация, которую даже не могли себе представить чрезвычайно дальновидные отцы-основатели, оборачивается раем для юристов (кроме, конечно, тех, кому грозит тюрьма как сообщникам Трампа). А пока лучшие умы юридической науки задают вопросы, на которые еще ни у кого нет однозначных ответов.
Может ли Трамп вести предвыборную борьбу из тюремной камеры, если его признают виновным? (Наверное, да. Именно так в 1920 году поступил социалист Юджин Дебс, набравший 3% голосов.)
Что будет, если, победив на выборах, Трамп сам себя помилует? (На этот вопрос сможет ответить только Верховный суд.)
И наконец, может ли президент, если Трампа им выберут, управлять страной из тюрьмы? (Вероятно, нет, потому что заключение несовместимо со специфическими требованиями президентской службы.)
Все эти тревожные, но и безмерно волнующие вопросы крайне важны, как в практическом, так и в теоретическом аспекте. В ближайшем времени юристы, отчаянно спорящие сейчас друг с другом, должны будут создать прецеденты, связать их с конституцией и внести новации во всю архитектуру американского законодательства. Но, в конце концов, для того они и существуют. Нет никаких сомнений в том, что специалисты найдут консенсус.
Самое мучительное в нынешнем политическом кризисе – другое. Сторонники Трампа, составляющие около четверти республиканцев, не признают власть суда над их кумиром. Никакие доказательства, как показывают опросы, не убедят их в виновности Трампа.
Страна разделилась на две непримиримые части. Одна верит в правосудие, другая им пренебрегает
Кошмар этой ситуации в том, что у демократии нет другого инструмента для того, чтобы разрешать споры бескровным путем. И это значит, что сегодня страна разделилась на две непримиримые части. Одна верит в правосудие, другая им пренебрегает.
Между тем раньше в самых сложных положениях авторитет суда спасал наиболее ценную процедуру в устройстве США – мирную и мерную передачу власти. Когда на выборах 2000 года Ал Гор проигрывал лишь несколько сот голосов Джорджу Бушу – младшему, сторонники первого усомнились в решении Верховного суда, отдавшего президентство второму. Гор, однако, признал поражение, категорически запретив оспаривать высший авторитет страны. Этот урок не пошел на пользу Трампу, так и не признавшему, вопреки решениям более 60 судов, своего проигрыша.
Но куда хуже, что значительная часть избирателей уже заранее отказывает в доверии правосудию. А без него не может функционировать демократия, да и все остальное в современном государстве.
Когда, еще до украинской войны, гарвардского профессора пригласили в Москву, чтобы узнать, как построить в России свою Кремниевую долину, он сказал, что прежде всего надо обеспечить независимость судов.
– При чем тут, – поморщились хозяева, – ваша американская страсть к сутяжничеству?
– Вы хотите получить молоко без коровы, - ответил профессор и отправился домой.
Александр Генис – писатель и публицист, ведущий подкаста "Взгляд из Нью-Йорка"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
