"В поисках потерянного рая" – главный лейтмотив путинской пропаганды, которая рисует обывателю идеальные миры, как правило, заимствованные из прошлого. Даже в обосновании войны звучит важное обещание рая не за горами ("Мы попадем в рай, а они все сдохнут!"). Трудно вести переговоры со страной, которая борется за миражи, за то, чего нет.
Путин размышляет сейчас на языке потерь, и пытается восстановить давно потерянную репутацию, вернуть России статус страны-лидера, и боится потерять еще больше – иллюзию превосходства, историческую роль отца нации, свою жизнь.
В середине января 2025 в дни инаугурации Трампа на пропагандистском телеканале "Россия 24" года прошла премьера документального фильма "Америка, которую они потеряли" журналиста Михаила Таратуты. Парафраз на фильм Сергея Говорухина "Россия, которую мы потеряли" (1992), снятый на переломе эпох, после распада СССР в поисках матрицы для сборки новой независимой России. Миф о потерянном рае определяет ностальгическую установку на то, что самое лучшее – в прошлом и уже безвозвратно ушло, хотя при ближайшем рассмотрении современному россиянину выть и скулить там было не по чем. Ну, не по крепостному же праву ему горевать? Или теперь вот сожалеть по Америке, куда он не собирается, да и не был никогда прежде?
Государственник, впоследствии многократный депутат Сергей Говорухин с тоской говорил с экрана даже не о сословной России, на смену которой пришел большевистский бесклассовый СССР, а о другом государстве – красивом как архитектурное сооружение, как многоярусный свадебный торт. Прекрасно-одетые, образованные, семейные монархи в светлых залах и просторных экипажах вместо чванливых, алчных чиновников с одутловатыми от возлияний и переедания лицами, в тесных пиджаках и темных кабинетах, или вместо их предшественников – жестоких малограмотных комиссаров с маузерами наготове, в черных тужурках и сырых казематах.
Тогда почему-то читалось: "Царская, дореволюционная Россия – рай, который мы потеряли!"
Теперь, оглядываясь, осталось: "Власть божественно красива! Власть должна быть красивой. Зачем эти революции?" Весь дальнейший путь режиссера прошел в очаровании от власти и самого себя, во власти же. Говорухин нашел потерянный рай в документальных хрониках, явив зрителю образ "идеального отца-государя" и его окружения.
Тот же мотив самолюбования во власти, заявку на "идеального отца" примерно в то же время сделал и другой режиссер – Никита Михалков в парадном образе государя-императора на белом коне в своем "Сибирском цирюльнике" (1998). "Власть должна явить миру свое истинное прекрасное лицо!"
И в Государственной думе вместо ткачих, трактористов, рабочих и колхозников с обветренными лицами и тяжелыми кулаками, появилось много миловидных медийных лиц, гимнасток, телеведущих, актеров, режиссеров, певцов. Депутат Певцов – это уже результат вивисекции, сорт, выведенный из депутата и певца Кобзона. Произошла перелицовка власти и переакцентировка идеалов. Америка на короткое время поднятия железного занавеса почудилась раем для граждан бывшего СССР. Но рай этот оказался фальшивым, как впоследствии стала убеждать российская пропаганда. Помните, в "Сибирском цирюльнике" американка родила прекрасного мальчика от юного кадета, которого за эту связь и сослали в Сибирь? "Россия осталась потерянным раем и шансом для самой Америки, которая до сих пор завидует силе русского духа. Но великое ей не по плечу! Это они нас потеряли!" – мораль пропагандистского фильма от Михалкова.
Россия в историческом разрезе выглядит как Маша-растеряша, чего ни хватись, все пропало
Уместно вспомнить, что прообразом киношной американки была обитательница города Лубны Полтавской губернии Анна Керн. Та самая, которая уже в Петербурге стала "мимолетным видением"! По своему происхождению и характеру она ближе к любвеобильной гоголевской Солохе. Даже Пушкину она предпочла юного кадета, наделав много шороху, так что и в кино к Михалкову попала. Но тот из идеологических соображений и в отместку за гения русской словесности сделал ее глуповатой американкой. За последние десять лет мы привыкли к таким подменам: вечером враг жестокий бандеровец, а утром обитатель диких прерий, вестник коллективного Запада, чистый американец. А еще бытовала версия, что причиной внезапного нападения на Украину стала месть кого-то из высокопоставленных чинов, может, и самого высокого чина, за отказ в райских наслаждениях со стороны какой-то украинки. Имя ее мы не узнаем, как и имя нулевого пациента пандемии. Мне эта версия не кажется менее правдоподобной, чем другие забубенные причины начала подлой войны – денацификация и демилитаризация.
Михалкова, положим, больше интересовали не женские типажи, а идеальное воинское братство, которое попадет, конечно, в рай. Он заявил эту тему еще в своем первом фильме "Свой среди чужих" (1974). Тогда идеалы были поскромней – единство партии и народа. Из-за перестройки и это потеряли. Россия в историческом разрезе выглядит как Маша-растеряша, чего ни хватись, все пропало, все профукали, куда-то оно закатилось, ветром сдуло, корова языком слизала, что имеем не храним, потерявши – плачем.
