В своем обращении к Федеральному собранию 21 февраля Владимир Путин объявил, что Россия приостанавливает участие в Договоре о стратегических наступательных вооружениях, так называемом СНВ-3. Этот договор был заключен Дмитрием Медведевым и Бараком Обамой в 2010 году сроком на 10 лет, в начале 2021 года продлен еще на пять, но фактически продержался только два.

Путин подчеркнул, что Россия не полностью выходит из СНВ-3, а только приостанавливает свое участие. Он заявил, что требование договора об инспекциях российских ядерных объектов в нынешних обстоятельствах превращается в "театр абсурда". Кроме того, российский президент упомянул, что налагаемые СНВ-3 ограничения не касаются еще двух обладающих ядерным оружием стран НАТО, Великобритании и Франции. "Мы должны для себя понять, на что претендуют такие страны Североатлантического альянса, как Франция и Великобритания, и как мы будем учитывать их стратегические арсеналы", – заявил Путин.

На следующий день после речи Путина Госдума и Совфед РФ единогласно поддержали приостановку участия в договоре. При этом в российском МИДе подчеркнули, что Россия не планирует отказываться от взятых на себя обязательств по количественным ограничениям носителей ядерного оружия и ядерных боезарядов.

Радио Свобода обсудило со старшим научным сотрудником Института исследований ООН в области разоружения в Женеве, руководителем проекта "Ядерные силы России" Павлом Подвигом, насколько адекватны претензии Путина, станет ли решение российских властей началом новой гонки вооружений и чего лишается сама Россия, временно отказываясь от участия в договоре.

– Какие взаимные обязательства содержит договор СНВ-3 кроме количественных ограничений для носителей и боезарядов?

– Это система проверки этих ограничений. Она состоит из многих компонентов, в том числе это система обмена данными, обширная система уведомлений об изменении состава арсенала. При развертывании ракеты, при ликвидации посылается соответствующее заявление. Если я правильно помню, при перебазировании и выходе из баз мобильных ракет тоже посылается уведомление. Предполагается, что стороны постоянно обмениваются большим объемом информации. Кроме этого, конечно, есть механизм инспекций на местах, который позволял проверять точность уведомлений, которыми стороны обмениваются. Ну, и еще один механизм, тоже очень важный, это двусторонняя консультативная комиссия, которая призвана решать всяческие вопросы, относящиеся к выполнению договора, урегулировать спорные вопросы и прочее. Теперь все эти механизмы, видимо, использоваться не будут, то есть не будет обмена данными, как минимум со стороны России, не будет возобновлена работа двусторонней комиссии, не будут возобновлены инспекции на местах. При этом Россия через заявление МИДа обещала, что количественные потолки будет уважать.

– Мотивируя приостановку договора, Путин сказал, что американцы требуют провести инспекции российских оборонных объектов, при этом российские инспекции в США не допускают. Что он имел в виду?

– Я не смог найти заявления, на которое он ссылался. Какое-то время назад США выпустили доклад о выполнении договора СНВ, и они там написали, что Россия не выполняет свои обязательства в части созыва двусторонней консультативной комиссии. В договоре есть четкий срок, в течение которого должна быть созвана комиссия по заявлению одной из сторон, и Россия этот срок не удовлетворила. Но Путин говорил совсем другое. Мое понимание такое, что в высшем российском руководстве представление о том, как функционирует система СНВ, как устроены инспекции, и что там, собственно, проверяют, очень приблизительное и глубоко неверное.

– Правда ли, что Россия отказалась допустить американскую инспекцию в минувшем августе?

