Весной 2022 года, когда российская армия осаждала Мариуполь, для многих жителей города единственным шансом спастись был выезд на территорию России. Там украинских беженцев отправляли вглубь страны, в сеть пунктов временного размещения, обещая помочь с документами и адаптацией. Кто-то решил остаться в России, кто-то – отправиться в Европу или вернуться в Украину. По всей России возникли группы волонтеров, снабжающие украинцев необходимыми вещами и помогающие с переездом.

В Пензе помощь беженцам координировали два волонтера – экономист Ирина Гурская и юрист Игорь Жулимов. За счет добровольных пожертвований они привозили в лагерь лекарства, одежду и еду, покупали желающим билеты до границы с Эстонией, выплачивали деньги, которых многие так и не дождались от российских властей. Вскоре у самих активистов начались проблемы. Жулимову разрисовали дверь квартиры и прокололи шины автомобиля, Гурскую похитили, вывезли в лес, пытали и угрожали убить. После этого Ирина была вынуждена сама повторить путь своих подопечных, стать беженкой и покинуть Россию.

Их истории – в фильме Владимира Севриновского "Путь беженца".

Беженцы

Я из Мариуполя, мне 34 года. У меня нет документов, моя квартира сгорела. Мы с мамой месяц на подвале просидели. Некуда было ехать. К нам пришли в подвал чеченцы и сказали: "Давайте, выезжайте". Мы шли под этими обстрелами, под бесконечными пулями, свистело над головой все.

Я из Мариуполя. 30 дней были в подвале, потому что у нас очень сильно бомбили. Звук, будто тысячи граблей ударяются в землю. Чеченские солдаты сказали, что есть выезд с 17-го микрорайона, что отходят автобусы, которые нас повезут в Ростов-на-Дону, типа эвакуация. На тот момент это был единственный "зеленый коридор", как мы могли выехать из этого ада. Нас вывезли в Володарск. Записались на фильтрацию, нас накормили, напоили, посадили в автобусы, мы поехали дальше. Приехали в Таганрог, а в Таганроге нам сказали, что стоит поезд, который идет на временное распределение. Мы начали раздумывать, но [человек, распоряжавшийся распределением] начал строго командовать, что никого не оставляет, все едут. И мы поехали. Хорошая комната, три кровати, но нас вдвоем поселили. Кормили три раза в день. Но если вы что-то хотите отдельно, куда-то в другой город, то это все за ваши деньги. В принципе, никто не держал. Нам сказали, что мы получим карточки сбербанковские, [на них] будет 10 тысяч. 26-е число – наши карточки пустые. У нас документов не было, сгорели. Нам сказали: мы вам восстановим. Мы всевозможные анкеты заполняли. Но оказывается, это удостоверение российское дает только право по территории России ездить. [А у нас] недвижимость осталась в Украине. Конечно, разрушена, но она есть. Мы же все равно вернемся в город родной, я думаю, там вопрос будут решать только с украинскими паспортами. То есть нам надо украинский документ. Везде пишут, что в первом украинском посольстве вам помогут с документами. Первое украинское посольство – это Эстония. Мы надеемся, что мы туда доберемся.

Сейчас племянник родной прислал тысячу дяде, чтобы дядя с голоду не сдох. Нам обещали, что 10 тысяч выплатят на каждого члена семьи. Мы не просили, чтобы с нашим городом сделали так. Ну захотели вы, сделайте как-то аккуратно. А что ж вы с нашим городом сделали, твари? Владимир Владимирович, ты классный парень, я знаю, что ты решительный, но зачем было город так? Мы нигде сейчас, между небом и землей.

Всю жизнь не будешь находиться во временном городке, на то он и временный. Деградируют люди, работать негде, смысла нет оставаться. Далеко от города, ты сидишь просто, кушаешь, спишь, кушаешь, спишь и все. Пожили, подумали и уехали. В Эстонию, в Европу.

Ирину, которая помогала нам, волонтера, задержали, непонятно, при каких обстоятельствах. Она очень помогала нам выехать, одежду нам покупала. Вот вам и добрые дела. Этого стоило ожидать, потому что они уже на нее зуб точили.

