Два года назад Мартин Даничев рассказал в интервью Радио Свобода историю своей семьи. Его дед – Виктор Столбун, утверждавший, что он способен лечить шизофрению, алкоголизм и другие недуги, создал в СССР под видом коммуны нечто вроде тоталитарной секты, адепты которой попадали в полную зависимость от гуру и подвергались суровым наказаниям. Но Столбуну все сходило с рук, потому что у него были влиятельные покровители из политической и культурной элиты. Безжалостен "целитель" был и к своим родственникам. Мать Мартина Даничева сбежала от отца, но воспитывала собственных детей столь же бесчеловечными методами. Вмешалась уполномоченная по правам детей, Мартина поселили в социальной квартире для бывших выпускников детских домов, а после совершеннолетия он эмигрировал в Израиль.
Новая глава его истории началась в 2022 году, когда 26-летний Мартин решил стать волонтером в Украине, приехал во Львов и обрел там друзей, в том числе и партнера – украинского военнослужащего.
– Историк Лариса Якубова сравнивает мировоззрение "русского мира" с тоталитарной сектой. Виктор Столбун тоже создал своего рода секту. Возможно, в том, что происходит сейчас в России, есть связь с тем, что делал ваш дедушка много лет назад?
Мое сопротивление нынешней России связано и с тем, что я сопротивлялся секте в моей семье
– Безусловно. Анна Чедия Сандермоен, автор книги о моем дедушке, тоже считает, что Россия представляет собой тоталитарную секту. Летом 2022 года мы с Анной были на конференции в Германии, посвященной в том числе разным культам, и говорили о секте моего дедушки и о том, что Россия похожа на секту. Мое сопротивление нынешней России связано и с тем, что я сопротивлялся секте в моей семье. Я как будто снова прохожу те же этапы, которые уже прошел. Возможно, поэтому мне легче распознать пропаганду. Я хотел бы сказать, что не имею никакого отношения к своему дедушке, но это не так. Я – внук диктатора. Да, он был диктатором, это не будет преувеличением. Потому что "сектант" слишком маленькое слово для него, он больше, чем сектант.
– Он "лечил" людей из советских элитарных кругов, и кто-то из его пациентов до сих пор имеет влияние.
– Я посмотрел список деятелей культуры, которые в 2014 году подписали обращение к Путину с поддержкой аннексии Крыма, среди них было как минимум пять пациентов моего дедушки. А сейчас, после 24 февраля, войну поддержали Василий Ливанов и Николай Бурляев, они тоже лечились у дедушки.
Виктор Столбун и его "коллектив"
Его называли гением и предлагали выдвинуть на Нобелевскую премию. Своих детей ему поручали воспитывать высокопоставленные чиновники и известные артисты. Среди его поклонников были писатель Эдуард Успенский, композитор Владимир Шаинский, кинорежиссер Ролан Быков.
Виктор Столбун (1933–2003) считал себя великим педагогом и целителем. В 1970-х годах в брежневском Советском Союзе ему удалось создать коммуну, которую адепты называли "коллективом". В 1988 году за избиения детей в коммуне было возбуждено уголовное дело, но его закрыли по указанию сверху. После распада СССР деятельность "коллектива" рекламировалась в печати и телепередачах, но было и немало критических публикаций, в которых говорилось, что это опасная тоталитарная секта.
В 2020 году появилась книга воспоминаний Анны Сандермоен "Секта в доме моей бабушки" и письмо Татьяны Успенской, которую отец, знаменитый детский писатель, отдал в секту Столбуна.
Анна провела в секте Столбуна 6 лет, с 1981 по 1987 год. Ее бабушка, Дина Михайловна Чедия, была известным палеонтологом и педагогом. Фантаст Иван Ефремов выбрал ее прототипом героини романа "Час быка" Чеди Даан.
В начала 80-х Дина Чедия устроила в своей квартире в Душанбе общежитие для членов "коллектива", и родители Анны, геологи, жившие в Ленинграде, отдали свою дочь на воспитание Столбуну. Анна Сандермоен рассказывает об отвратительных психологических экспериментах, которые проводили Столбун и его адепты. Детей постоянно оскорбляли, приучали говорить на "народном" матерном языке и проходить нелепые тесты: например, с помощью "простукивания" измерялся уровень агрессии. Члены секты путешествовали автостопом по СССР, попутно агитируя дальнобойщиков, зарабатывали на жизнь театральными представлениями, жили в заброшенных домах, палатках, чужих квартирах, с поддельными документами.