– История сложнее. Инспекции и заседания комиссии приостановили весной 2020 года по обоюдному согласию из-за пандемии. Никаких трений это решений не вызвало. Летом 2022 года стало понятно, что инспекции можно возобновлять, и здесь, на мой взгляд, американцы не очень хорошо просчитали ситуацию. Они решили возобновлять явочным порядком, то есть просто прислали уведомление, "мы едем к вам с инспекцией". Как я понимаю, на рабочем уровне было другое понимание того, как это все должно быть решено. В России ожидали, что сначала будет созвана комиссия и в ее рамках можно будет обсудить возобновление инспекций. В России на явочный порядок как-то обиделись, и не без оснований, я бы так сказал. Договор формально позволяет выводить объекты из-под инспекции, это сделано для случаев, когда у вас затопило, например, авария какая-то произошла. Но в этот раз Россия объявила, что выводит из-под инспекции все объекты, и американцы никуда не полетели. Но при этом вроде бы в кулуарах, на рабочем уровне договорились, что давайте все-таки соберем комиссию в Каире 29 ноября и там все рассмотрим. Россия еще предъявляла претензии по поводу сложностей с транзитными визами, ограничением полетов и прочим. Но проблемы все эти были вполне решаемыми. Уже чемоданы, насколько я знаю, были собраны, но тут эта история попала на глаза российскому высшему политическому руководству, и получилось то, что мы слышали вчера: как же так мы будем с американцами о чем-то говорить, когда тут такие дела?

– То есть Путин уже тогда, еще до 29 ноября принял решение о приостановке участия в договоре?

– Не факт. Потому что все равно какая-то работа шла. Мое понимание такое, что на рабочем уровне, на уровне МИДа, на уровне Госдепа США люди старались избегать необратимых шагов. Но все это затянулось, и когда после срыва каирской встречи прошло 45 дней, американцы заявили, что Россия не выполняет своих обязательств, указывая на конкретный пункт договора.

– Фактически до этого момента Россия и США знали о ядерных арсеналах друг друга практически все: места базирования, ремонта и производства, количество носителей ядерного оружия и ядерных боезарядов, правильно?

– Ну, да, конечно. Вся эта система была создана еще в 1991 году, а начала работать в 1994-м, когда вступил в силу договор СНВ-1. Все объекты, которые попадают под действие договора, очень хорошо известны, и никаких взаимных секретов, на самом деле, нет.

– А новые, перспективные виды стратегического оружия, которые, если верить Путину, испытываются в России, – ракета "Буревестник", торпеда "Посейдон" и так далее, они находятся вне рамок договора?

– С этим сложнее, эти вопросы обсуждаются как раз в рамках консультативного механизма. В нынешнем договоре СНВ есть положение, которое говорит, что если одна из сторон создает какие-то новые типы стратегических вооружений, то другая сторона имеет право поднять этот вопрос в двусторонней консультативной комиссии. По поводу перспективных российских вооружений США это в свое время сделали, и по этому поводу шел диалог. В договоре четко не сказано, что должно последовать за таким обсуждением. Российская позиция заключалась в том, что эти системы не попадают под нынешний договор, но в принципе было понимание, что вот если будет следующий договор, то тогда, может быть, можно будет их туда вписать явным образом. Но тут важно вот что: даже если перспективные вооружения все-таки будут развернуты, с точки зрения практической, с точки зрения стратегического баланса они особой роли играть не будут. Важна именно готовность сторон обсуждать их включение в новый договор.

– А у США есть новое стратегическое оружие, которое договор не покрывает?

– Нет, насколько мне известно. Они, в принципе, при обновлении арсенала действовали исходя из программы замены – один к одному. То есть если это баллистические ракеты наземного базирования, то их новыми ракетами наземного базирования и заменяли. Единственное, что может быть отнесено к этой категории, это план возрождения программы крылатых ракет морского базирования с ядерным оснащением. То есть в свое время США имели такую систему, они ее сначала сняли с подводных лодок и отправили на склады, а где-то в 2014 году полностью все это уничтожили. Теперь идея, что такая система должна быть воссоздана в новом облике, в США обсуждается. Если я правильно помню, администрация Байдена эту идею зарубила, но если к ней будет решено вернуться, это будет вне договора. Но опять же в общей картине роль такого рода систем будет не очень велика.