Волонтеры

Игорь Жулимов

Я – юрист частнопрактикующий, город Пенза. Меня знакомая попросила опубликовать пост в фейсбуке, чтобы собрать помощь беженцам. Сверх ожиданий денег собралось много. Когда раздавали гуманитарную помощь, с некоторыми беженцами пообщались, оказалось, есть желающие уехать. Оставили свои координаты, потихоньку все пошло. Обеспечиваем дорогу, транспорт, билеты, помогаем купить необходимые вещи, медикаменты, суточные даем – мы их назвали про себя "антипутинские". Путин не платит, я как-то говорю: "Ирина, путинские надо [заплатить]". – "Это не путинские – это антипутинские". Нам первый раз карточку заблокировали, когда недели две шел сбор, мол, непонятная активность на карточке. Значения этому не придали. В банке извинились, сказали, что сейчас карточку перевыпустят, работайте. Потом дважды в течение двух дней еще раз. Моя паранойя велит исходить из того, что это проделки "товарища майора". Последующие события с разрисовкой нам дверей квартир, с проколом шин на моей машине, меня в этой версии так и оставили. Обыск был, забрали мобильник. Я шучу уже: с последней группой беженцев пересеку границу. Капитан покидает корабль последним. И попрошу политического убежища.

Ирина Гурская

В феврале я потеряла сон, покой. Когда выходила на улицу, видела буквально разбомбленные города Украины, видела не целые дома, а руины. [Чувствовала], если я не начну что-то делать, то или просто сойду с ума, или… Был какой-то край. Когда я начала волонтерскую деятельность, стало легче...

Позвонили в дверь, открыла, увидела полицейских: "Поступила анонимная жалоба, что вы носите какие-то пакеты, коробки в квартиру. Поедемте в отделение на 10 минут". Поехала с ними. Они начали расспрашивать, сколько нас, что за организация у нас. Я говорю: "Никакая это не организация, мы сами". – "Кто вам присылает деньги?" – "Абсолютно разные люди, даже пенсионеры, кто-то 100 рублей, кто-то 300". Прошел целый час, вышла я оттуда полдесятого, уже достаточно стало темно.

Не успела я завернуть за угол, как увидела темную легковую машину, из которой резко сзади открылись дверцы, выскочили два человека в балаклавах, схватили меня, надели на голову шапку вязаную, запихали в автомобиль. Я говорю: "Что вы делаете?" Они мне зажали рот, матом говорили: "Сейчас все узнаешь". Стали выезжать в сторону аэропорта, все дальше и дальше. Я сквозь вязанную структуру шапки могла видеть огни, очертания их фигур. Огни пропали, наступила темнота. Они сказали: "Последние твои минуты жизни". Все это было матом, ором. Вытащили меня из машины, бросили на землю, как я поняла, взорвали светошумовую гранату, кричали: "С кем ты? Кто вас финансирует? На кого ты работаешь?" Я все рассказала: я волонтер, я и Игорь совершенно добровольно самоорганизовались. Люди просто приезжают, помогают. "Нет, ты говори правду, иначе будем отрубать тебе пальцы за каждое лживое слово". Били меня по голове, в грудину мягкими подушками кисти. Лицо было отекшим, небольшой синяк. То есть они знали, что делают.

Стали спрашивать, как разблокировать телефон. Сказали: "Сделай это своим пальцем. Если не сделаешь, сломаем тебе руки". Руку заломили. Тот, что справа, был особо свиреп, заламывал мою руку, невзирая на то, что я говорила, что очень больно. Рука сразу опухла. Я открыла телефон, они начали смотреть: о, сколько номеров украинских. Я говорю: "Вообще-то беженцы – украинцы". Они кричали: "Что ты не помогаешь бабушкам, зачем тебе эти украинцы? Ты понимаешь, что идет война?" Я говорю: "Вообще-то спецоперация". Они скачивали с моего телефона информацию, звонили кому-то, опять начинали задавать вопросы.

Мне казалось, что это бесконечность. Потом мы поехали, дорога размокла. Они меня выволокли за волосы, отвели от машины, сняли шапку, сказали не открывать глаза. Машина отъехала, я увидела, что недалеко торговый центр. Вышла, смотрю – время полтретьего ночи. То есть это продолжалось пять часов. Поняла, что мне надо уезжать из города. Начался мой путь беженца.