Столбун ненавидел и постоянно порицал "сионистов" и официальных врачей. До краха СССР идеология "коллектива" совпадала с официальной. Задачей ставилось построение коммунизма. Столбун утверждал, что весь мир болен шизофренией, а физические недуги, включая рак, инфекционные заболевания, переломы костей, проистекают из психических отклонений и неправильного настроя и образа мыслей. Девочек, попавших в секту, называли проститутками, внушали, что они психически нездоровы, страдают от галлюцинаций. К попавшим в секту применяли так называемое "слоение", капая на ягодицы и на пальцы ног анестетик хлорэтил; впоследствии хлорэтил заменили на удары электрическим током.
– Вы бунтовали против своей семьи. Можно ли сказать, что вы сейчас бунтуете против своей российской идентичности?
– Я никогда не чувствовал себя причастным к России, не чувствовал себя россиянином, не чувствовал себя русским. Поэтому не чувствую вины за то, что родился и вырос в России.
– Но вы там родились и 20 лет прожили. Невозможно просто так сказать, что ничего не было.
Не могу ассоциировать себя с таким государством
– Я не говорю, что не было. Но когда окружающий мир в России не признает тебя за ориентацию, за то, что ты отличаешься от других образом мыслей, когда никто, включая государство, не дает тебе быть собой, ты уже не можешь чувствовать себя частью этой страны. От матери меня забрали социальные службы, я находился у них с 17 лет, а после совершеннолетия жил с выпускниками детдомов. Когда была аннексия Крыма, я находился под опекой государства, но пошел на митинг против протеста и был задержан. В объяснительной я среди прочего написал, что мой отец украинец. Затем были допросы в ФСБ. Наверное, они пытались понять, насколько я потенциально опасен, тогда я был ещё несовершеннолетний. Это была особенная ситуация: я был под опекой государства и под его прессингом одновременно. Уже после моего совершеннолетия дело о моем задержании на митинге было передано в… комиссию по делам несовершеннолетних. Тогда я начал разрабатывать план переезда в Израиль. Да, я действительно не мог и не могу ассоциировать себя с таким государством. В 2016 году я уехал и больше не чувствовал себя частью бюрократической машины. Но это было моей ошибкой. Идентичность, которую я не считаю своей, догнала меня в ноябре 2022 года. На мой адрес в Петербурге пришла повестка, хотя я негоден к воинской службе. У меня был шок.
– Вы ищете иную идентичность и нашли ее в Украине?
– Моя главная идентичность – это моя сексуальная ориентация, то, что я гей. Я начал чувствовать в себе украинскую идентичность с 2013 года. У меня были планы переехать в Украину, но это было невозможно, потому что там не было взрослых людей, которые были бы готовы мне помочь.
– А отец?
– Он не участвовал в моем воспитании, вышел со мною на связь очень поздно. Но я его уважаю, уважаю и других своих украинских родственников, очень хочу с ними увидеться. Они все живут в Харькове и Харьковской области.
– Когда началась война, вы поехали во Львов и стали работать волонтером в психоневрологическом диспансере…
– Да, в середине мая. Я попал туда через наш фонд "Паляниця", он доставляет этому диспансеру лекарства и продукты питания. Там принимают пациентов из всех регионов, как минимум половина – с востока Украины. Та же самая команда открыла специальное отделение в одной из городских больниц Львова для реабилитации раненых. Психиатрия в Украине, честно сказать, не далеко ушла от российской. Много стигм, несовременные по сравнению с Израилем стандарты работы и обращения с пациентами. Но этот психоневрологический диспансер поразил меня своим высоким профессионализмом. Там всё даже лучше, чем в Израиле. Я работал там на добровольных началах, но и волонтеров они тщательно отбирают, не пускают к себе абы кого. Я прошел несколько интервью, и это было очень сложно. Тогда я еще не говорил по-украински, и меня мучал этический вопрос: хорошо ли, что я буду разговаривать с пациентами по-русски? Мы решили, что я буду вступать в контакт только с теми, для кого это не будет триггером.