– Сейчас арсеналы и России, и США имеют заметно меньшее количество носителей, чем предполагает потолок СНВ-3, по боезарядам стороны близки к потолку. Насколько легко в случае отказа от договора обеим сторонам было бы нарастить арсенал оружия, фактически стоящего на дежурстве?

– По носителям, наверное, это сделать будет сложно. В принципе, США, как я понимаю, могут добавить какое-то количество баллистических ракет на свои подводные лодки. Они в какой-то момент сократили их количество с 24 до 20 и могут снова вернуть эти четыре ракеты. У России по носителям, наверное, запаса нет совсем. Сейчас идет плановый процесс замены старых ракет на новые, один к одному. Такого, чтобы ракеты где-то лежали на складе, нет. В части боезарядов ситуация немножко другая, они как раз есть в запасе, который создавался целенаправленно. США, по тем оценкам, которые я видел, в принципе, могут удвоить количество развернутых боезарядов за сравнительно небольшой срок. Ракеты "Минутмен" сейчас стоят в оснащении с одним боезарядом, а могут быть развернуты с тремя боезарядами, и это легко сделать. То же самое касается и американских ракет морского базирования. По России точной информации меньше, но вроде бы там тоже какие-то ракеты развернуты с меньшим количеством боезарядов, нежели то, которое они могут в принципе нести. По оценкам Федерации американских ученых, Россия может увеличить на 50 процентов количество развернутых боезарядов. Но эта возможность существовала всегда, это из категории "наш бронепоезд стоит на запасном пути", она учитывалась, когда шли переговоры. И решение было такое, что на самом деле существенной опасности, скажем так, такого рода развитие событий не представляет.

– То есть нельзя сказать, что Россия и США стремились развернуть у себя максимум из возможного в рамках договора оружия?

– Нет. И нельзя сказать, что все только сидели и ждали, когда исчезнет договор. Все как-то смирились, скажем так, что есть полторы тысячи боезарядов, и все планирование идет исходя из этих значений. Ситуация, конечно, может измениться. Американцы уже начинают кивать на Китай и говорить, что "нужно больше". Я совершенно убежден, что сейчас в США пойдут разговоры, что, поскольку мы не можем проверить, сколько боезарядов у России, то мы должны считать, что Россия нас обманывает и развертывает больше, чем можно по договору. Россия быстро осознает, что потеряла инструмент, с помощью которого она могла бы продемонстрировать США и всему миру, что придерживается обязательств по ограничению стратегических вооружений. Инструмент пропал, обвинения сейчас несомненно пойдут, а ответить на эти обвинения Россия ничем не сможет. В этом смысле решение о приостановке было совершенно необдуманным.

- Россия использует в Украине ракеты Х-55 с макетами боевой части. Они тоже относятся к носителям ядерного оружия. Количество этих ракет учитывается в договоре?

– По условиям договора каждый бомбардировщик считается как один развернутый носитель, считаются самолеты. А сколько к ним подвешено и каких крылатых ракет – этого учета нет и эти вещи не проверяются.

– Как можно трактовать слова Путина о том, что российские ядерные силы обновлены на 91,3 процента?

– Это сложно трактовать. Я в разное время пытался понять, как они считают эту цифру. Мое понимание такое, что эти несчастные оставшиеся 8,7 процента – это, наверное, какие-то старые ракеты "Тополь", которые где-то остались стоять, может быть, ракеты "Воевода", А-36М2, южмашевские, которые тоже где-то сохранились. Все они, конечно, если и развернуты, то находятся в самом конце своего жизненного цикла. С другой стороны, ракеты "Тополь-М", которые считаются, видимо, новыми, начали развертывать в 1997 году, им уже 25 лет. Это статистика, которая, на самом деле, ни о чем не говорит.

– А что с зарядами? Их обновляют?

