Режиссер Анна Саруханова родилась в Тбилиси, окончила факультет журналистики МГУ и Высшие курсы сценаристов и режиссеров во ВГИКе. Ее короткометражный фильм "Попасть внутрь" участвовал в официальном конкурсе Международного кинофестиваля Doclisboa в Португалии, лента "До конца дня" – в Локарно, а работа "Идеальный порядок" была отобрана для фестиваля в Сараеве.

Новый документальный фильм Сарухановой "Бег 2022" рассказывает о Мите – молодом российском активисте, сбежавшем от путинского режима в Грузию. Здесь он занимается волонтерской деятельностью, а также создает сатирическое шоу о России на ютубе с участием известных российских комиков.

Мы поговорили с Анной о разнице работы в Грузии и России и о том, как она нашла героев для новой картины.

Смотрите премьеру фильма "Бег 2022". Оригинал материала на сайте "Настоящего Времени".

– Прежде чем мы поговорим о твоем новом фильме "Бег 2022", расскажи немного о себе. Ты родилась в Грузии, затем училась в МГУ и на Высших режиссерских курсах в Москве. Каким было то время?

– Моя семья уехала из Грузии в довольно сложное время. Это был развал Советского Союза, в Тбилиси была гражданская война, и родители приняли решение поехать в Москву. Я с детства хотела вернуться обратно, считала, что Грузия – моя родина и я хочу быть здесь. Но родители думали: Москва – это возможности. И я благодарна, что получила образование в Москве.

Сейчас очень много чего поменялось в университетах, некоторые заняли идеологическую позицию, не близкую мне. Но я закончила МГУ очень давно, 13 лет назад. И училась еще при Ясене Николаевиче Засурском, выпускалась я уже не при нем, но до четвертого курса он был деканом журфака.

С детства мне было интересно снимать и я хотела быть режиссером игрового кино. Поэтому после МГУ я поступила на Высшие режиссерские курсы. Мне очень нравился Владимир Алексеевич Фенченко (режиссер-документалист и педагог ВГИКа и ВКСР). Он меня позвал, и я поступила в его мастерскую, которую он вел вместе с Владимиром Хотиненко и Павлом Финном. Всех трех мастеров я очень люблю и очень благодарна за то, чему я там научилась.

– Было ли у тебя тогда предчувствие, что в России все настолько изменится?

– Предчувствия были, еще когда я училась в гимназии имени Артема Боровика. У нас целый холл был посвящен журналистам. Я училась тогда в 10-м классе, была довольно политически активна с детства и думала: "Хочу, чтобы здесь был стенд, посвященный Юрию Щекочихину". Он был убит, и я уже тогда понимала: что-то идет не так.

Дальше я помню момент, когда в 2010-м я защищалась на факультете журналистики. Мой диплом был посвящен войне – это был документальный фильм про грузинскую семью, которая вернулась под Цхинвали, их дом был разрушен российскими войсками. Они единственные на тот момент из деревни Эргнети решили вернуться обратно.

На защите тоже возникли вопросы: "А что произошло? А что, была война?" Это было очень странно, но на тот момент факультет журналистики был довольно свободным, и комиссия сказала, что все-таки диплом очень хороший. Сейчас меня, наверное, посадили бы за него, да, наверняка это бы точно произошло.

– В какой момент ты снова вернулась в Грузию, было ли это связано с политическими событиями?

– После учебы мне предлагали разные проекты, я снимала короткометражки. Сняла 20-серийный сериал "Дневник Луизы Ложкиной" в компании Анны Меликян, работала с Валерией Гай Германикой (первым ассистентом режиссера на фильме "Да и да". – НВ). Не помню, было ли это напрямую связано именно с Крымом и другими политическими событиями, но в какой то момент я просто поняла, вот как раз в 2014 году, что хочу вернуться в Грузию и снимать здесь.