– Идет третий месяц войны, вы приезжаете во Львов с израильским паспортом, но всем очевидно, что вы бывший россиянин. Как к вам отнеслись?
Украинцы – жертвы насилия. Ты не можешь надеяться, что у жертвы насилия будет нормативное поведение
— Замечательно. Я приезжаю на автобусе, организатор моего фонда, Женя Даниленко, вызывает такси, на этом такси написано "Русский военный корабль, иди на хуй", мы едем к ней и сразу начинаем работать: грузить в другое такси инсулин. Там очень много дел. Я поселился в волонтерском центре и по рекомендации фонда пришел на первое интервью в диспансер. Интервью были жесткими, но не из-за того, что я родился в России. Во Львове есть психиатры и психологи российского происхождения, которые давно там живут.
– Я знаю россиян, которые хотели бы приехать в Украину и помогать, но боятся, что к ним отнесутся недоброжелательно. Что бы вы им посоветовали?
– Во-первых, приезжать по российскому паспорту невозможно. Во-вторых, необходимо учить украинский – это вопрос этики. Я за это время успел его выучить. А бояться ничего не нужно. Если вас ждет какая-то волонтерская организация в Украине и у вас есть другое гражданство, кроме российского, то всё возможно. И еще одно важное правило: не обижаться. Если тебе говорят что-то неприятное из-за того, что ты русский, лучше просто отойти в сторону, а не объяснить украинцу, что он не прав и ты не такой русский, а другой, это просто не сработает. Украинцы – жертвы насилия. Ты не можешь надеяться, что у жертвы насилия будет нормативное поведение. Человек может идти по Львову и остро отреагировать на то, что он слышит русскую речь – это нормально. Это язык оккупанта, это язык врага. И еще одна вещь, которую необходимо знать волонтерам из России: никакие твои заслуги не дают тебе права голоса по поводу чувств украинцев до тех пор, пока сами украинцы тебя в этот контекст не пригласили. Волонтерство – не индульгенция, это не то, за что ты получаешь некие плюсы. Если ты занимаешь волонтерством, ты просто помогаешь другим людям.
– В чем состояли ваши обязанности?
– Я по профессии реабилитолог в сфере психиатрии. Когда я узнал, что наш фонд занимается этим диспансером, я сказал Жене: "Это лучшее, что я могу сделать". Когда я приехал, я объяснил, что я не психиатр, не психолог, а ближе всего к соцработнику. Я отвечал, в частности, за культурно-развлекательную программу. Наши пациенты приехали из-под обстрелов, из-под оккупации, необходимо было предоставить им островок чуть более стабильной жизни, насколько это возможно в Украине. Во Львове часть музеев открыта, и я стал экскурсоводом. Это было потрясающе: мы ходили в музей Ивана Франко и музей стекла, гуляли по улицам Львова, ездили в Шевченковский гай – потрясающее место, где воссозданы хаты из каждой области Украины. Была большая культурная программа. Это помогало, потому что у людей панические атаки, депрессия, биполярное расстройство, а так они оказываются на островке стабильности. Я разговаривал с пациентами, записывал их рассказы. Например, пациентка из Николаевской области рассказала мне, как она увидела на улице российского солдата, который домогался до несовершеннолетней украинской девочки лет 14. Эта девушка взяла железную балку, подошла сзади к оккупанту, стукнула его со всей силы, он упал, и они разбежались. Скорее всего, она спасла девочке жизнь.
– Сколько вы пробыли во Львове?
– Два с половиной месяца.
– Почему решили уехать обратно в Израиль?
– Деньги стали заканчиваться – это первая причина. Ну и все-таки это было тяжело, мне нужна была передышка. Но очень хочу вернуться, скоро снова туда поеду.
– Как возник фонд "Паляниця"?
