Конференция российской демократической оппозиции в Берлине выступила за проведение общенациональной кампании "Нет Путину!". Будут ли в России антивоенные акции в связи с выборами?
Гости программы "Лицом к событию" – главный редактор сайта Re: Russia экономист и политолог Кирилл Рогов, социолог и публицист Игорь Яковенко.
Видеоверсия программы
Михаил Соколов: Сегодня у нас гости: главный редактор сайта Re:Russia политолог Кирилл Рогов и социолог и публицист Игорь Яковенко. Пока идут бои двух уже войн – в Украине и на Ближнем Востоке, российские противники Владимира Путина ведут дискуссию об отношении к предстоящей кампании президентских выборов. Замечу, что стратегические цели Антивоенного комитета неизменно – это прекращение российской агрессии против Украины, восстановление границ, ликвидация путинского режима и создание свободной правовой федеративной России. Конференция российской демократической оппозиции прошла в Берлине, высказалась за проведение в связи с предстоящим, видимо, в марте голосованием общенациональной кампании "Нет Путину".
Михаил Соколов: Расскажите, что самое важное, на ваш взгляд, было в этой дискуссии в Берлине, что действительно реализуемо?
Кирилл Рогов: Самое важное – что она состоялась, что продолжается процесс обсуждения каких-то совместных действий, совместного политического представительства российской оппозиции. Мне казалось всегда, что разговор о том, что делать в день голосования, не так важен, как разговор о том, что делается до того. Собственно говоря, избирательная кампания – это не момент голосования, а то, что ему предшествует, как мобилизуются те или иные политические силы в этой избирательной кампании. День голосования – это результат этой мобилизации. Кроме того, в том состоянии, в котором сейчас находится российский авторитаризм, российское общество – это такой зрелый авторитаризм. Его основная характеристика, что у оппозиции нет достаточного организационного ресурса, чтобы оказать значимое влияние на итоги голосования, на результаты выборов. Какую стратегию ни избрать, что делать в день голосования, скорее всего, эта стратегия не будет очень успешной, у нее очень ограниченный потенциал результатов, которых можно не достигнуть. Именно кампания и есть формулирование объединенной оппозиции в отношении и выборов, и режима в целом. Она не различается у тех, кто по другим вопросам страстно спорит о том, что делать, как быть.
Михаил Соколов: Вы сказали – авторитаризм. Российский режим не приблизился ли к тоталитарности по многим пунктам? Есть ли вообще возможность донести эти взгляды, позицию, какие-то мнения до людей, которые потом пойдут на эти так называемые выборы?
Кирилл Рогов: Разговор о терминах на периферии. В сравнительной политологии термин "тоталитаризм" не любят. Тоталитарный режим – это особый тип режимов, которые были в ХХ веке. У них есть некоторые характеристики, которых совершенно нет у нынешнего российского режима, они по-другому устроены. В частности, они партийные, они идеологические, построенные на доктрине, у них гораздо более высокий уровень насилия. Еще одна очень важная характеристика, что российское информационное пространство не закрыто, те медиа, активисты, лидеры общественного мнения, которые выехали за рубеж, они вполне слышны в России. Конечно, это непохоже на те классические тоталитаризмы, которые мы видели в ХХ веке. Есть возможность доносить свою точку зрения, есть жесткая диктатура, которая этому препятствует, но это совершенно другая ситуация. В этом смысле нет, не тоталитарный.
Михаил Соколов: Надо ли обращать внимание на то, что происходит с самой процедурой? С помощью электронного голосования можно обеспечить любой нужный власти результат. Кроме того, Дума приняла поправки в закон, которые разрешают проводить голосование в регионах на военном положении. Будет ли вообще это голосование какими-то выборами?
