Александр Горянин: Поклонником Азербайджана я стал, не сознавая того, в дошкольном возрасте благодаря музыкальной комедии "Аршин мал алан" – кажется, первому из смутно запомнившихся фильмов. Запали и какие-то слова. Прежде всего, само необычное название, а ещё такие: "Один мулла, три рубля денег и головка сахару". Я спрашивал у взрослых, что такое "мулла" и где у сахара головка, но ответов не помню.
Первым знакомым мне азербайджанцем был руководитель шахматного кружка в ташкентском дворце пионеров по фамилии Шах-заде, шахматный мастер спорта. Это звучало надёжно: Шах-заде – шахматы. Увы, не помню его имя с отчеством. Кажется, взрослые называли его Гога. В кружок меня привело суетное тщеславие: я легко ставил мат десятку соседских сверстников, и уже видел себя гроссмейстером. К Шах-заде я ходил целое лето, а в сентябре услышал от него, что хорошим шахматистом я вряд ли стану: вперёд просчитываю только один ход, редко два. Я благодарен Шах-заде, возможно, он уберёг меня от зря потраченных лет. Кстати, и жизненные свои ходы вперёд я просчитывать тоже не научился.
В последние школьные годы моим одноклассником был азербайджанец Виля Гусейнов. Виля – это Вильгений, "Владимир Ильич Ленин – гений", у него была красивая сестра. Кроме спортивных успехов он ничем вроде бы не блистал, но после школы поступил на биофак, в 27 лет защитил кандидатскую, в 35 – докторскую по ДНК каких-то важных растений и как-то исчез с горизонта общих знакомых. Однажды, правда, я услышал, что Виля работает в сильно закрытом ленинградском НИИ.
С годами муза географии великодушно познакомила меня со всеми семью природными полосами СССР – от Кольского полуострова до Батуми, от Якутии до Памира и от Сахалина до Калининграда. Но при этом она словно бы отводила от Каспийского моря и от Баку.
В 70-е годы я взялся за английский язык и мне попалась повесть, pocket-book "Ali and Nino". Хотя имя автора было вполне восточным, Курбан Саид, переведена она была с немецкого и снабжена предисловием совсем уж неожиданного автора, Джона Уэйна, зачинателя движения "рассерженных молодых людей" в английской литературе 50-х годов. Предисловие мне показалось, с одной стороны, сдержанно-восторженным, а с другой – как бы чуть изумлённым.
Повесть впечатляла не сюжетом, старым как мир, а подробностями жизни и быта Баку предреволюционных лет, а ещё больше – описаниями (совсем буколическими на фоне позднейших событий) атмосферы края. Вот маленький отрывок:
"Шуша очень благочестивый город: для 60 тысяч населения здесь десять мечетей и семнадцать церквей. В этом городе, со всех сторон окружённом живописными горами, лесами, реками, издавна жили мусульмане и христиане. Люди строили себе в горах и долинах маленькие домики из необожжённого кирпича и торжественно именовали их дворцами. Дворцами этими владели мусульманские беки и армянские мелики. Хозяева дворцов могли часами сидеть на веранде, курить кальян и рассказывать о том, как неоднократно Россию спасали царские генералы родом из Карабаха, и вообще неизвестно, что стало бы с империей, не будь карабахцев".
В те же годы я начал набредать на любопытные сведения о новейшей истории Азербайджане и почти все они отражали (либо не могли скрыть) картину стремительной модернизации края на протяжении предреволюционных десятилетий. Краткий очерк истории нефтедобычи сообщал, что в ХХ век Баку, Апшеронский полуостров вступил как мировой чемпион по объёмам извлекаемой нефти. Три года спустя его обошли североамериканские месторождения, но почётное второе место оставалось за Баку вплоть до большевистской революции. Через железные дороги, Бакинский порт и Волгу он был вовлечён в общеимперский рынок.
