Игорь Петров: 8 мая 1993 года в передаче Александра Любимова "Красный квадрат" участвовал пожилой человек, которого в титрах представили как "Артур Бай, бывший солдат Вермахта". На поразительно чистом русском языке он коротко рассказал свою историю, которая звучала так:
"Поскольку я работал против нацизма и вернулся в Германию уже во время войны, когда было ясно – а я находился в Западной Европе, – что если я там останусь, то я тогда попаду просто-напросто в плен гестапо, чего я не хотел. А тогда была единственная возможность – это, в сущности, попасть в вермахт. И именно я таким образом попал в вермахт, но должен был больше всегда находиться на передовой, а не в тылу. Был сначала на западном фронте, а когда началась война на востоке, то попал сюда, на восточный".
Честно говоря, я сейчас не могу вспомнить, смотрел я тогда эту передачу или не смотрел. Но, пожалуй, даже если бы смотрел, то некоторый алогизм сказанного вряд ли бы бросился мне в глаза. Как это так: пойти в вермахт, чтобы не попасть в гестапо? Что это за человек и откуда у него такой прекрасный русский язык?
Артур Александрович Бай, о котором сегодня пойдет рассказ, к сожалению, не оставил мемуаров. Тем не менее - случай в моей практике нечастый – у исследователя нет недостатка в документах, описывающих его биографию. В частности, есть его собственная автобиография начала 30-х годов. Есть сохраненный строителем, чернобыльским ликвидатором и писателем Александром Калачевым рассказ Бая о себе уже 90-х годов, когда Калачев с ним познакомился. Есть упоминания Бая в рассекреченных сводках разведок разных стран. Есть доносы на Бая времен его активности на политическом поприще. Есть характеристика, данная лицом сравнительно нейтральным – юристом Евгением Фальковским, главой нансеновского офиса в Берлине, то есть человеком, координировавшим в 20-е – начале 30-х годов помощь русским эмигрантам. И наконец, есть характеристика, данная менее нейтральным ведомством, уже упоминавшимся выше гестапо, в конце 1941 года.
Так что задача исследователя тут скорее склеить эти, порой противоречивые, фрагменты в единую картину, чем я и попробую заняться.
Александр Бай-старший первым начал электрификацию волжских городов
Артур Бай родился в Саратове в 1908 году в семье преуспевающего немецкого коммерсанта Александра Бая. Родом Баи были из немецкой колонии Верхняя Добринка, немецкий вариант названия Драйшпиц, в Камышинском районе Волгоградской области. По воспоминаниям сына, Александр Бай значительно приумножил полученное от отца состояние, занимаясь торговлей, и "первым начал электрификацию волжских городов". Действительно, в адресной книге города Саратова за 1912 год обнаруживаем Бая Александра Давидовича – члена товарищества „Бай и Сергѣевъ", электро-техническая контора. В 1918 году Баи были вынуждены бежать из Нижнего Новгорода, где они на тот момент проживали, но, в отличие от многих других российских беженцев, Александру Давидовичу каким-то образом удалось вывезти свой капитал или, по крайней мере, его часть, так что и в Германии он впоследствии не бедствовал, занимался торговлей зерном, имел квартиру в Берлине, а впоследствии также дом в городке Норден, это Остфризия, самый северо-запад Германии на берегу Северного моря и почти на границе с Нидерландами.
В 1925 году вся семья из четырех человек (у Артура был еще старший брат Эдмунд) получила прусское, то есть немецкое гражданство – эмигрантам немецкого происхождения было с этим легче, чем эмигрантам русского, которым требовалось прожить в стране минимум 15 лет.
Несколько неожиданно лучший обзор юных лет Артура дает характеристика гестапо. Согласно ей, Артур в 1920 году поступил в известную Bismarck Gymnаsium, где запомнился учителям как весьма способный, но не слишком добросовестный мальчик. Своими выходками он заслужил у учителей и товарищей по школе славу "экстравагантного русского". В 1924 году, когда Адольфа Гитлера судили после мюнхенского путча, внимание юного Артура впервые привлекла политика, причем крайне правый ее извод. Он вступил в так называемый Фронтбанн. Так как НСДАП и штурмовые отряды СА были после путча запрещены, Фронтбанн был как раз и основан Эрнстом Ремом, чтобы обойти запрет и сохранить штурмовые отряды. То есть юный Артур стал штурмовиком, участвовал в маршах и уличном мордобитии.