Кирилл Рогов: Это совершенно справедливо. Тоталитарный режим отличается тем, что у вас нет возможности его контролировать, контролировать голосование, явка будет такой, какую напишут в Кремле. Результат будет такой, какой напишут в Кремле, он уже совершенно не зависит от того, что происходит на избирательных участках. Защищать возможность голосования, бороться с фальсификациями при таком уровне репрессивности невозможно. Поэтому не имеет смысла давить в точку дня выборов и результата выборов, нужно рассказывать в течение кампании, которая предшествует выборам, о том, почему результаты выборов нелегитимны. Выборы в зрелом авторитаризме, который находится в фазе заката персоналистского цикла Путина, на такие выборы обычно оппозиция никак не может повлиять. Но они все равно оставляют некоторый след в социальной жизни, и этот след отличается тем, что люди выслушают цифры, которые скажут из Кремля, что столько-то пришло, столько-то проголосовало, сядут и подумают: ну и что? Почувствуют себя какими-то опущенными. Послевкусие очень неприятное: теперь 6 лет всего того же самого. В оппозиции разумно сразу апеллировать к этому чувству, которое возникнет у избирателя после того, как будут объявлены итоги голосования. Работать на этот послевыборный момент. Для тоталитарного режима выборы – это средство легитимации. Дилемма здесь заключается в том, что чем больше он допускает плюрализма и неопределенности, тем выше эффект легитимации; чем меньше плюрализма и неопределенности, тем более предрешенный результат, тем более он зависит от реальных событий и настроений, тем ниже эффект легитимации. Кампания оппозиции работает на то, чтобы минимизировать эффект легитимации выборов, чтобы люди через месяц после выборов подумали: а выборов-то и не было. Примерно такая конструкция в данном случае при данном уровне развития режима, при данной его жесткости наиболее разумная и перспективная.
Михаил Соколов: Звучали в разных дискуссиях предложения делать ставку на нечто вроде "умного голосования", поставить на самого умеренного из допущенных властями кандидатов. Например, исключается ли возможность того, что администрация президента ради повышения реальной явки позволит участвовать в кампании какому-то пацифистскому кандидату, типа Явлинского или либерала Надеждина. Дает ли это что-то оппозиции?
Кирилл Рогов: Во-первых, мы должны видеть, будет ли такой ход предпринят, тогда уже на него реагировать. Это не отменит нелегитимности выборов. Здесь проблема в том, что тактическое голосование, которое благодаря Алексею Навальному научились понимать, что это такое, за 2010-е годы, оно работает в несколько иной политической ситуации, при более низком уровне репрессивности режима, при большей его открытости, при возможности выходить на улицы и защищать свое голосование. Цикл тактического голосования заключается в том, что у тебя нет своего кандидата, есть какой-то кандидат, который против власти, он больше тебе подходит, вы договариваетесь за него голосовать. Он получает слишком много, власти пытаются сфальсифицировать результаты в свою пользу. Все возмущаются "как так?" и идут защищать свое голосование. Это классическая модель тактического голосования. Оно нереализуемо сейчас в России – в этом надо отдавать себе отчет. Значит, это не может быть центральным фокусом кампании, скорее всего. Хотя такой способ проявления своего негативного отношения к выборам возможен. Если возникнет такая ситуация, что это покажется возможным, если будет такой кандидат, если будет какое-то согласие и готовность что-то сделать, чтобы дестабилизировать итоги выборов, то может быть, это и случится. Это искусство тогда политиков, реагирующих на конкретную ситуацию. Это не меняет основного сюжета, что в принципе, скорее всего, никакого значимого влияния на итоги голосования оппозиция организационно не может добиться в силу очень больших ограничений: не можете протестовать, не можете контролировать – это данность этой стадии развития режима. Так что делегитимация выборов является основной темой для оппозиции в такой ситуации.
Михаил Соколов: То есть главное – это просвещение?
Кирилл Рогов: Как Максим Кац говорил, может быть какая-то композиция, какой-то план общих действий. Я думаю, что просвещать никого особо не надо, достаточно все просвещены, все знают аргументы за и против. Можно демонстрировать какое-то единство, какую-то согласованность действий, какие-то сильные придумывать ходы в кампании, чтобы заявлять, чтобы эта позиция звучала, чтобы этот голос звучал. Это есть политическая кампания, у нее есть свой смысл, потому что она формулирует диалог между оппозицией и властью. Это диалог не прямой, что вы говорите Путину, а он вам отвечает, но когда оппозиция что-то говорит, обращаясь к Путину, она на самом деле обращается к населению. Население наблюдает за аргументами этого диалога – это такая нормальная система взаимоотношения в политическом процессе.
Михаил Соколов: Прозвучала идея в день выборов выходить на участки для голосования в определенное время, как бы своего рода безопасная демонстрация. Можно ли это действительно использовать в реальных условиях того авторитаризма, о котором вы говорите? Могут ли те, кто уехал, предлагать подобные решения оставшимся в России? Речь идет о рисках.