– C зарядами информации не так много, как хотелось бы, но, насколько я понимаю, в России они постоянно "перебираются". Вот у вас заряд, у него есть какой-то гарантийный срок, 10–15 лет, когда он заканчивается, заряд везут на завод, разбирают целиком и взамен собирают новый, у которого срок действия будет снова 10–15. В России это было налажено с советских времен. Естественно, объемы теперь сократились, но процесс идет, причем разбирают и старые, советские заряды. Где-то была оценка, что в России несколько сотен боезарядов в год разбирают и где-то две-три сотни зарядов собирают, то есть боезаряды постоянно обновляются.

– Путин в своем обращении намекнул, что в США с зарядами все не так радужно, "истекают гарантийные сроки годности боевого применения отдельных видов ядерных боеприпасов" и поэтому Америка якобы готовит новые испытания. Это правда – насчет истечения гарантийных сроков?

– Cчитается, что в СССР и США были приняты различные подходы. Советские и российские боезаряды создавались с тем расчетом, что они будут регулярно обновляться, США полагаются на старые запасы зарядов. Они, конечно, устаревают, но в свое время в США была создана огромная программа Stockpile Stewardhip and Management, программа поддержания арсенала в готовности. Это большие деньги, хорошие лаборатории, которые периодически, по-моему ежегодно, сертифицируют заряды и гарантируют Конгрессу их боеспособность. Для этого есть инженерные возможности, это хорошо налаженный процесс. То есть такого, чтобы американцы сидели и переживали, что сейчас все превратится в тыкву, конечно, нет. И особого интереса в возобновлении испытаний, о котором говорил Путин, тоже нет. Голоса о возобновлении испытаний, насколько я могу судить, звучат в США совершенно маргинальные, я практически полностью исключаю возможность того, что США испытания возобновят. И в этом смысле вчерашнее заявление Путина я готов рассматривать как хорошую новость. Он сказал, что Россия возобновит испытания только в ответ, а США этого делать не собираются.

– Путин в своем обращении фактически связал возвращение к договору СНВ-3 с учетом ядерных арсеналов Великобритании и Франции. Это осмыслено с точки зрения стратегического сдерживания или это чисто политическое требование?

– Конечно, было бы хорошо, чтобы все арсеналы учитывались, ограничивались и так далее. Но процесс контроля над вооружением на самом деле не сводится к подсчету того, у кого сколько оружия. По большому счету эти цифры особой роли не играют. Важны договоренности, механизмы контроля, взаимное понимание между странами. Еще Советский Союз пробовал как-то включить Британию и Францию в договоры об ограничениях еще, по-моему, с 1968 года, но всегда было понятно, что политически нужно договариваться с Соединенными Штатами. Россия в процессе разоружения реально выступает на равных с США, вот что важно. Включить в договор другие страны исключительно сложно, если настаивать на такой позиции, то не будет вообще никакого договора, это понимали еще в СССР и каждый раз соглашались, что давайте договариваться с США, а остальных, в общем, не заметим. Что и справедливо: арсеналы Британии и Франции существенной роли не играют.

– Можно ли сказать, что приостановка участия в СНВ-3 в нынешних обстоятельствах – почти самый минимальный уровень эскалации, который практически мало что будет означать?

– Я бы сказал так: могло быть хуже. Я убежден, что процесс контроля над вооружениями, разоружение – это процесс политический, и он отражает существующее состояние взаимоотношений. Так что ничего неожиданного в этом решении нет. С другой стороны, Россия подчеркнула, что это приостановление, а не выход из договора. Заявили, что не будут превышать потолки, что продолжат обмениваться уведомлениями о предстоящих пусках ракет, что тоже очень важно. Про испытания сказали, что только в ответ на испытания в США. Есть градация плохих новостей, и я в этой ситуации считаю, что отсутствие совсем плохих новостей можно считать уже хорошей новостью, – считает Павел Подвиг.