За два века Баку ни разу не стал ареной серьёзных сражений, не знал воздушных налётов
Впечатляло, что первым нефтетанкером в мире стал российский "Зороастр", а первым теплоходом (он же дизель-электроход) также стало российское нефтеналивное судно "Вандал", ходившее из Баку в Астрахань и далее по Волге. Что в 1907 году был введён в строй трубопровод Баку-Батум длиной около 900 км, опять-таки самый протяжённый в то время в мире. Что к началу Первой мировой облик Баку разительно изменился, за полвека население города выросло в 16 раз, в нём появились богатые кварталы западноевропейского облика, прекрасная набережная, был сохранён исторический город. Баку повезло: за два века он ни разу не стал ареной серьёзных сражений, не знал воздушных налётов. Помню, мне сильно захотелось тогда всё это увидеть. Я и увидел – двадцать с лишним лет спустя.
В "нулевые" годы я входил в круг авторов интернет-журнала GlobalRus, чуть ли не единственного в России органа либерально-патриотической направленности. Меня тревожили невежественные высказывания в социальных сетях о бывших республиках СССР, ставших независимыми государствами. На одно здравое суждение приходилось три глупых, встречались оскорбительные. Летом 2003 года был условно-досрочно освобождён Эдуард Лимонов, отбывавший срок за создание "преступной вооруженной группировки" (из нескольких человек). Группировка вроде бы ждала момента в горах Алтая для вторжения в Казахстан. Утверждалось, что она возникла под влиянием текстов из газеты "Лимонка" и воспалённых полемик в Сети. Правда, оружия алтайские злоумышленники с собой не имели, но вроде бы пытались приобрести.
Помните, у Петра Первого тоже сперва было потешное войско…
Мы обсуждали эту тему с Шурой Тимофеевским, главным редактором GlobalRus. "Боюсь, это был первый подход к снаряду, – говорил он. – Будут другие. Помните, у Петра Первого тоже сперва было потешное войско… Не возьметесь ли за тему конфликтности постсоветского пространства? Не начнут ли горячие точки сливаться воедино?".
Вспомнив мудрого Шах-заде, я сказал, что умею просчитывать не далее какого-то там хода и потому в предсказатели не гожусь. Тема важная, но за неё надо браться как-то иначе. В то время на просторах бывшего СССР – по обоим склонам Кавказа, в Молдавии, в Средней Азии – пылал или тлел целый ряд конфликтов, и у каждой стороны была своя правда, свои доводы. Я настаивал, что излагать эти доводы не надо. Цитируя их даже с ознакомительной целью, мы делаем им рекламу и сыпем соль на раны.
Пусть это будет рассказ об исторической судьбе той или иной нации как бы с птичьего полёта, а читатели пусть делают выводы сами. Тимофеевский легко с эти согласился и предложил: "Первый по алфавиту среди постсоветских государств у нас Азербайджан, может, с него и начнёте?" Выбор мне понравился, но прошёл почти год, прежде чем я смог подготовить для GlobalRus серию из трёх статей об этой стране. Тогда, 20 лет назад, нужные сведения не были так легко добываемы как сегодня. Советский нарратив (увенчанный 26 бакинскими комиссарами) сохранял, как ни странно, свою инерцию. Статьи я адресовал читателю просвещённому, но об Азербайджане мало что знающему. Первая называлась "Очень чёрное золото", ещё две имели общий заголовок "Понять другой народ".
Речь шла о той логике географии, ресурсов и событий, которые сделали Азербайджан в начале XIX века частью Российской империи, а затем, столетие спустя, первой демократической республикой в мусульманском мире, чем азербайджанцы вправе гордиться: Турция последовала их примеру на целых пять лет позже. АДР продержалась всего два года, после чего была возвращена в империю, теперь уже красную (Ленину очень нужна была нефть), но с восстановлением независимости республиканское наследие стало важным образцом и прецедентом. Хотя и рисковало быть отброшенным или забытым.