Кирилл Рогов: Во-первых, это опять-таки вопрос тактики, который решается ближе к дню голосования. А потом это вопрос личного выбора. Я не думаю, что можно призывать людей выходить на демонстрации, потому что это очень высокий уровень риска. Если какой-то флешмоб придумывается, придумывается способ демонстрации своей нелояльности итогам голосования, то тут каждый будет решать сам за себя. Для людей, которые находятся в России, это риск. Это свойство такого режима, таким оно было в советские времена, очень мало, кто решался выражать свое мнение в советские времена, те, кто решался, мы теперь знаем всех, о них пишутся книги – это диссиденты, это люди, которые приняли на себя тот риск. Во всех обществах в конце концов кто-то выходит и говорит: все, хватит, я больше не хочу. Это естественно, ни за кого никто решать не может.
Михаил Соколов: Конференция российской демократической оппозиции в Берлине высказывается за проведение общенациональной кампании "Нет Путину" в связи с президентскими выборами, которые пройдут в следующем году. Как вы относитесь к этой идее связать будущие выборы и кампанию против Путина со слоганом "Нет Путину"?
Игорь Яковенко: Я очень поддерживаю широкую кампанию под названием "Нет Путину", но я не вижу никакого смысла связывать хоть что-нибудь, какие-то действия оппозиции в связи с этим мероприятием, которое планируется на 17 марта следующего года. Поскольку все это мероприятие, в котором участвовать просто категорически нельзя никаким образом, не в виде флешмоба, ни в виде порчи бюллетеней, ни в виде изображения бойкота, никакого смысла это все не имеет, поскольку в этом плане российскую оппозицию намного обогнала Еврокомиссия, которая призвала все европейские страны, вообще весь цивилизованный мир не признавать итоги этих выборов, не признавать эти выборы, после этого не признавать Путина легитимным президентом. Никакого воздействия никакие флешмобы, никакие мероприятия российской оппозиции на итоги этого ритуального мероприятия оказать не могут. Там очень просто решение принято: 80%, 90%, 150% – сколько Кириенко скажет, столько и нарисуют. Никакого воздействия на эту цифру и на ход освещения, на все остальное. То, что я слышал от Михаила Ходорковского, прийти в 12 часов всем вместе, тем самым показать, сколько нас, – это странное предложение. Так же как странное предложение прийти, портить бюллетени. Бюллетеней не будет, в крупных городах будет электронное голосование. Я считаю, что "Нет Путину" – хорошая идея, вообще информационное сопротивление – это хорошая идея, но никакой связи с мероприятием 17 марта не должно быть. Любое вовлечение людей в это мероприятие, в это сугубо ритуальное действо я считаю абсолютно неправильным.
Михаил Соколов: Делигитимация, о которой говорит Кирилл Рогов, влияние на умы?
Игорь Яковенко: Делигитимация уже произошла, уже Еврокомиссия призвала не считать эти выборы законными. Делигитимация произошла уже в том, что на протяжении 23 лет человек незаконно занимает этот пост. Делигитимация произошла, когда в 2020 году на пеньках была уничтожена Конституция. Делигитимация произошла значительно раньше. Путин – узурпатор. Любая попытка участвовать в этом мероприятии на самом деле разрушает концепцию. Говорят о том, что вы же участвуете, вы же что-то пытаетесь сделать, вы же пытаетесь влиять на результат, значит, получается, что результат не тот, которого вы хотели достигнуть. Я думаю, что делегитимизация должна быть только в том, что мы заявляем о том, что это ритуальное мероприятие, не имеющее никакого электорального значения. Любая попытка устраивать какие-то флешмобы, приходить, портить бюллетени означает, что мы считаем, что это какое-то мероприятие, которое связано с нашим волеизъявлением. Это мероприятие – это внутреннее дело администрации президента, которое никакого отношения к населению России не имеет. Любая попытка привлечь население России к этому мероприятию, я считаю, это большая серьезная ошибка. Это чужая игра, это игра шулеров, садиться с ними за стол нецелесообразно. Это серьезная ошибка берлинской конференции. Мне кажется, что это очень серьезный шаг назад по сравнению с тем, что происходило сравнительно недавно в Таллинне, когда проходил Антивоенный форум, там сделан был очень большой шаг вперед: было сказано, что никакого отношения к этому ритуальному мероприятию оппозиция не должна иметь, а оппозиция должна сосредоточиться прежде всего на помощи ВСУ, на помощи тем добровольческим соединениям российским, которые существуют внутри ВСУ. Вот это настоящая серьезная оппозиционная работа.
