Кто застал советское время, тот, наверное, помнит фильм 70-х годов "Калина красная". Начинается он совершенно невероятной сценой: хор воров-рецидивистов исполняет со сцены лагерного клуба песню "Вечерний звон". Хорошо исполняют. Но воры, записавшиеся в лагерную самодеятельность? Развесистая клюква! Рядовой зритель, конечно, ничего не заметил, фальши не уловил и, наверное, только усмехнулся превратностям арестантской судьбы. Постановщик фильма Василий Шукшин, я думаю, понимал всю лживость этой сцены, но, с одной стороны, надо было продвинуть фильм через цензуру, а с другой – партбилет КПСС обязывал соблюдать партийную дисциплину и придерживаться стандартов социалистического реализма. Вставшие на путь исправления воры – это победа советского гуманизма.
Когда в нашем туберкулезном бараке, где лечились и умирали зэки со всех зон Якутии, зашел как-то разговор об этом фильме, то одни смеялись, другие негодовали, третьи чертыхались и матерились – никто не сказал об этой фальшивке ни одного доброго слова. Здесь знали уголовный мир не понаслышке, не по книгам или чужим рассказам.
Встает перед зэком выбор: быть "как все" или оставаться человеком?
Что ж, кино – это просто кино, плюнули да растерли. В жизни все складывается не так просто. Участие в лагерной художественной самодеятельности – это шаг навстречу администрации. Еще не такой серьезный, за который на пересылках калечат, опускают или убивают, но уже такой, после которого в приличной камере чифирить не пригласят.
Администрация ценит покладистых зэков, которые не "качают права", беспрекословно исполняют указания контролеров, всегда согласны с начальством и никогда никому ни на что не жалуются. Такие считаются вставшими на путь исправления. Еще больше начальство ценит тех, кто "активно участвует в общественной жизни колонии", стучит на товарищей, помогает надзорсоставу поддерживать режим – избивают непокорных заключенных, запугивают вновь прибывших. Эти зарабатывают себе на УДО и частенько действительно получают условно-досрочное освобождение.
И вот представьте, приезжаете вы после суда и долгих этапов в колонию с твердым намерением ни во что не ввязываться и как-нибудь отмотать свой шестилетний срок. И тут подкатывает к вам заведующий клубом, тоже зэк, и радостно предлагает принять участие в концерте, посвященном какому-нибудь патриотическому празднику. А вы политзаключенный и вам это, выражаясь прилично, не комильфо, а изъясняясь по лагерному – западло. И вы отказываетесь.
Тогда к вам подходит офицер по режимно-оперативной работе и вежливо так интересуется: "А что же это вы, осужденный такой-то, нашу культуру не поддерживаете? Может быть, вам наша власть не нравится? Может быть, вы войну с Украиной осуждаете? А может, вы нашим Владимиром Владимировичем недовольны?" И вы не знаете, как поступить, что ответить, потому что лгать не хотите, а сказать правду – значит в лучшем случае получить 15 суток в штрафном изоляторе, а в худшем – новый срок. И вы мнетесь, что-то пытаетесь сказать то ли про плохое здоровье, то ли про отсутствие музыкальных способностей, то ли еще что-то, но все это бесполезно, потому что кум видит вас насквозь. И он говорит вам: "Хорошо, с вами все понятно. Вот вам для начала выговор за незастегнутую пуговицу, профучет за склонность к побегу и 5 суток ШИЗО за то, что умылся за десять минут до подъема. Так-то!" Через пять дней завклубом встретит вас где-нибудь и спросит: "Ну что, оно того стоило? Будь как все, не выпендривайся".
Вот так в тюремной жизни и встает перед зэком выбор: быть "как все" или оставаться человеком? Подобный выбор подстерегает нас на каждом шагу и в вольной жизни, но здесь любые решения не так драматичны. Мы даже не придаем им особого значения. Ну, снял подхалимский фильм о трудовых буднях президента, поучаствовал ради своего благотворительного фонда в его избирательной кампании, публично оправдал творимые зверства – что с того? Завтра можно будет уехать за границу и снять о тиране разоблачительный фильм, красиво выступить в защиту гонимых и публично осудить то, что раньше оправдывал. И никакого риска, разве что руку не всякий подаст, но от этого не умирают.