От забвения его энергично спасали энтузиасты, в их числе Рамиз Абуталыбов. С 1972 года до начала 90-х, с пятилетним перерывом, он работал в Париже и активно общался с эмигрантами, людьми Первой республики. В глазах бывших соотечественников он настолько отличался от типового "совзагранработника", что они проникались к нему доверием, передавали свои мемуары, фотографии, изданные за рубежом книги, документы в уверенности, что всё это попадёт на родину и когда-нибудь (советская власть не вечна) станет общедоступным. К счастью, Рамиз-бей работал в космополитичном ЮНЕСКО, а не в посольстве СССР, где его "непрофильная" деятельность была бы замечена и пресечена. Он привёз из Франции около 200 кг документов, вверенных лично ему.
За четверть века Абуталыбов отвык от жаркого азербайджанского солнца и после выхода в отставку жил больше в Москве, готовя публикацию своих находок, работая над книгами "Годы и встречи в Париже" и "Страна огней". Не помню точно, когда мы познакомились. "Где вы жили в Баку?" – первым делом спросил он меня и слегка удивился, узнав, что я никогда на его родине не бывал. "Ваши статьи написаны как будто бакинцем. Вы просто должны там побывать". Звёзды сошлись на исходе лета 2008 года, Рамиз-бей в очередной раз засобирался в Баку и позвонил мне: "Сейчас очень удобный момент. У меня в этот раз будет свободное время, смогу что-то показать, с кем-то познакомить".
И вот мы в Баку. Первый, с кем меня знакомит Рамиз-бей, 39-летний альпинист Исрафил Ашурлы. На-днях он на своей машине (волшебной красоты, но в марках я не разбираюсь) собирается ехать в Гёй-тепе, это юг Азербайджана, там живут родители жены. Исрафил пригласил меня ехать с ним: "Вы увидите прикаспийскую часть страны почти до иранской границы, а потом мы ещё поднимемся в Талышские горы". Со студенческих лет я помнил, что Талыш – это геоботанический рай, так что меня не надо было приглашать дважды.
В альпинизм втягиваются обычно в студенческом возрасте. Исрафил – редкое исключение. Он стал альпинистом уже будучи гендиректором компании сетевого оборудования мобильной связи и за несколько лет поднялся на большинство главных вершин бывшего СССР, стал первым азербайджанцем, покорившим Эверест. К моменту нашего знакомства он взошёл на шесть главных вершин шести материков. Забегая вперёд, добавлю, что и в последующие годы он покорил ещё десяток только восьмитысячников, достиг на лыжах Северного полюса, совершил хадж в Мекку. Я и мои близкие натерпелись страху летом 2013-го после сообщения, что в Пакистане на склоне пика Нанга-Прабат, убиты 11 участников международной экспедиции альпинистов, а ведь недавно Исрафил упоминал, что летит в Пакистан. Пытаюсь звонить ему, ответа нет, назавтра тоже, отвечает лишь на третий. Оказалось, боевики напали на промежуточный лагерь, среди погибших трое из Харькова, один литовец, сам Исрафил в это время был уже в верхнем лагере. Кажется, ни один другой спорт так не насыщен опасностями, как альпинизм.
Но возвращаюсь в 2008 год. До поездки на юг ещё пять дней, в Баку много такого, на что стоит посмотреть. Я был сражён эстетикой дворца ширваншахов. Люди они были, мягко говоря, не бедные, но не стали использовать разноцветную мозаику, изразцы и голубые купола. Всё внутри дворцовых стен было изысканно бледно-жёлтым, идеально сочетаясь с хвоей кипарисов, листвой инжира и фисташки. Чуть выделялись плиты серого мрамора с непонятными надписями, а минареты сильно напоминали маяки, что логично в приморском городе.