К сожалению, не был сделан еще один серьезный важный шаг, даже разговоров об этом не было: создание некоего центра оппозиционного, с которым могли бы иметь дело в том числе и украинские, и западные политики, что-то вроде правительства в изгнании, парламента в изгнании. К сожалению, на это пока политической воли нет. Это серьезная политическая работа. Участие в этом ритуальном мероприятии я считаю глубочайшей ошибкой и серьезным шагом назад по сравнению с берлинской конференцией, серьезный шаг назад с тем, что происходило в Таллинне.
Михаил Соколов: Есть позиция достаточно жесткая, может быть, вы как-то прокомментируете, ответите?
Кирилл Рогов: Это очень знакомая история. С исторической точки зрения сравнительной политологии это довольно понятная коллизия. Когда оппозиция имеет некоторую цель, которую ей надо достичь, ей имеет смысл объединяться, обычно какое-то возникает объединение. Если цель выглядит недостижимой, призрачной, непонятной, то тогда начинается смертельная борьба тактик. Реальность заключается в том, что на сегодня в российской оппозиции, как среде тех людей, которые не любят Путина, не согласны с ним, есть разные пристрастия к разным стратегиям, к разным тактикам. Эти тактики в основном сосредоточены на том, что делать в день голосования. Как раз тот разговор, который был в Берлине, в чем была его разумность, – в том, что возникла мысль, что мы не будем про это говорить. Одни считают, что надо вот это делать в этот день, другие вот это надо делать в этот день. Они все равно будут делать по-разному, результат будет плохим у тех и у других. Надо найти ту часть, в которой мы можем действовать согласно, там пытаться добиться большего результата. Это более разумно, потому что если говорить о дне голосования, уже сейчас можно быть уверенным, что сколько бы слов ни было сказано, это друг другу не мешает, если это объединено в рамках единой принципиальной кампании. Если всю кампанию разговаривать только о том, кто из нас прав, то это точно не дойдет до кого-то, за исключением кружка оппозиционеров, которые заняты этим спором. Поэтому этот спор просто надо оставить в стороне, это спор, который ни к чему не ведет. Вот примерно какая логика была в разговоре берлинском. Ни одна стратегия, в том числе стратегия игнорирования выборов, не изменит ту цифру, которая будет написана в результате, как совершенно справедливо здесь говорилось. Поэтому спорить о том, какая стратегия должна не изменить этого, – это такой не очень рациональный спор. Нужно говорить о том, что может всех объединить, как-то это единство превратить в общее дело. Это, по-моему, интереснее.
Михаил Соколов: Что может объединить, а не разводить оппозиционеров?
Игорь Яковенко: Я вообще не понимаю ни одного слова, которое я сейчас услышал. Потому что говорится о том, что все равно это ничего не изменит, пусть люди делают все, что хотят, спорить об этом бессмысленно, никакой стратегии. В чем тогда стратегия, я не понял? В чем объединяющая стратегия, если одни будут портить бюллетени, другие игнорировать, спорить ни о чем нельзя, потому что это бессмысленно? Что касается того, что может объединить, я уже сказал об этом: это то, что какое-то участие, какое-то обсуждение того, как может оппозиция повлиять на это электоральное мероприятие. Я думаю, что никак не может. Значит, не надо никак относиться. Да, это их игра, внутриаппаратная игра, это не наша игра. Что касается того, что может нас объединить: объединить нас могут очень многие вещи. Во-первых, нас может объединить помощь, какая-то поддержка тех людей, которые оказались в сложной ситуации в эмиграции, нужно помогать украинским беженцам, нужно помогать ВСУ. Прежде всего, конечно, нужно помогать тем добровольческим объединениям, которые сейчас, рискуя жизнью, воюют против фашистского режима. В том случае, если удастся набрать большое количество добровольцев, то в принципе это и может реально, если брать цель свержение фашистского путинского режима, если это цель, то тогда нужно искать средства. Сейчас единственная оппозиция путинскому режиму – это Вооруженные силы Украины. И второе, безусловно, увеличение добровольческих объединений, которые воюют внутри ВСУ, то есть это сила, которая на сегодняшний момент уже показывает. Да, пока их очень мало, они могут заходить на территорию России, пытаться там воевать. Если мы исходим из простой вещи, что фашистские режимы такого типа могут уничтожаться только вооруженным путем либо в результате смерти диктатора, на смерть диктатора мы не можем никак повлиять, у нас нет такого инструмента, свержение фашистского режима вооруженным путем – это реальная программа.
Кирилл Рогов: Мне совершенно не близко то, что здесь говорится, – это идеология гражданской войны. Я думаю, это очень плохой сценарий, он совершенно нереализуемый.