Другое дело тюрьма. Здесь даже самая незначительная мелочь может круто изменить судьбу. Маленькая ошибка может привести к большим потерям, а за достойные решения приходится иногда расплачиваться здоровьем или жизнью.
20-летнюю Валерию Зотову летом 2023 года приговорили к шести годам лагерей за "террористическое намерение". Приговор стал результатом провокации сотрудников ФСБ, которые склоняли ее к поджогу здания сельской администрации, где собирали гуманитарную помощь для "бойцов СВО". В прошлом году Зотову доставили в ИК-3 – женскую колонию в поселке Прибрежный Костромской области. Как администрация лагеря относится к политзаключенным, можно не описывать – придирки на каждом шагу и бесконечные провокации. И тут приезжает в колонию еще одна политзаключенная – режиссер Евгения Беркович, осужденная тоже на шесть лет по делу об оправдании терроризма за свой спектакль "Финист – Ясный сокол". Два политзэка в одном лагере – дело не такое уж редкое. Они попадают в разные отряды, но могут общаться.
Валерия Зотова на сотрудничество с администрацией не идет. Ее лишают медицинской помощи, на нее натравливают подментованных зэчек, ее избивают, над ней издеваются, ограничивают в контактах с родными. Евгения Беркович, в отличие от Зотовой, у лагерного начальства на хорошем счету. Она ставит спектакли, которые обещают стать украшением концлагеря.
Телеграм-канал "Слово защите" приводит слова Светланы Зотовой, матери политзаключенной: "Женю определили в пятый отряд, а моя дочь – в третьем. Беркович сама подходила к Лере знакомиться. Но дочка не хочет с ней не то что дружить – даже общаться: не сошлись характерами. Также Лера категорически отказалась принимать участие в пьесе Жени Беркович ко Дню Победы с рабочим названием “Сын полка”, хотя та ее приглашала, уверяя, что она “подходит для спектакля”".
Дело, разумеется, не столько в разных характерах, сколько в разных жизненных позициях. Тот же телеграм-канал сообщает, что Зотову пытались привлечь к участию в добровольно-принудительной для таких мест художественной самодеятельности. Валерия не пошла на праздничное мероприятие к 23 февраля, где целыми отрядами исполняли посвященную Путину песню "Дядя Вова, мы с тобой". В преддверии 8 марта она возмутилась требованием "скинуться по 3000 рублей на ткань для костюма". Сразу после празднования 8 марта в колонии началась подготовка к 9 мая. Одним из главных его событий в ИК-3 должен стать спектакль другой политзаключенной, содержащейся там с февраля Жени Беркович.
"Смотрите, – говорит тюремная власть, – вот как ведут себя умные люди"
На воле отказ от участия в спектакле – дело пустяковое, о котором даже нечего говорить. Но в тюрьме это заявление о своей позиции, о своем неучастии в пропагандистском балагане по заказу власти. Для политзаключенного такое не остается без последствий. Вряд ли Беркович этого не понимала, делая Зотовой предложение, от которого рискованно отказаться.
"Вставший на путь исправления" – это, с точки зрения начальства, идеальный пример для упрямых, не сдающихся, ценящих собственное достоинство выше пряников от начальства. "Смотрите, – говорит тюремная власть, – вот как ведут себя умные люди. А вы, глупые, будете гнить в карцерах и погибать, пока окончательно не сотретесь в лагерную пыль. Учитесь жить!"
В отношении политзаключенных у лагерной администрации одна задача: поломать, добиться покорности, принудить к идеологическому сожительству. Если в этих целях можно использовать другого политзаключенного, то для начальства это просто подарок судьбы.
Правда, Евгения Беркович еще раньше просила не считать ее политзаключенной. В этом готов с ней согласиться.
Александр Подрабинек – московский правозащитник и журналист, бывший политзаключенный
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