Это, как с некоторой укоризной замечают хронисты из гестапо, отрицательно сказалось на его школьной посещаемости, гимназию он в итоге не закончил, зато стал ортсгруппенфюрером, то есть командиром отряда, а затем адъютантом одного из лидеров Фронтбанна полковника Кнауэра. Как утверждает гестапо, – и в этом случае у нас нет оснований ему не верить, – несмотря на юный возраст Артур Бай довольно высоко поднялся во внутренней иерархии, был в курсе всех планируемых акций, имел связи с "черным рейхсвером" (подпольной полувоенной организацией, состоящей из военных, недовольных тем, что рейхсвер, в соответствии с Версальским договором, был кастрирован). Сам Бай в автобиографии утверждает, что участвовал в так называемом Кюстринском путче, попытке "черного рейхсвера" сместить правительство. Это октябрь 1923 года, за месяц до мюнхенского. Действительно, путч краем задел и Берлин, но если Бай в нем участвовал, то ему на тот момент было всего 15 лет. Как бы то ни было, на память об этом периоде карьеры ему осталось как минимум одно воспоминание – шрам от удара ножом в грудь чуть выше сердца.
Борьбу с большевизмом он решил вести не с помощью мордобоя, а с помощью печатного станка и стал журналистом
В 1926 году Фронтбанн был распущен, большая часть штурмовиков вернулись в НСДАП и СА, полковник Кнауэр эмигрировал в Чили, и Бай решил перепрофилироваться. Дальнейшую борьбу с большевизмом он решил вести не с помощью мордобоя, а с помощью печатного станка и стал журналистом. С его слов, он печатал статьи и заметки во многих крупных газетах, в том числе респектабельных Vossische Zeitung, Deutsche Allgemeine Zeitung, Germania, но и в правых вплоть до национал-социалистического Ангриффа. К этому времени относится его более тесное знакомство с русской эмигрантской сценой Берлина. В частности, он знакомится с генералом Шкуро, который на тот момент еще жил в Берлине. Уже в конце жизни Бай рассказывал своим русским собеседникам, что считает Шкуро своим духовным отцом: "Хотя Шкуро надел эсесовскую форму, он оставался россиянином до мозга костей. Через оккупацию России он видел путь к ее освобождению от большевизма".
Ну, мы уже довольно много говорили о том, что в планах нацистов никакое участие русской эмиграции в последующем управлении оккупированными территориями не подразумевалось, так что оставим этот пассаж без комментариев.
По одному из источников, Бай занимался литобработкой воспоминаний Шкуро. Насколько я понимаю, современная версия гласит, что мемуары Шкуро, впоследствии действительно изданные, были записаны в самом начале 20-х, то есть задолго до встречи с Баем. Оставим тут знак вопроса.
Шкуро переехал из Берлина в Париж, но успел ввести своего нового молодого друга в круг русской военной эмиграции в Берлине
Шкуро затем переехал из Берлина в Париж, но успел ввести своего нового молодого друга в круг русской военной эмиграции в Берлине, в частности представил ему одного офицера, назвавшегося сперва полковником Филатовым. Под этим псевдонимом скрывался Александр Феофилович Гуманский, личность крайне любопытная и несомненно заслуживающая отдельного обстоятельного разговора. Здесь же для начала ограничимся краткой справкой из энциклопедического словаря российских спецслужб:
"Родился в 1889 году. Из семьи чиновника. Окончил юридический факультет Петербургского университета. В 1912 году арестовывался полицией за участие в студенческой революционной группе эсеровской направленности. Завербован охранным отделением и работал под псевдонимом Сергеев. В августе 1914 года добровольно поступил на военную службу. Участвовал в боевых действиях Первой мировой войны полковым разведчиком. Был ранен. После госпиталя направлен на курсы разведки при Академии Генштаба, затем командирован в Париж, к заведующему русской секцией Межсоюзнического разведывательного бюро. В период Февральской революции арестован в Петрограде как бывший агент охранки, а после освобождения – командир роты в ударном батальоне. С мая 1918 года в Добровольческой армии, затем в армии генерала Юденича. В конце 1919 года эмигрировал в Германию. Вошел в контакт с английской разведкой и давал информацию по Германии. Установил связь и с В. Г. Орловым, участвовал в подготовке ложных сведений для французской разведки".
