После принятия российскими чиновниками закона, запрещающего медицинский и юридический переход, жизнь большинства трансперсон превратилась в борьбу за выживание. Теперь для них стали недоступны многие виды медицинской помощи. Публичная агрессия в адрес трансперсон со стороны властей усилила в российском обществе трансфобные настроения. Ультраправые группировки совершают нападения на правозащитников, которые помогают ЛГБТ-людям.
По данным опроса Russian Field, опубликованного в конце августа, 62% россиян поддерживают ограничения в правах ЛГБТ-людей. "За запреты для транслюдей россияне выступают реже – 55% поддерживают их, 24% против. Но там больше затруднившихся с ответом. В обоих случаях опрошенные чаще всего поддерживают ограничения на пропаганду или информирование. При этом в случае с гомо- и бисексуалами второе по популярности желаемое респондентами ограничение – запрет на публичные проявления чувств: объятия, поцелуи. А в случае с трансперсонами на втором месте идут ограничения на их проживание в России – такое вот жесткое их неприятие", – отметил в разговоре с изданием "Коммерсантъ" социолог Russian Field Илья Дорханов. У многих трансперсон сейчас нет никакого выхода, кроме эмиграции. Наталии и Эйну независимо друг от друга пришлось бежать от российской трансфобии в Аргентину. О том, как им далось такое решение, и о преодолении новых трудностей они рассказали Радио Свобода.
Наталия, местоимения она/ее:
я стала считать себя трансфеминным человеком
– Когда зашла речь о трансфобном законе и Госдума, а также провластные СМИ, стали поливать нас грязью, у меня началась депрессия. Выйти из нее мне помогли только активизм и правозащитная деятельность. Если я поддерживала других, то меня отпускало. Пока шло принятие трансфобного закона, я участвовала в круглом столе независимой ассоциации юристов и психиатров. Я была одним из соавторов официального заключения, написанного на трансфобный закон. Я давала бесплатные консультации трансгендерным людям, комментировала публично действия российских властей по отношению к транслюдям. Я с головой ушла в активизм. И в какой-то момент поняла, что обратной дороги для меня уже нет.
– Потому что вы сделали публичный каминг-аут?
– Я и до этого не скрывалась и контактировала с сотнями людей. До юридического перехода я себя считала небинарным человеком. Видимо, сама себя так настраивала. Когда у меня появилась возможность благодаря новым документам все время находиться в женском образе, я стала считать себя трансфеминным человеком.
– Часто ли вы сталкивались в России с трансфобией?
Под влиянием официальной трансфобии водители маршруток отказались меня возить
– Мне досталась женственная внешность, которая в школе провоцировала травлю. В родном городе Азове, когда я еще не воспринимала себя как ЛГБТ-человека, меня постоянно пытались избить. У меня сломанный нос, шесть раз у меня было сотрясение мозга, семь ножевых шрамов на теле. Таким было мое детство лишь из-за моих феминных лица и фигуры. Я коротко стриглась, надевала мужскую одежду, но меня все равно продолжали травить. В Ростове-на-Дону, куда я переехала, люди вели себя более адекватно до того, как государство начало травить транслюдей. Под влиянием официальной трансфобии водители маршруток отказались меня возить. Люди на улицах города стали спрашивать, часто в нецензурной форме, почему я здесь живу. У меня рост 183 сантиметра, а с любимыми каблуками и все 190, голос, который трудно изменить. Я не оставляла без ответа неуважение, но необходимость постоянно отражать нападки меня очень утомляла. Кроме того, были попытки физического нападения. Я могу одной рукой поднять до 150 килограммов, а человеку с посаженными алкоголем печенью и почками крайне вредно для здоровья пытаться на меня напасть. Я долго не могла свою феминность принять: я начала тренироваться изо всех сил. На каждое оскорбление я отвечала и доказывала себе, что я сильнее любых своих желаний. Мне было плевать на личную жизнь. Я старалась быть эффективной: работала по 17 часов в день без выходных, чтобы не было сил думать. В свободные дни я бегала кросс 15 километров. Принятие себя у меня произошло после 30 лет. Я смотрела ролики трансперсон в интернете и думала, что совсем молодые люди, почти дети, не боятся жить, как они хотят. А я, взрослый человек, продолжаю убеждать себя, что могу все контролировать. И я поняла, что мое стремление отказаться от своей подлинной женской гендерной идентичности было проявлением не силы, но слабости.
– Что изменилось в вашей жизни после принятия ваше женской гендерной идентичности?
– Пропало желание, чтобы это все поскорее закончилось. Жизнь мне к моменту принятия себя осточертела конкретно. Я не собиралась совершать суицид, но радости она мне не доставляла. После моего официального каминг-аута часть окружения со мной перестала общаться. И это сказалось на моих доходах: некоторые заказчики перестали со мной сотрудничать. У меня появились новые друзья и отношения. До каминг-аута я жила “мужской” жизнью, которую создала себе сама: построенный своими руками дом, освоенные специальности, которые принято считать мужскими: кровельщика, сварщика, сантехника, электрика, промышленного альпиниста. Я получила диплом юриста, но в рамках борьбы со своей женской гендерной идентичностью я выбирала работу, которая мне казалась маскулинной. Кроме того, меня бесила необходимость надевать официальный мужской костюм юриста. С полным переходом в женский образ эта проблема пропала, и я начала зарабатывать юриспруденцией.
– В какой момент вы решились на эмиграцию?