На самом деле я всегда проводила каникулы и все свободное время дома в Тбилиси еще со школы, но уехать и не возвращаться в Москву я решила примерно в 2015 году. В Грузии я сделала короткий метр "До конца дня", который отобрали на фестиваль в Локарно, и так я начала снимать здесь.

– Расскажи о своем грузинском периоде, о том, как грузинский кинематограф на тебя повлиял? Чем отличается грузинская индустрия от российской?

– Если говорить не о кино, а именно об индустрии, то, конечно, отличается масштабом. В Грузии выпускается не так много фильмов, как в России, но при этом все фильмы, которые создаются здесь, – фестивальные, это именно авторское кино. Если брать грузинских режиссеров, то самое большое влияние на меня оказал Отар Иоселиани, у которого я стажировалась, когда еще не поступила на режиссуру.

Мне очень хотелось побывать на съемках, посмотреть, как делается игровое кино. Я напросилась к нему на площадку, когда он снимал фильм "Шантрапа". Часть фильма снималась во Франции, туда я не поехала, но ходила помогать на площадку в Тбилиси, когда съемки шли там. Это было здорово.

– Что означает название твоего фильма "Бег 2022"? Это отсылка?

– Здесь, конечно, есть отсылка к Булгакову. Мне показалось, что Россия теряет своих лучших людей, все уезжают, как и в начале XX века. Все просто бегут, умы и люди, те, кто мог бы действительно что-то сделать в самой России. Поэтому мне показалось, что было бы неплохо так назвать фильм.

– Главный герой фильма Митя немного похож на персонажа классической литературы…

– Да, он интересный. Мне как режиссеру было интересно снимать его, потому что он неординарный, неопределившийся и в то же время осознанный. Неинтересно снимать про совсем однозначного человека.

Митя меня привлек в первую очередь тем, что он позволил проживать все вместе с ним. Ему не страшно, он открыто заявляет свою позицию. Потому что очень многие люди из России против войны и против того, что творится, но как только ты говоришь им "можно я это сниму", они сразу отказывались. Многие боялись, а он не боялся.

Второе, что мне очень понравилось, что волонтерский центр, в котором он помогает, выглядел как некая психотерапия. Люди туда приходили действительно помогать, но еще это было важно для них самих. Важно было именно помогать украинцам, потому что на них лежало чувство вины, и меня эта ситуация тоже привлекла. Мне очень важно было запечатлеть это время, и я очень рада, что сделала это именно в апреле-мае, когда все только началось.

– В фильме есть кадры концерта комика Александра Долгополова, который принял решение выступать на английском. Близка ли тебе его позиция?

– Да, мне кажется, что это очень хорошо, это пример того, как может быть, потому что очень много людей сюда приезжает, очень много "интеллигенции", образованных людей, которые, допустим, организуют какой-то бизнес – и все на русском, иногда пишут на английском, но по-грузински почти никогда. Грузия – маленькая страна, нас всего 3,5 миллиона, мы не как Америка, где можно поселиться на Брайтон-Бич своим комьюнити. Тем более у нас нет дипломатических отношений, Россия оккупировала 20% территории. Я не требую, чтобы россияне говорили друг с другом на английском на улице – это глупо, но если ты заходишь в местное кафе, то ты обязан обращаться с персоналом на интернациональном языке.

Или если ты делаешь какую-то вещь, будь то выступление, показ фильма, открытие секонд-хенда или кафе, – ты не можешь игнорировать тех, кто живет в этой стране. Мне кажется, это просто знак уважения к месту. Очень много образованных людей, к сожалению, не понимают, что никто не обязан здесь говорить с ними на русском. Почему-то ребята, даже те, которые основывают здесь бизнес, воспринимают Грузию как перевалочный пункт и не удосуживаются сделать даже какие-то минимальные подвижки в сторону понимания культуры и места, где они находятся.