В конце 20-х и начале 30-х фабрикация "советских" документов была крайне распространена в эмигрантских кругах
Ну вот последнее предложение ключевое – наверное, каждому, кто мало-мальски интересовался историей русской эмиграции в веймарской Германии знакомо имя Владимира Георгиевича Орлова, профессионального контрразведчика, который во время первой мировой войны занимался, в частности, известными делами военного министра Сухомлинова и полковника Мясоедова, а уже в середине 20-х, когда информационные запасы и прежние источники иссякли, занялся, между прочим, фабрикацией "советских" документов, которые впоследствии использовались либо по пропагандистской антисоветской, либо по разведывательной линии. Вообще в конце 20-х и начале 30-х бизнес такого рода был крайне распространен в эмигрантских кругах, когда-нибудь мы обязательно поговорим о Георгии Елагине, который этот бизнес перфекционировал, правда, не с точки зрения качества продукции, а с точки зрения производительности труда.
Но вернемся к Баю. Итак, через Шкуро он познакомился с Гуманским, а через него с Орловым. В поздних воспоминаниях Бай довольно подробно рассказывает, что в эти годы также близко дружил с Геббельсом, которого считал самым образованным и умным среди нацистов, они даже ухаживали за одними и теми же девушками. Также он познакомился с Гитлером и Гиммлером, даже, якобы, ездил к последнему в Мюнхен "для проверки организации пропагандистской работы" и запомнил того как "симпатичного интеллигентного человека". Согласно этому нарративу Бая разочаровался он в своих друзьях лишь позже, когда прочитал "Майн Кампф" и узнал об их отношении к славянам.
В дневнике Геббельса Бай упоминается лишь два раза
Попробуем несколько приземлить этот рассказ. В дневнике Геббельса Бай упоминается лишь два раза. Впервые 31 мая 1928 года:
"Господин Бай (в одном из изданий имя расшифровано неверно, как Стуй) от русских эмигрантов у меня с казаком-полковником, который до войны возглавлял русский шпионаж".
И дальше Геббельс жалуется, что узнал от русских, что весь полицай-президиум Берлина активно работает против нацистов, гоняясь за НСДАП как черт за бедной душонкой. Геббельс заключает:
"Мы должны держать уши востро. Русские будут держать нас в курсе дела, но мы должны быть настороже, чтобы они не навешали нам лапши".
Кем был спутник Бая? Казаком был Шкуро, но он не был разведчиком и был генералом, а не полковником. Орлов был контрразведчиком и точно не был казаком. Лучше всего, хотя тоже не идеально, на эту роль подходит Гуманский.
Через полгода Геббельс возвращается к теме. Это декабрь 1928 года:
"Вчера разговор с Баем и казачьим полковником. Они просят нашей помощи в слежке за антибольшевиками. Сделаем. Но я не принимаю эмигрантов слишком всерьез. Они чересчур неустойчивы и все надеются на бога из машины. Каждый день являются с новыми планами, но из этого ничего не выходит".
Вот эта версия совпадает с той, которую использует сам Бай в 1933 году, когда рассказывает, что "персонал для внешней слежки за агентами ГПУ и Коминтерна был предоставлен нам доктором Геббельсом".
К этому моменту, к концу 1928 года, Бай не только журналист, но и издатель. Он издает ротаторную газетку Nachrichten über Russland, в которой печатает новости о России, большей частью являющиеся пересказом советского официоза или сведениями, выходящими из-под клавиш печатных машинок тех самых фабрикантов разведданных.
Также он возглавляет издательство Jermak-Verlag, в котором готовит к печати антибольшевистскую газету "Путь правды" (впоследствии вышло 1 или 2 номера, но уже в форме журнала). Разумеется, все это происходит на деньги отца. Вся эта идиллия заканчивается в марте 1929 года, когда по настоянию советских дипломатов Орлова и его подельников арестовывают, помимо прочего в числе объектов для обыска оказывается помещение издательства, это попадает в газеты и приводит впоследствии к банкротству и закрытию издательства.