Михаил Соколов: Удалось ли Путину сделать военную экспансию привычной для граждан страны? Есть интересные социсследования в последнее время. Давайте посмотрим.
Михаил Соколов: Часть этого материала основана на исследованиях вашего сайта. Почему, если действительно такими методами выявляются изменения мнений людей по отношению к войне, интерес к мирным переговорам, прекращению войны, этот массив не воздействует никак на власть? Можно ли ожидать, что власти удастся имеющимися ресурсами, поддерживая приемлемый уровень населения, продолжать вести ту политику, которую она ведет?
Кирилл Рогов: Нужно иметь в виду, что то, что мы услышали, эта картина, хорошо и полноценно описанная, она внутри себя очень сложная, очень характерная для жестких авторитарных режимов, для диктатур. Здесь мнения людей находятся под очень большим давлением, люди сами для себя не формулируют, что они думают. Основная идея отношения к войне людей – это то, что они не могут на это повлиять, протестовать опасно, надо спрятаться от этого. Это нарушается в эмоциональных каких-то моментах, когда мы видим, что люди не выходят на площадь, не говорят "давайте нам мир", но что-то такое они слышат про переговоры, несутся в "Яндекс", возрастает число тех, кто это ищет. Цифры по поисковым запросам "мирные переговоры" сами по себе не очень большие, не миллионы. Слово "мобилизованные", если посчитать все запросы в разных формулировках, то это будет полтора миллиона. Здесь гораздо меньшие цифры, но всплеск некоторый есть. Мы видим, что люди реагируют на эти слова, их начало это волновать больше по некоторым причинам в сентябре. Но в своем поведении они лояльны войне, в своем ежедневном политическом поведении они лояльны войне, они лояльны власти, потому что они считают, что если они проиграют, нанесут себе вред и своим близким. Это реальность такого авторитаризма. Это может измениться в какой-то момент под влиянием каких-то факторов. Лояльность к войне высокая – это значит, что люди не хотят, не собираются бороться с этим как бы для них природным бедствием. Можно посмотреть на лояльность как на некоторое сочувствие, сопереживание, и этого нет, этого меньше, чем было 8 месяцев назад. Такой патриотической эмоции, даже эмоции, что мы не должны проиграть, – это тоже все ушло, мы видим спад эмоций. Действительно, число тех, кто испытывает гордость за Россию в опросах в связи с войной, – это довольно значительный сегмент, но он сжимается, он уменьшается. Вместо этого возникает невнятный, нечленораздельный, не артикулированный комплекс негативно отстраняющихся эмоций.
Михаил Соколов: Как вы считаете, можно ли рассчитывать на какие-то перемены в общественном мнении и, соответственно, изменение политики?
Игорь Яковенко: Я прежде всего хотел бы откомментировать то, что вы представили. Прежде всего я думаю, что это большая драма Левада-центра, где работают профессиональные социологи, которые вынуждены, как те самые выдающиеся тренеры по плаванию, каким-то образом тренировать пловцов в сухом бассейне, в котором нет воды. Проводить социологические исследования методом опросной социологии в условиях тоталитарного фашистского режима – это дело совершенно бессмысленное. Доказано, что на самом деле количество отказов в таких опросах превышает разумные пределы. Поэтому делать какие-то выводы на основе того, что что-то кто-то говорит, когда люди просто боятся публично отвечать, они не знают, кто перед ним.
Михаил Соколов: Но есть и другие методы, есть методы разных интервью, есть методы изучения запросов в интернете и так далее.
Игорь Яковенко: Опросная социология в данном случае не дает результатов, поэтому на это как-то обращать внимание не стоит. А что касается контент-анализа СМИ, что касается контент-анализа социальных сетей, хотя там тоже есть фактор страха, запросы, запросы в "Яндекс" или Гугл – это интересная методика, она действительно показывает какую-то динамику, хотя тоже не очень убедительную. В целом можно говорить о том, что на сегодняшний момент главная проблема, что война не очень чувствуется в России. Важно прежде всего то, что большое количество погибших – это люди, которые погибают в основном на окраинах России, в национальных республиках, в депрессивных регионах. "Грузов 200" очень мало приходит в Москву, в Питер, в города-миллионники, а это главные центры формирования общественного мнения. Украина бьет по территории России, но в результате этих ударов практически нет погибших.