И вот теперь "Америка, которую они потеряли" журналиста Михаила Таратуты. В тех же девяностых он вел информационную телепрограмму об Америке, рассказывал, какая это прекрасная страна. Америка сама себя потеряла, самоликвидировалась, той привлекательной страны, которой, мы, возможно, были очарованы, уже нет и в помине. "Совсем-совсем нет", – последние слова фильма для не очень сообразительных. Сообразительные, видимо, выехали еще в девяностых. "Речь идет о преодолении последствий процесса, который можно назвать культурной революцией. Этот процесс зрел несколько десятилетий и достиг своего апогея в период правления Байдена" – загадочно анонсировал автор фильм газете "Культура". Грамотно: в "Культуре" про культурную революцию, которая вообще-то в Китае была, но ведь и Китай теперь с другой стороны. Самое частое слово в фильме "либеральный", а не "культурный": "либеральный режим", "либеральные клерки", "либеральная судебная система", "либеральная полиция", "либеральный город Сан-Франциско с 15 процентами населения геев", и "самый либеральный Нью-Йорк, протестующий против убийства полицейскими чернокожего наркомана". Фильм снова про загнивающую, бескультурную, неграмотную, трансгендерную Америку. Часто сравниваемая с болотом собственными гражданами, Россия в проекции на Америку, как в зеркале, видит процессы гниения. Фильм не призывает пока спасать США, или русских в США, но это уже вертится на кончике языка. Вот с Украиной, еще одним потерянным раем, покончат... И как в рекламе стирального порошка: "Тогда мы идем к вам!"
Но если Говорухин и Михалков предлагали искать счастье у себя дома, то у Таратуты прожектор по-воровски шарит по углам чужого дома. "Главное, чтобы у соседа корова сдохла", – предел нынешнего счастья по-русски.
Психологи считают, что поиск потерянного рая – остатки детской иллюзии всемогущества. Мы пребываем в приятном заблуждении рядом с родителями, которые кажутся нам всесильными. Чаще всего это отец. Кто пережил триумф, примеряя отцовский пиджак, тот мысленно побывал в раю, на седьмом небе от счастья, и всю свою жизнь будет оценивать по этому эталону.
Рай – это проекция идеального Я на что угодно – Грузию, Крым, Донбасс, Украину, Европу, Америку. "Везде хорошо, где нас (пока) нет", – говорят про себя россияне. Рай при таком раскладе – чужой сад, который решила обнести братва, перепрыгнув через забор, чтобы потырить яблок.
Опасная интенция следовать за детской иллюзией, которая может оказаться подлой подсказкой, а идеальный с виду отец – мировым злодеем. Тоталитарные секты, фашизм строятся вокруг идей очищения и симуляции рая.
Не Америка изменилась, а происходит обесценивание Америки у россиян, которые в девяностые любили ее подло, как ресурс – за жвачку, окорочка и порно. А когда халява кончилась, то и произошло обесценивание – "Не больно-то и нужно!", "Не такая ты и богатая Америка".
Тот случай, когда отрицание – высшая степень утверждения. Это очень по-русски сказать "Я тебя ненавижу!" вместо "Я тебя люблю!". Психологическая защита от сильных чувств, с которыми Россия как вечная сирота-недотыкомка не справляется, боится потерять объект своих грез, предчувствуя, что потеря эта неизбежна. Историческая безотцовщина навсегда связала тему рая со страхами безвозвратной потери опоры и защиты, абсолютной любви и гарантированного покровительства. "Идеальный отец" (кто угодно, лишь бы был) все равно погибнет, или проклянет и накажет, разобьет на осколки детские надежды.
Травма отвержения, психологическое сиротство заставляет искать сильную привязанность в истории и географии, а детское чувство вины рождает желание искупить ее, вернуться в прошлое, даже чужое, чтобы что-то исправить, чтобы вернуть рай, родительскую любовь и вечное блаженство.
Россия на правах "идеального отца" отпустила "детей" из СССР, но до сих пор не может угомониться
Образ мира, собственной истории развивается в самосознании России в рамках детской иллюзии, мифа о потерянном рае. Родители у нас изгоняют детей из рая, как только те усомнятся в их всемогуществе, но потом ревниво отслеживают и мстят, лишая наследства и благоволения. Дети тоже не прощают родителям слабости и ошибок. Так Россия на правах "идеального отца" отпустила "детей" из СССР, но до сих пор не может угомониться и простить блудных детей, которые давно должны были проситься назад, стоя на коленях. Сам "идеальный отец" никогда не раскается, иначе какой же он идеальный?!
Возвращение блудного сына, идеальный финал мифа о потерянном рае.
Тоска по раю – один из универсальных архетипов, это тоска по всесильному родителю (правителю, Богу, волшебнику), который может исполнить любые детские (а потом и недетские) желания. Об этом в книге юнгианского аналитика, американца Джеймса Холлиса "Грезы об Эдеме". В общем это тоска по Богу, но никто в этом не признается.