Орлова в итоге судят, он получает за подделку документов и мошенничество 4 месяца тюрьмы, которые он, впрочем, к этому времени уже отсидел. Впоследствии, после неудавшейся апелляции, Орлова вышлют из Германии и он обоснуется в Брюсселе.
Бай впоследствии неоднократно клялся, что не имел и малейшего представления о том, что документы сфабрикованы
Бай впоследствии неоднократно клялся, что не имел и малейшего представления о том, что документы сфабрикованы, что во всем виноват Гуманский, которому он слепо верил. Некоторый диссонанс в эту версию вносит нота советского полпредства, которое, не удовлетворившись первыми жертвами, настаивало и на преследовании других фальсификаторов, в частности, некоего Артура Бая, пытавшегося продать в китайское посольство поддельные документы о советских внешнеполитических планах.
Результатом этого было то, что Бая взяли на короткий поводок полицейские органы и, по собственному признанию, он вынужден был прервать все связи с НСДАП, дабы не быть арестованным.
И все же маятник качнулся довольно неожиданно. В октябре 1929 года из советского полпредства в Париже бежал дипломат Григорий Беседовский. Впоследствии он организовал – большей частью из таких же невозвращенцев, как он, – антибольшевистскую политическую группу "Борьба" и выпускал одноименную газету. Вся эта история подробно изложена в втором томе весьма фундированного и увлекательного исследования Владимира Гениса "Неверные слуги режима", к которому я и отсылаю интересующихся подробностями. Здесь укажем лишь, что группа была с самого начала инфильтрована ГПУ и находилась под его колпаком.
Бай знакомится с Беседовским, сперва письменно, затем, после визита Беседовского в Берлин в 1931 году, лично и становится его представителем в Берлине. В качества исторического курьеза отметим, что одним из лиц, работавших в тот период вместе с Баем и рекламировавших "Борьбу" в немецких политических сферах, был Виктор Фазольт, муж двоюродной сестры Владимира Набокова. Как он влип в эту историю – совершенно непонятно.
Естественно, "Борьба", как организация бывших коммунистов, политически ориентируется уже не на крайне правых, а на центр и немецких социал-демократов. В рамках политической борьбы в экстренном выпуске "Борьбы" печатаются "сенсационные документы" о связях нацистов с Москвой. Якобы между нацистами и коммунистами состоялись переговоры в Гармиш-Партенкирхене, нацисты получили деньги, а соответствующие расписки хранятся в Москве. Как нетрудно догадаться, и этот материал попал в "Борьбу" через Гуманского, который в этот раз и сам участвовал в фабрикации.
После этой истории и "Борьба", и Беседовский, и прочно привязанный к ним Бай становятся для нацистов красной тряпкой
Только после раскрытия этой аферы Бай окончательно порвал с Гуманским. Вопрос, почему процесс Орлова недостаточно открыл ему глаза на происходящее, мы из сострадания к герою ставить не будем.
Разумеется, после этой истории и "Борьба", и Беседовский, и прочно привязанный к ним Бай становятся для нацистов красной тряпкой.
В его личном деле в архиве НСДАП есть запись от 14 мая 1932 года о занесении в черный список. За три недели до этого разоблачение фальшивок, опубликованных "Борьбой", было двумя полосными статьями опубликовано в Völkischer Beobachter.
Между тем, с одной стороны, политическая активность "Борьбы" угасает, журнал закрывается, даже собрания теперь из экономии устраиваются в парижских бистро, в противоположность этому благосостояние Бая в Берлине растет, и он получает в свое распоряжение автомобиль и вообще швыряется деньгами. Это отмечают самые разные источники, дающие, опять-таки, разные версии происходящего. В частности, по одной из версий, Бай получал после прихода нацистов к власти дотации от них. Это маловероятно, но альтернативную версию дает справка гестапо: якобы Бай настолько втерся в доверие к Беседовскому, что прекрасно на нем зарабатывал, в частности, продавал поступающие от Беседовского материалы о положении в СССР в газеты по цене в три раза превышающей ту, что впоследствии выплачивал самому Беседовскому.
Тем не менее, в контексте прихода нацистов к власти весной 1933 года тема Бая действительно однажды возникает в переписке Василия Бискупского с Альфредом Розенбергом. Тут я отсылаю любопытствующих к моей собственной публикации этой переписки в сборнике "Пособники".