На самом деле россияне не ощущают войну так, как ее ощущают граждане Украины. На самом деле большое количество людей, которые отстраняются от войны, которые находятся в обычной повседневной жизни, я могу судить по тем своим знакомым, которые находятся в России, очень много живет просто обычной повседневной жизнью. В России экономическая ситуация не военная: работают магазины, кафе, рестораны. Война во многом воспринимается как зрелище по телевизору, в информационных программах и так далее. Даже когда в Москва-Сити били дроны, то люди с интересом смотрели: вон, смотри, что полетело прямо в окно. То есть это не воспринимается как какая-то трагедия огромным количеством людей. Рассчитывать на то, что будет какой-то перелом в настроениях, я думаю, что только тяжелое военное поражение может вызвать этот перелом. Конечно, в первую очередь, если говорить об общественных настроениях, то главное общественное настроение может быть переломным в той среде, которая связана с войной, то есть у силовиков, у военных – это та среда, где важны настроения. Это тот случай, когда россияне, население России просто не является на сегодняшний момент актором каких-то перемен, оно заблокировано, оно отстранено от власти, от общественной жизни. Фактически русская система, которая сформировалась веками, особенность русской власти, которая высосала субъектность из населения, действует сейчас. Я думаю, что ждать каких-то перемен в связи изменениями настроений в обществе не приходится.
Михаил Соколов: Как изменилась российская внутренняя пропаганда в последнее время, особенно в связи с ситуацией в Израиле, с нападением ХАМАС?
Игорь Яковенко: В российской пропаганде, я не очень люблю этот термин, потому что пропаганда – это какая-то идеология, но давайте оставим этот термин, если он привычен, изменения здесь следующие. Прежде всего мы видим довольно серьезные внутренние конфликты, они кажутся очень мелкими. Например, Сатановский, который явно выступил против этого мейнстрима. Недавно произошел буквально в прямом эфире скандал, конфликт между двумя закадычными друзьями Кедми и Соловьевым, потому что ситуация с Израилем поставила людей, которые поддерживают путинский фашистский режим, перед выбором – ты за кого? То, что российская пропаганда полностью и целиком встала на сторону ХАМАС, а это действительно так, потому что наши враги поддерживают Израиль, имея в виду Соединенные Штаты Америки, Евросоюз, а наши друзья, то есть Иран, поддерживают ХАМАС, ясно, за кого мы. Так впрямую рассуждали в эфире и пропагандист Мардан, и генерал Гурулев, Соловьев тоже примерно так же рассуждал. Люди, которые как-то связывают свою судьбу с Израилем, такие как былой соратник Соловьева Кедми, былой соратник Соловьева Сатановский, они все-таки не могут принять такую позицию. Поэтому произошло скандальное увольнение Сатановского, поэтому произошел скандал в эфире с Кедми. Какой-то небольшой, не скажу раскол, но какой-то, в молодежной среде это называют "жабогадюкинг", когда они начинают ссориться между собой. И второй очень важный, как мне кажется, сдвиг – это просто запредельный критический уровень безумия, когда Маргарита Симоньян призывает взорвать термоядерную атомную бомбу над Сибирью, когда генерал Гурулев в эфире главного государственного канала требует фактически уничтожить 30 миллионов россиян, говоря о том, что 20% населения не поддерживает Путина, их надо уничтожить. Этот ряд можно продолжить. Дело в том, что многие из них понимают, что дело идет к довольно неприятному концу, нарастает истерика. Этими истерическими заявлениями они пытаются, видимо, скрыть страх. Звучит в эфире понимание того, что в конечном итоге судьба Юлиуса Штрейхера кого-то ждет. На периферии сознания эти люди понимают, что перспектива у них так себе.
Михаил Соколов: Давайте посмотрим теперь не социологический опрос: хотят ли граждане обновления власти?
Михаил Соколов: Есть ли усталость от власти, которая столько лет правит Россией?
Игорь Яковенко: Усталость, конечно, есть, есть привычка, есть безысходность. То, что мы сейчас слышали. С одной стороны, мы слышали размышления людей, которых спрашивают о том, чего они никогда не видели. Мне показалось очень важным в вашем опросе – это слова человека, который говорит о том, что я родился фактически при Путине, я ничего другого не видел. То есть их спрашивают о том, чего они не видели никогда. Человека спрашивают: каков химический состав кольца Сатурна? Человек начинает рассуждать об этом, он этого не знает, он этого не видел. Полная бессубъектность российского населения, его отчуждение от власти, от принятия решений, мне кажется, здесь полностью сказалась. Усталость есть, безусловно. Эта кровавая тягомотина людям многим надоела, кому-то нравится, кто-то привык, но главное безысходность – это то, что я увидел в этих опросах.