Маленькие фонды сотрудничают друг с другом, мы как большая семья. Тем более когда у нас такой сложный кейс, как Бахмут
– Женя Даниленко, основательница фонда, – киевлянка, живущая в Израиле последние 10 лет. С начала войны она находится в Украине. Мы познакомились в середине марта, я сначала присоединился к их работе дистанционно. Проект, в котором я сейчас принимаю участие, – помощь жителям Бахмута, там остается около 8000 гражданских лиц. Мы привозим еду, спальники, лекарства, одежду, полевые кухни. Каждый день в Бахмуте кто-то погибает, в том числе погибли трое волонтеров, которые занимались доставкой помощи. Маленькие фонды сотрудничают друг с другом, порой за бартер: скажем, мы можем помочь другому фонду с физраствором, а этот фонд поможет нам со спальниками. Мы как большая семья. Тем более когда у нас такой сложный кейс, как Бахмут. В места, где идут боевые действия, добраться очень сложно. 2 января туда въехали четыре грузовика нашего фонда, забитые под отказ. Мы организовали пошив спальников подо Львовом, около 200 спальников пришли сейчас в Бахмут.
– Гражданскую поддержку Украины в Израиле можно назвать значительной?
– Объективно она находится на нуле, если не считать непосредственно украинскую диаспору. У меня есть ощущение, что Израиль пытается отсидеться в стороне. Ходят слухи, что на самом деле Израиль тайно поддерживает Украину, но все это недостоверно.
– То, что делаете вы и Женя, – исключение?
– Да, мы все-таки принадлежим к украинской диаспоре. Женя вообще живет на две страны последние 10 лет.
– У вашего фонда есть и необычная сфера деятельности – распространение абортирующих препаратов. Что это такое?
– Это один из лучших способов домашнего аборта, утвержденный ВОЗ. В Киеве один такой аборт стоит 150 евро – слишком дорого. А мы бесплатно обеспечиваем украинок этими лекарствами. Когда началась война, активистки из западных стран установили связь с нашим фондом и предложили поставлять мифепристон и мизопростол. Женя сказала: "Послушайте, сейчас не средние века и не Вторая мировая война, здесь не будет изнасилований". Через полтора-два месяца она поняла, что ошиблась. Мы получаем эти медикаменты от фонда, который находится в Нидерландах, и распределяем их по больницам и врачам, поскольку не имеем права непосредственно давать их женщинам – это должны делать врачи после проверок. Первый раз привезли 10 тысяч наборов на 10 тысяч абортов. Мы привозим и тесты, с помощью которых изнасилованная женщина может сделать ДНК-анализ насильника. Мы первые в Украине стали их ввозить, это не подтвержденная Украиной юридическая практика. Наш фонд запрашивал законотворцев, чтобы эти тесты на ДНК насильника были введены как официальные базовые доказательства, которые потом можно будет предъявить – например, в Гаагском суде.
– Но абортирующие препараты предназначены не только для жертв насилия?
Беременная украинская беженка приезжает в Польшу, но не может сделать аборт
– Конечно. Во время войны многие украинки не могут позволить себе рожать. Мы не собираем статистику, какое количество из этих случаев являются изнасилованиями, у нас нет никакого права этого делать. Не будем забывать, что рядом с Украиной находится Польша, где запрещены аборты. Польша – страна номер один по приему украинских беженок. Представьте, что беременная украинская беженка приезжает в Польшу, но не может сделать аборт, потому что таковы законы. В таких случаях мы помогаем перенаправлять украинок в другие государства, чтобы они смогли сделать аборт. Вот один из типичных кейсов: женщина из Восточной Украины, ее дом разбомблен русскими войсками, мужа убили на фронте, у нее остаются трое несовершеннолетних детей, она беременна четвертым ребенком и не может себе его позволить. При этом в Польше ей не делают аборт. Это нарушение прав женщин, однозначно. Также мы привозим тесты на ВИЧ. Мы работаем и с ЛГБТ-комьюнити, потому что насилуют в том числе и мужчин.
– Какое у вас впечатление об отношении к ЛГБТ в Украине? Нет такой гомофобии, как в России?