Бискупский пишет 22 марта 1933 года помощнику Розенберга и своему старому знакомому Арно Шикеданцу:
"В течение последних дней у меня было несколько бесед с известным Вам Артуром Баем… Бай сделал мне конфиденциальное предложение о совместной работе, что полностью отвечает перспективам, которые мы вместе с Вами зафиксировали. В случае если его работа получит материальную поддержку,
Бай изъявляет желание и готовность вести ее согласно указаниям центра, о котором шла речь".
То есть Бай и Бискупский пытаются "продать" нацистам сеть французской группы "Борьба", обещая, что она будет действовать в их интересах. Это предложение, как и многочисленные прочие идеи Бискупского того периода, были проигнорированы нацистами, а потом русские энтузиасты были арестованы – в середине июня Бискупский, которого через несколько месяцев выпустили под гарантию отказа от любой политической деятельности и, вероятно, примерно тогда же и Бай. По одному из свидетельств, он провел в тюрьме или концлагере пять месяцев, после чего эмигрировал в Швейцарию.
Арестован был, к слову, и Гуманский, причем, по мнению Бискупского, именно по доносу Бая. Гуманского выслали из Германии, он обосновался в Праге, где, движимый антипатией к национал-социалистам, в 1934 году вступил в контакт с советской разведкой, в 1936-м официально завербован, затем отозван в СССР, дал подробнейшие показания и рекомендации по ведению разведки в Германии, 4 марта 1939 года расстрелян.
Но вернемся к Баю. В Швейцарии он провел четыре года с перерывами, выезжая в Париж и подолгу останавливаясь там. Даже в картотеке гестапо от декабря 1936 года зафиксирован его парижский, а не швейцарский адрес. На жизнь он продолжал зарабатывать журналистикой и торговлей разведданными, достоверность которых, в связи с прежней кредитной историей, конечно, может вызывать вопросы.
В этот период он фигурирует в справках самых различных разведок и спецслужб
В этот период он фигурирует в справках самых различных разведок и спецслужб. Гестапо считало, что он работает на французскую разведку уже потому, что на нее работает Беседовский. Советская разведка была уверена, что Бая выпустили из тюрьмы под обещание вести шпионаж в пользу Германии. Того же мнения придерживались английская и французская разведки. Чтобы как-то оттенить эту картину, укажем, что польская и швейцарская разведки считали Бая советским агентом.
В итоге в конце 1937 года его из Швейцарии выслали (здесь я пользуюсь данными из статьи швейцарского историка Эриха Гюнтхарта), в обосновании написали, что корреспонденции из Швейцарии во французские газеты могут писать и швейцарские журналисты, иностранец, да еще и подозрительный, тут не требуется.
Бай перебрался в Брюссель, откуда направил в Швейцарии целую пачку рапортов о коммунистических деятелях и акциях в разных западноевропейских странах, в том числе и в самой Швейцарии. Кстати, еще во время пребывания в Берне он предлагал материалы о работе Коминтерна в местное немецкое консульство, они были переправлены в Берлин, где их сочли весьма поверхностными и исключили наличие у Бая источников для получения действительно "секретных сведений". Тем не менее, в рапорте английской разведки от конца 1938 года Бай продолжает рассказывать своему информатору, что еженедельно направляет в Швейцарию сводки о деятельности Коминтерна в Европе.
Так Бай в Брюсселе встречает начало Второй мировой. В середине апреля 1940 года, менее чем за месяц до нападения Германии на Францию и Бельгию, Бай возвращается в Германию. Возможно, протекцию ему составили родственники первой жены, занимавшие, если верить ему, достаточно высокое положение в иерархии рейха. Бай устраивается переводчиком в одну из структур министерства пропаганды, но через пять месяцев его увольняют, так как его проверили и признали неблагонадежным, в связи со всем славным прошлым.
И вот тут наступает тот момент, о котором Бай говорил в "Красном квадрате" - чтобы избежать еще более пристального интереса со стороны гестапо, он идет в Вермахт. Франция уже разбита, но Бай сначала остается на Западе, готовясь к вторжению в Англию, а уже в 1941 году его перебрасывают на восток.