Еду в посёлок Сураханы́, там восстановлен зороастрийский храм огня с естественным пламенем. Храм с четырёх сторон обнесён стеной, в ней кельи. В кельях расположились в разных позах восковые фигуры огнепоклонников былых времён, порой устрашающего вида – ради истязания плоти они таскали на себе двухпудовые цепи, калечились, лёжа на негашёной извести. Благополучные зороастрийцы наших дней – туристы из Ирана и Индии смотрят на эти изваяния спокойно: что было – то было, мы ведь другие!
Рамиз-бей познакомил меня с двумя историками, очень разными людьми. Чапай Алиевич Султанов был, собственно, профессор геологии и видный шахматист, но итоги распада СССР сделали его историком. Не разоблачителем мировой закулисы, каких множество, а именно историком. Тенденциозным, конечно, но бывают ли иные историки? Овладев искусством добираться до труднодоступных источников, он не оставил без обоснования ни один свой вывод. Им двигала обида за родной Азербайджан, за недооценку его роли в судьбах мира в ХХ веке. Одна из его книг называется "Выстояли бы СССР и Европа против фашизма в случае потери бакинской нефти?". Со множеством цифр он доказывает, что нет, не выстояли бы. Конечно, всё, что в сослагательном наклонении, недоказуемо. Но звучит убедительно.
Я уже упоминал снятый во время войны и имевший бешеный успех фильм "Аршин мал алан". В нём молодой купец хитростью женится на дочери бека, а у его слуги и её служанки свой роман, причём к согласию они приходят лишь выяснив важный вопрос. Их дуэт звучит так: "Деньги есть?" – "Есть, есть!" – "Деньги есть, выйду я!" – "Ах ты, козочка моя!" И всем очень весело. Я спросил Чапая Султанова, как советская цензура пропустила это прославление буржуазных ценностей? Он сказал, что экранизировать эту оперетту велел никто иной, как Сталин сразу после Тегеранский конференции 1943 года. Почему? Загадка. И другая: в конце 50-х, по приказу другого знаменосца классовой борьбы, Мао Цзедуна, была снята китайская версия.
Можно ли на Кавказе не помянуть Сталина? По словам Султанова, будущий лидер партии "Мусават" Мамед Эмин Расулзаде в молодые годы дружил с будущим Сталиным, тогда всего лишь Джугашвили. Мало того, спас ему жизнь. Начинающий вождь подбивал рабочих нефтепромысла к забастовке, а те не хотели терять заработок, озлобились на агитатора и уже были готовы утопить его в нефтяном колодце, но Расулзаде сумел остановить их. Сталин вернул ему долг много лет спустя.
В ноябре 1920-го он, нарком по делам национальностей, прибыл в Баку и узнав, что его старый товарищ и политический противник арестован и дела его плохи, заверил бакинскую ЧК, что этот человек очень нужен его наркомату. Они отбывают в Москву в одном вагоне. В Москве Расулзаде почти два года числится сотрудником еженедельника "Жизнь национальностей", после чего нелегально пересекает границу с Финляндией. Чапай Султанов, насколько я помню, был уверен, что это произошло с тайного согласия Сталина. Говорю о Султанове "был", так как он, увы, покинул этот мир шесть лет назад.
Другой историк, с которым меня познакомил Рамиз-бей – вдобавок ещё и политик. Тогда, в 2008-м, Джамиль Гасанлы был депутатом парламента, а до того – советником президента Эльчибея. Позже, в 2013-м, он занял второе после Ильхама Алиева место на выборах президента Азербайджана (правда, получив всего 5½ процентов голосов). Он автор дюжины книг о пути Азербайджана к независимости после 1917 года, о турецком факторе во Второй мировой, об иранском Азербайджане, о начале Холодной войны. Один день я провёл у него на даче в депутатском посёлке на Каспии. Он поблагодарил меня за важную ссылку в одной из моих статей на сайте Global.Rus: там я цитировал мощный отрывок из воспоминаний писателя Олега Волкова "Погружение во тьму" (Джамиль Гасанлы не знал об этой книге), где речь шла о "смертной голодовке" мусаватистов, этапированных в 1928 году на Соловки. Жертвами охоты на "республиканцев", которую все 20-е годы вела бакинская ЧК, стали тысячи человек. Помню горькую шутку моего собеседника: "В этом заведении трудились большие энтузиасты". Мало с кем так интересно общаться, как с увлечённым историком. Ныне Джамиль Гасанлы политэмигрант и шансов увидать его вновь немного.