Английский – интернациональный язык, который могут понять и украинцы, и белорусы, и грузины. Мне очень это близко. Если бы Саша выступал не на английском, я бы не стала это снимать. Мне был важен этот посыл, и он сам говорит: "Я это делаю, чтобы грузины могли прийти и послушать". И в зале действительно сидели люди из Грузии и Беларуси.

– Как ты решилась снимать кино о русскоязычном комьюнити, были ли у тебя сомнения?

– Я сотрудничаю с медиапорталом Chaikhana.media, для них я сделала уже восемь фильмов, только один из них был про русских, все остальные про Грузию, про грузинскую деревню. В какой-то момент они предложили снять об этом, потому что я была проводником в русское сообщество. Через меня можно было получить инсайдерскую информацию, я могла посмотреть на ситуацию изнутри. Конечно, в марте я была очень зла и потеряна, и если бы меня попросили сделать сюжет про каких-нибудь пропутинских или аполитичных русских, я бы, наверное, отказалась.

Мне помогло то, что меня поддержала Chaikhana и грузинские коллеги. Если бы я была одна, то навряд ли пошла бы на это, я бы скорее волонтерила. Потому что, когда ты делаешь фильм, значительная часть сил уходит на это, и ты уже не можешь посвящать время волонтерству.

– Расскажи немножко про партнерство с Chaikhana.media.

– Чайхана, если я правильно понимаю, – это традиционная комната на Востоке, в которой обсуждаются политические и социальные вопросы в обществе. Как агора у греков, только внутри помещения. Они довольно давно существуют и занимаются освещением всяких социальных вопросов, объединяют авторов из Азербайджана, Армении и Грузии.

В контексте войны, которая сейчас идет между Азербайджаном и Арменией, это тоже важно. Chaikhana.media направлена именно на три эти страны. С ними приятно сотрудничать, и они внимательно относятся к своим авторам, делают так, чтобы твой голос, твоя позиция, твое видение были услышаны.

– Как мне кажется, твой фильм в каком-то смысле является активистским? Может ли вообще кино быть способом сопротивления или формой политического протеста?

– Кино для меня – это в первую очередь авторское высказывание. Допустим, если я иду на митинг, то у меня есть какая-то цель, например добиться свержения правительства. В кино для меня изначально нет настолько четкой политической или социальной цели.

Конечно, кино меняет что-то, я сейчас не про свой фильм говорю, я говорю про фильмы великих мастеров, Годара например. Если это хороший фильм, то в тебе что-то чуть-чуть меняется. Если с этой стороны смотреть, то это активизм, потому что ты все равно закладываешь что-то, чтобы человек, который это смотрит, изменился. Но с точки зрения изменения каких-то законов, мне кажется, кино сложно посчитать активизмом.

Мне очень понравилось, что на премьере в Тбилиси некоторые герои фильма говорили мне спасибо, потому что я так раскрыла тему, показала их. Нельзя упускать, что есть и такие люди, которые стараются что-то сделать, стараются помочь, испытывают невероятное чувство вины, растерянности и отчаяния в этот момент. Естественно, это никак не сравнимо с тем, что переживают украинцы, но мне хотелось показать, что есть такие вот люди, которые вот такими вещами занимаются. Кино – это время, которое ты задерживаешь. Мне было важно запечатлеть именно этот момент, поделиться им, показать эту растерянность и показать это время.

– О чем будет твой следующий фильм?

– Мой новый фильм – игровой, это не док. Я как раз его закончила, но его еще пока нигде нет, потому что я жду ответов от фестивалей. Не могу пока раскрывать сюжет, но если говорить в общем, то это история про самоидентификацию человека, про мое поколение в Грузии.

О тех, кто пришел после поколения 90-х, кому сейчас от 28 до 39. Мы все как будто родились, чтобы что-то изменить, что-то сделать, но у нас не совсем это получается и мы не можем найти свою дорогу. Фильм как раз про такого героя, про то, как он теряет свое альтер эго и потом находит его.

Оригинал материала на сайте "Настоящего Времени".