Бай это человек без внутреннего стержня, которому удается втираться в доверие к людям и использовать это в своих целях
Справка гестапо от декабря 1941 года, которую мы многократно цитировали, заканчивается так:
"Из вышесказанного можно уяснить, что Бай это человек без внутреннего стержня, которому удается втираться в доверие к людям и использовать это в своих целях. Даже если он намерен начать вести правильный образ жизни, нет никакой гарантии тому, что он всеми силами будет к этому стремиться и не сойдет с пути, когда на нем возникнут иные привлекательные цели. Поэтому мы сомневаемся в целесообразности использования Бая в качестве военного пропагандиста".
Но дело в том, что Берлин, где была написана эта справка, располагался довольно далеко от Восточного фронта и, в частности, от города Орла, в котором весной 1942 года квартировала вторая танковая армия, в которой служил Артур Бай. Человек со знанием русского языка, умеющий находить общий язык с самыми разными людьми был там на весь золота, поэтому, несмотря на прямой запрет министерства пропаганды, Бай попал в полуроту пропаганды 693 и был брошен на выпуск издававшейся в Орле коллаборационистской газеты "Речь".
Благодаря случаю мне удалось выяснить и под каким псевдонимом он там печатался. В начале 30-х в Германии он использовал псевдоним А. Волгин, такого в "Речи" не встречается. Есть несколько материалов, подписанных просто литерой Б., возможно, они тоже принадлежат Баю, но основным псевдонимом являлся, вероятно, Волков. Именно весной 1942 года некто Волков печатает в "Речи" довольно много статей (тут я хотел бы поблагодарить Бориса Анатольевича Равдина, который мне когда-то прислал роспись "Речи" до апреля 1942 года).
Главным же аргументом в пользу тождественности является опубликованная в "Речи" 8 апреля 1942 года статья "В освобожденной деревне (Карачев)". Дело в том, что в материалах 2-й танковой армии в Бундесархиве во Фрайбурге мне удалось найти отчет зондерфюрера Бая о поездке в Карачев и деревни вокруг него от 3 апреля того же года.
Надо сказать, что в статьях Волкова используется стандартная риторика немецкой пропаганды со всеми традиционными проклятиями в адрес жидовской власти большевиков, тут он ничем из общего ряда не выделялся.
Заметим на полях, что этого Волкова не следует путать с псевдонимом Н. Волков, который использовал впоследствии Николай Соколовский (Горчаков), герой одной из прошлых наших передач.
В частной беседе Бай называл свою жену "комсомолочка"
Постепенно публикации Волкова (предположительно Бая) иссякают, как впоследствии заметил один из сотрудников: Бай больше занимался своими личными делами, чем редакционными. Личные дела заключались в том, что он встретил в Орле девушку Машу, которую в итоге эвакуировал в Германию в город Норден и устроил в качестве остарбайтерши в дом к своему отцу, а впоследствии, когда сам вернулся в Германию, он на ней женился, и они до самого конца прожили вместе. Уже в 1990-х годах Артура Бая посещал известный историк и архивист Габриэль Суперфин и ему принадлежит любопытная подробность: в частной беседе Бай называл свою жену "комсомолочка".
Но вернемся назад в военный Орел.
До своего отъезда Бай успел принять два важных кадровых решения: он сделал редактором "Речи" одесского инженера Михаила Илинича, попавшего в плен осенью 1941 года, заинтересовавшего штаб 2-й танковой армии своими показаниями и пропагандистскими предложениями и поэтому так и оставшегося при штабе. Публиковался он под псевдонимом Октан и впоследствии Бай вспоминал, что "он оказался большим нацистом, чем сами нацисты". Но на первых порах он ему несомненно протежировал. Возможно, впоследствии нам удастся сделать об Октане отдельную передачу.
Заместителем редактора стал Владимир Соколов, публиковавшийся под псевдонимом Самарин, к этой истории мы еще вернемся.
Но берлинская бюрократия тоже не забыла о своих оценках Бая и неожиданно для него в мае 1942 года в Орел поступает приказ о переводе Бая в учебный полк Бранденбург, то есть ему светит переход из уютного пропагандистского убежища, из-за письменного стола, прямо на передовую, причем не просто на передовую, а в полк, который занимается диверсионными операциями, то есть, может, даже и в советский тыл.