29 августа мы вдвоём с Исрафилом Ашурлы выехали из Баку. Жаль, не вышло (по случаю пятницы всё было запружено машинами) осмотреть по пути в посёлке Биби-Эйбат только что воссозданную "мечеть Фатимы". Она простояла семь веков, успешно избавляя женщин от бесплодия, но коммунисты взорвали её в предвоенные годы.
В пути, как уроженец Средней Азии, я ждал узнаваемые пейзажи, но тут другая версия Юга: чуть иная растительность, иное небо, даже пыль иная – Каспий меняет всё. По-азербайджански Каспий – "Хазар", напоминание о Хазарском каганате, таком важном и для истории Азербайджана, и для истории Руси IX–X веков.
Исрафил – замечательный собеседник. Я впечатлён его рассказом о восхождении в 2005 году на гору Винсон, главную вершину, подумать только, Антарктиды! Что интересно: попасть в лагерь антарктических альпинистов в то время можно было лишь из южного Чили, причём использовался тогда для этого только самолёт Ил-76. Я расспрашивал Исрафила об Аляске и иных нетуристических углах мира, где он побывал, и сам развил эту тему собственными восторгами от Монголии, Македонии, Иордании. По сторонам дороги тянулись прекрасные сады и поля, и это напомнило Исрафилу, как его родственник выжил в ГУЛАГе благодаря тому, что имел специальность агронома. Я уж не говорю о том, сколько белых пятен истории можно обсудить за четыре дня пути в двух направлениях!
Городок Гёй-тепе полтора века именовался селом При́шиб, его основали в 1840 году выходцы из Орловской и Курской губерний, тогда в Муганской степи появился целый куст русских сёл. Молокане, староверы, сектанты охотно селились здесь подальше от синодального православия. В советское время они числились потомками ссыльных, жертв царизма, с 30-х годов началось перемешивание населения. После распада СССР большинство русских Мугани подалось в Россию, но отпечаток их полуторавекового пребывания здесь вполне заметен.
Дальше на нашем пути была Ленкорань – столица азербайджанских субтропиков и чая. Температура за 30, влажность под 100 процентов, но нет ощущения, что ты в сауне: освежающая мощь Каспия делает воздух мягким. По долине реки Лери́к-чай ("чай", в данном случае, горная река) поднимаемся в Талышские горы. Здешний лес кажется мне более субтропичным, если так можно выразиться, чем батумский. Главный сюрприз тут – железное дерево, демир-агач по-азербайджански. Пока не иссохнет, оно тонет в воде. Соприкоснувшись, ветви соседних деревьев срастаются, формируется общая ветвь – неясно, чья. Бывает, возникает прямо-таки турник. Растения-пришельцы здесь легко вторгаются в дубово-буково-можжевеловые леса. Вперемешку растут грецкий орех, ленкоранская акация, магнолия, лавр, кипарис, эвкалипт. Из садов в окраины леса проникают айва, хурма, кизил, гранат и даже лимон.
По пути нам встречались дивные водопады. Между мощными корнями на заросшей лесом речной террасе мы с Исрафилом побродили между надгробных плит очень старого кладбища. Из-за густой листвы здесь царила полутьма. Ночевали мы в городке Лерик, где в то время готовилось открытие музея долгожителей, ими славятся эти места. На высоте около 2000 метров лес сменился высокотравьем. Пора было поворачивать, дальше была иранская граница. Я бесконечно благодарен Исрафилу за это путешествие.