В российской версии человек сам хочет стать "идеальным отцом", он сам хочет стать Богом. Отстраненность в воспитании, иногда физическое отсутствие в семье отцов, на которых нельзя было рассчитывать, потому что их испокон веков отправляли воевать и гибнуть, привело к чрезвычайному возвеличиванию этого образа, идеализации, обожествлению и дальнейшему поклонению. Таких ритуалов удостаивают только мертвых. Пропаганда использует угрозу потери "идеального отца" как репрессивный прием для устрашения населения. Привязанность к "идеальному отцу", отечеству предлагается в качестве единственного условия обретения счастья. Изгнание из рая создает угрозу будущему человека, его защищенности и целостности. В российской версии Эдипова комплекса отец сильней любого члена семьи, он бессмертен и всемогущ, как Бог, и рано или поздно он накажет за отступничество. Прошлое неумолимо перемалывает будущее. Выходы из этого сценарии: (1) отречься, бежать и жить с приступами ностальгии, в ожидании наказания за отступничество, с чувством вины перед семьей; (2) вернуться домой, восстановить разоренный дом, до конца дней просить прощения и поклоняться мертвым; (3) стать самому "идеальным отцом" и попытаться удержать своих детей от рокового побега. Третий, кажется, самый безопасный, но это путь жестокого соперничества с риском погибнуть. В общем все дороги ведут в ад, кроме одной – беспрекословная покорность отцу с самого рождения, фактически оскопление, безволие, равнодушие, в которых теперь обвиняют россиян.
Украина была преподнесена россиянам как попранный рай
Сила иллюзий в их мотивации. Укажите человеку, где вечный рай, и он пророет туда туннель, доберется на аэроплане, будет маниакально думать о нем. Горько, но и Украина была преподнесена россиянам как попранный рай. Магия и проклятье Крыма тоже в том, что он занимал место рая в символическом пространстве России, хотя за полуостров все время приходилось сражаться и проливать кровь.
Ностальгией, тоской по потерянному раю пропитана и русская культура, которая чутко отражала архетипические предписания. Ностальгия – старая хроническая как депрессия болезнь. В 19 веке сложилась традиция псевдобиографий с описанием "золотого детства". Американский исследователь и организатор образования Эндрю Вaхтель, которому в 2022 году запрещен въезд в Россию на 30 лет, начал свою карьеру с бестселлера "Битва за детство. Создание русского мифа" (1990). Он увидел в русской классической литературе серьезные факторы формирования "загадочной русской души", создания мифа о "золотом детстве". "Детство" Толстого (1952) стало неизбежной точкой отсчета для целого ряда русских псевдобиографий: "Детские годы внука Багрова" С. Аксакова, "Котик Летаев" А. Белого, "Жизнь Арсеньева" И. Бунина, "Обломов" И. Гончарова, "Воспоминания" А. Бенуа, "Дар" В. Набокова.
Стремление вернуться в "золотое детство" есть не что иное как поиск потерянного рая.
Вaхтель считает, что пролетарскому писателю Горькому пришлось переписывать трилогию Толстого, доказывать, что обездоленные и несчастные могут стать счастливыми в условиях пролетарской революции. Рай впереди, а не позади! Наивная дерзкая попытка стала примером восхваления нового коммунистического строя. Раем может быть, конечно, и будущее вроде коммунизма, как обещал Ленин. Раем может быть что угодно, это ведь иллюзия!
Трилогию можно переписать, но архетипы так не переписываются. Если рай нельзя найти в своем прошлом, то его ищут в прошлом семьи, своей страны, вся история которой рассматривается как поле для выращивания райских кущей. Отечественный кинематограф пестрит воспоминаниями о "золотом детстве" в отчем доме, о прошлом. Еще один фильм всегда "архетипического" Тарковского так и называется "Ностальгия" (1983). Советский и российский кинематограф в целом был до сих пор диагностическим, консервирующим, смакующим прошлое, а не прогностическим, предвосхищающим будущее.
Освободиться от бремени детского мифа можно через отказ от самой идеи рая на земле, критическую переоценку идеалов, признание того, что никто не совершенен, даже родители, тем более правители. Но это не повод убивать, это повод сотрудничать и поддерживать друг друга.
Расщепление идеального и реального, недостижимость идеалов, готовность тратить все силы и ресурсы на поддержание иллюзии собственной грандиозности, которую пока никто не признает, и скорого рая, в котором никто еще не был, это проблема нарциссического самосознания – российского национального сознания. Отрыв от реальности неумолимо ведет к постыдному финалу. Чтобы вернуться на землю, оценить реальные шансы и воспользоваться ими, изменить жизнь, нужно отказаться от нарциссических фантазий о своем всемогуществе, бесконечных возможностях и несметных сокровищах. Нужно признать конечность жизни. И тогда будет жалко растрачивать ее на чужой бред с идеями завоевания мира. Может, в этом главный жестокий урок войны, который в России никак не выучат.
Рая нет и не будет. Вечно ускользающий мираж, аттракцион с кисельными берегами.
"Рай-ком закрыт. Все ушли на фронт".
Война за рай обернулась адом войны.
Кира Меркун – психолог
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