Но к счастью для него 30 мая на защиту Бая выступает командование 2-й танковой армии. Они посылают в Берлин записку, в которой пишут, что Артур Бай это единственный человек в их распоряжении с журналистскими способностями и одновременно знанием русского языка и без него вся пропаганда в адрес местного населения пойдет коту под хвост. Газета в нынешнем виде весьма популярна у населения, и в этом огромная заслуга Бая. В итоге после такого напора приказ аннулируется.
Тем не менее, со второй попытки, в конце 1942 года Бая все-таки отзывают из Орла, некоторое время он находится в учебном центре немецких пропагандистов в Потсдаме, затем, с его слов, его направляют на западный фронт, в конце войны он оказывается ненадолго в английском плену, но быстро выходит на свободу и даже попадает в состав комиссии по денацификации в городе Нордене, где и прожил до конца своих дней.
Зарабатывает на жизнь он журналистикой и переводами, например, мне попались строки Пастернака в его переводе. В адресных книгах фигурирует как владелец журналистского бюро, а впоследствии даже директор Института изучения рынка и общественного мнения. В 1964 году Бай посетил СССР с тургруппой (с его слов, он пытался попасть и раньше, но не получал въездной визы), тогда же или даже раньше он вступил в местное Общество дружбы с СССР и стал его вице-председателем.
В начале 80-х судьба (впрочем, вероятно, и не только судьба, но и интересы одного известного советского комитета) снова сталкивают его с бывшим подчиненным по "Речи" Владимиром Соколовым-Самариным. Тот сделал неплохую карьеру в США, преподавал в Йельском университете, но благодаря публикациям в советской прессе стало известно о его работе в "Речи", место в Йеле он потерял, более того, началась судебная процедура по лишению его американского гражданства и тут, надо сказать, Артур Бай приложил известные усилия к тому, чтобы Самарина окончательно закопать. Насколько можно судить, Самарин сам связался с Баем в 1982 году, но вместо поддержки получил свидетельство против себя. Бай показал перед судом, что Самарин писал в "Речи" антисемитские статьи полностью в русле нацистской пропаганды. Конечно, он делал это потому, что от него требовали, но он и не отказывался от этого задания". Более того, Бай передал суду то самое письмо, в котором Самарин просил его о помощи.
В итоге Самарина лишили американского гражданства, и он был вынужден перебраться в Канаду, где и умер.
Что касается карьеры Бая в 90-х годах, то она весьма неплохо описана в мемуарном очерке Александра Калачева, о котором я упоминал в начале передачи.
"К вам, что, Бай каждый день приезжает? Где же водка?"
Коротко говоря, Бай помогал новым русским предпринимателям наводить мосты со старыми немецкими предпринимателями, выступал посредником в различных сделках, несколько раз приезжал в Россию, со своими подопечными исколесил всю Германию, принимал их у себя дома в Нордене, и все это в возрасте за 85. Калачев рисует Бая человеком с русской душой и характером, также не чуждого выпивке, приводит пример, что Бай любил ошарашить немецких менеджеров, поставивших во время переговоров на стол лишь минералку, вопросом: "К вам, что, Бай каждый день приезжает? Где же водка?" Как правило, в закромах немецкой фирмы водки не находилось и менеджерам приходилось бежать в магазин.
Другой рассказ Калачева. Бай очень любил русскую культуру, организовал в Германии гастроли русской певицы Ларисы Трухиной, которая должна была исполнять романсы на стихи Пушкина, как можно понять, но почему-то организаторы гастролей захотели также услышать скабрезные произведения поэта. Конечно, и Бай, и певица Трухина наотрез от этого отказались, поскольку Пушкин это святой для каждого русского поэт, а немцам этого не понять.
В 1995 году примерно Артура Бая в Нордоне посетил архивист и историк Габриэль Суперфин в компании с Геннадием Кузовкиным. Габриэль Гаврилович как раз тогда заведовал архивом в Институте Восточной Европы, и целью поездки, естественно, было приобретение архива Артура Бая для института. К сожалению, переговоры не увенчались успехом, Артур Бай однозначно сказал, что, несмотря на то что архив у него сохранился и даже существуют письма Беседовского к нему, эти документы он в архив отдавать не хочет, а собирается перед своей смертью уничтожить. Действительно ли он так поступил, мы не знаем. Умер он в 1992 году, в возрасте практически 94 лет, и похоронен на кладбище города Нордена.