Неподалёку от нашей гостиницы нам показали дом "человека без костей". Его звали Мир-Мовсум-ага
У меня были и другие поездки в Азербайджан, но уже только в Баку. В 2009 году удалось приехать с Ириной и остановиться – что было дополнительным призом – в Старом городе (Ичеришехер) в гостинице напротив магазина ковров. Они вывешивались прямо на улице и менялись каждый день. В особняке дореволюционного миллионера и мецената Тагиева мы видели шёлковый ковёр невероятных размеров – вероятно, под сто квадратных метров. Непонятно, как его ткали.
Неподалёку от нашей гостиницы нам показали дом "человека без костей". Его звали Мир-Мовсум-ага, из-за врождённой болезни он не мог стоять и даже сидеть, но излечивал других. Он умер в 1950 году, но продолжает излечивать. В его доме есть комната с отдельным входом прямо с улицы, всегда открытым, каждый может прийти, мысленно попросить о чём-то, взять с блюда кусочек рафинада, его там всегда гора, и употребить у себя дома с чаем или как-то ещё. Мы так и сделали. Насколько я помню, пожертвования от посетителей там не предусматривались.
Рамиз Абуталыбов тоже был тогда в Баку. В этот раз мне стало известно (после пяти лет знакомства!), что он спасал не только азербайджанское наследие, но и российское. В частности, доставил из Франции и передал в Российский Фонд культуры три картины Айвазовского, одну Филиппа Малявина, копии неизвестных писем Бунина. А что он – кавалер французского ордена Почетного легиона, я узнал не от него самого, а от Рустама Ибрагимбекова, сценариста таких фильмов, как "Белое солнце пустыни", "Сибирский цирюльник", "Звезда пленительного счастья", "Утомлённые солнцем", причём познакомил нас всё тот же Рамиз-бей. Который как-то совсем не умел говорить о себе.
Только раз, уже в 2018-м (мы сидели на скамейке Приморского бульвара – в Баку) он немного рассказал о начале своего пути. Он долго был далёк от того, что позже стало смыслом его жизни. В юные годы слаще всего было фланировать со сверстниками по улице Низами, её все называли тогда по-старому Торговой, переглядываться с девушками. Главное в жизни решение было ещё далеко впереди. "И когда я подходил к нему, – вспоминал Рамиз-бей, – я не воспринимал его как главное, но ощутил тот порыв и те надежды, что двигали деятелями национального возрождения, и уже не мог поступать иначе. Рисковал карьерой? Да. Но это были несопоставимые вещи – моя карьера и память о творцах Первой республики. Кстати, вы же помните, что вплоть до большевистской революции они были готовы к тому, что Азербайджан станет частью демократической федерации народов России. А вспомните национальные квоты в парламенте АДР – это же пример политического благородства!.."
Поясню: по закону от 19 ноября 1918 года, из 120 депутатских мест за азербайджанцами было закреплено 81, за армянами (вопреки всем кровавым событиям и счётам!) – 20, за русскими – 10 и по одному – за грузинами, поляками, евреями и немцами (цифры отражали тогдашние доли этносов республики), а оставшиеся 5 – за профсоюзами.
В мае прошлого года Рамиз-бей сказал мне по телефону, что мы давно не виделись, того же мнения и Рустам Ибрагимбеков, и надо это исправить. Встретились мы в ресторане – естественно, в "Белом солнце пустыни" на Неглинной, несколько человек, и после обычного вечера обмена новостями и историями, смешными и не очень, альтернативными точками зрения, воспоминаниями и прогнозами, пришли к выводу, что жизнь полна сюжетов и история полна сюжетов, а раз так – негоже общаться столь редко, это непростительно. Больше мы не виделись. Рамиз Абуталыбов умер в январе нынешнего года, Рустам Ибрагимбеков – в марте. Они помогли мне разглядеть их чудесный родной край, я сердечно благодарен им. Благодарен и другим, кого я упомянул, и тем, кого не упомянул. Надеюсь, моё путешествие в Азербайджан не закончено.