– С 2015 года, по отчетам ЛГБТ-организаций Украины, уровень гомофобии снижался с каждым годом. Конечно, есть непонимание и неприятие ЛГБТ-сообщества консервативной частью общества. Но с начала большой войны принятие ЛГБТ резко возросло. Россия в качестве одного из своих аргументов выводит на передний план борьбу с "ЛГБТ-пропагандой". Если честно, украинцев это сильно задолбало. Резко возросла видимость ЛГБТ среди военных. Я говорю в том числе о солдатах, которые носят шевроны в виде единорога. Тем не менее я бы хотел, чтобы украинское общество обратило еще больше внимания на проблему неравенства юридических возможностей ЛГБТ-пар и так называемых традиционных пар. Ведь каждый, кто защищает страну, имеет право на то, чтобы дома его ждал любимый человек – вне зависимости от того, какого он пола.
Единорог на шевроне
Ассоциация "Украинские ЛГБТ-военные за равные права" была создана в 2018 году и выступила отдельной колонной на марше равенства, организованном KyivPride.
"Мы принимаем активное участие не только в защите Родины от российских оккупантов, но и в защите демократии и равенства всех граждан Украины", – говорится на сайте организации.
Участники объединения носят шеврон с единорогом, ссылаясь на то, что в геральдических книгах единорог уподоблен отважному солдату, который скорее готов погибнуть, чем живым попасть в руки врага.
Пусть люди одного пола получат возможность создать семью
В мае 2022 года Киевский международный институт социологии провел опрос, показавший, что украинцы стали более толерантными к ЛГБТ-сообществу. Более половины опрошенных относятся к ЛГБТ положительно или безразлично, а почти две трети украинцев поддерживают равноправие.
Петиция с призывом легализовать в Украине однополые браки набрала более 28 000 подписей.
"В настоящее время каждый день может быть последним. Пусть люди одного пола получат возможность создать семью и иметь подтверждающий официальный документ. Им необходимы такие же права, что и для традиционных пар", – считает ее автор Анастасия Совенко.
В августе Владимир Зеленский обратился к премьер-министру Денису Шмыгалю с просьбой рассмотреть вопрос, поднятый в петиции, поскольку правительство уже нарабатывало варианты легализации в Украине зарегистрированного гражданского партнерства.
Президент напомнил, что 21 статья Конституции Украины говорит о том, что все люди равны в своих правах. В то же время, согласно 51 статье основного закона, брак основывается на свободном согласии женщины и мужчины. Также глава государства отметил, что в условиях военного положения Конституция Украины не может быть изменена.
– Вас эта проблема волнует не только абстрактно?
– Да, у меня есть парень в Украине, он военнослужащий. Проблема в том, что Украине нет механизма регистрации однополых партнерств. У твоего партнера нет даже возможности посетить тебя в реанимации, а это во время войны острая проблема. Или, например, отец-гомофоб получает компенсацию за убитого сына, которого он когда-то выгнал на улицу, а молодой человек этого сына не имеет вообще никаких прав, потому что не считается членом семьи. Такого механизма просто нет.
– А в Израиле есть?
Я планирую жить в Украине
– В Израиле есть, но это меня не интересует, я хочу, чтобы этот механизм был в Украине, потому что я планирую жить в Украине. Далеко не все вопросы, которые могут быть решены через гражданское партнёрство для ЛГБТ-пар, могут решаться с помощью некой доверенности у нотариуса.
– Ваш друг получил ранение на фронте?
– Да, осколок ему попал в колено, повредил мышцы колена, мениск. Обошлось без операции сейчас, слава богу.
– Расскажете что-нибудь о нем?
– Он из Бучи. Был на фронте в то время, когда там происходила резня. Это затронуло его ближний круг, очень близких людей. Я не могу об этом подробно говорить – это все-таки его горе. Я купил зимнюю одежду и генератор для своего парня, дрон и микроавтобус для его роты также в планах. На генератор половину суммы помогли собрать по интернету, вторую половину покрыл сам.
– Вы узнали что-то новое о России за этот год войны?
– То, что сделает Россия, всегда хуже ваших самых мрачных предположений. Я понимал, что начнется война, но не мог представить, что будет резня в Буче, в Бородянке, в Гостомеле, не ждал Мариуполя, не мог представить, что на Дворцовой площади возведут эту мерзость: два сердца с надписями "Санкт-Петербург" и "Мариуполь". Ужасно, что блокадный Ленинград сотворил блокадный Мариуполь. Фантастические мрази.