в 2021 году я поняла, что не надо больше подстраивать себя под государство, которые признает только два пола
– Я давно думала об эмиграции в Уругвай, но у меня была надежда до 2019 года, что ситуация в России изменится к лучшему, в сторону развития институтов прав человека. Я хотела жить в России. Я очень дорожила своими друзьями. Я пыталась приспособиться: сделала, наконец, юридический переход, чтобы графа о гендере в паспорте соответствовала моему образу. Но в 2021 году я поняла, что не надо больше подстраивать себя под государство, которые признает только два пола. И я уехала от них подальше вместе со своей девушкой. Я двух своих подруг привезла в Аргентину за свой счет. Я не смогла смириться с тем, что мои друзья в России подвергают себя неоправданному риску. Две другие подруги скоро к нам приедут. Я очень хочу, чтобы они подышали этим воздухом, все это увидели и почувствовали.
– Комфортно ли вам как трансгендерному человеку сейчас в Аргентине?
– Аргентинцы не перестают удивлять тактичностью. Мой уровень испанского довольно низкий. Никакого пренебрежения или агрессии я не встретила от аргентинцев, хотя им сложно меня понимать. Мой опыт общения с официальными учреждениями показал, что здесь государство к людям относится тактично и с уважением. Я здесь чувствую себя обычным человеком. У меня создалось впечатление, что в Аргентине я в первую очередь личность.
Эйн, местоимения он/его:
– Что с вами происходило, когда вы узнали о принятии трансфобного закона?
– Государственная трансфобия и юридический запрет перехода вызывает во мне ярость. Я беспокоюсь за моих близких и транссообщество как группу. Я администратор нескольких чатов “Центра Т”. И я прекрасно знаю, как трансфобный закон повлиял на жизнь сотен небинарных и/или трансгендерных людей. Я сам наблюдал панику в чатах для общения трансперсон в разных городах, когда появилась новость о принятии закона. Люди поспешили подавать документы на смену гендерного маркера в паспорте до того, как они стали морально к этому шагу в полной мере готовы.
– Как вы уехали из России?
было понятно, что все это катится в пропасть и мне пора уезжать
– Эмиграцию как план “Б” я держал в уме лет с 13. Сейчас мне 22 года. Мне всегда были интересны другие страны и путешествия. Но в первую очередь я не видел для себя хороших перспектив в России. Я жил в большом российском городе, но в спальном и небезопасном районе. Я наблюдал, в какой бедности существуют люди, и не видел для себя профессиональных перспектив. И эта в целом серость происходящего вызывала у меня ощущение безнадежности. Я лет с 12 интересовался политикой. Когда приняли закон о запрете “пропаганды” гомосексуальных отношений среди несовершеннолетних, я прекрасно осознавал, что это плохо со всех точек зрения. Я перебирал в уме страны, куда мог бы поехать учиться. Но после 2014 года учеба в англоязычных странах, куда я бы хотел поехать, стала невозможно дорогой. В числе доступных для меня стран для поступления в вуз еще до 24 февраля 2022 года была Аргентина. Но после 21 сентября прошлого года мне пришлось срочно уезжать из России. Я давно успел поменять гендерный маркер в паспорте, и у меня есть военный билет категории “В”. Я не хотел оказаться в числе мобилизованных. И было понятно, что все это катится в пропасть и мне пора уезжать. Мы с другом уехали из России почти сразу в Казахстан, а 1 января уже были в Аргентине.
– Легко ли вам было принять вашу трансгендерность?
– У меня сложная история осознания трансгендерности. Свою сексуальную ориентацию, которую я ощущал на тот момент правильной, я осознал лет в 13, а о трансгендерности я узнал несколько позже. И я идентифицировал себя как трансгендерного человека, но затем быстро я запихнул эту идентичность в шкаф на много лет. То есть я сначала не знал слов, чтобы описать свою трансгендерность, но, когда я узнал слова, я от них отказался. Я знал, что общество считает трансгендерность чем-то ненормальным. Я был неконформным, я не вписывался во многом в свое окружение. Я толстый. Я выгляжу немного неформально, даже если не пытаюсь. Я нейроотличный человек. У меня есть инвалидности: я аутичный, у меня почти постоянная депрессия, синдром хронической усталости, комплексное ПТСР и другие расстройства. И мне было тяжело еще больше в него не вписываться из-за трансгендерности. Поэтому я тогда решил, что проще отказаться от своей настоящий гендерной идентичности. И мне казалось, что моя трансгендерность станет болью и разочарованием для родителей. Я не хотел, чтобы они так ужасно себя чувствовали. По этой причине я убеждал себя, что мне не нужны медицинский и юридический переходы. Несколько лет назад я сделал перед родителями каминг-аут. Это было довольно тяжело для них. Но они сказали, что я все равно их ребенок. Папа сразу начал стараться использовать в мой адрес местоимения он/его, а мама перестраивалась год. Для них это тяжело и сложно до сих пор, но наши хорошие отношения для них важнее. Недавно я рассказал маме о своей небинарности, и она легко приняла это. Мама и папа рады, что я уехал. Они в целом против трансфобии.
– Часто ли вы страдали в России от трансфобии?
трансфобия выражается в ощущении ежедневного страха
– У меня в силу моей закрытости не было большого опыта столкновения с трансфобией. Я помню, как терапевтка в поликлинике сказала, что я буду жить на десятки лет меньше. Когда я уезжал из России на наземной границе с Казахстаном, меня очень сильно допрашивали российские пограничники. Они попросили все мои документы и спрашивали, почему так много раз я менял паспорт. Они смотрели мои документы, шушукались и ржали надо мной. В целом трансфобия выражается в ощущении ежедневного страха. Я боялся попасться ментам и загреметь в камеру. Для меня попасть в камеру даже на несколько часов было бы смертью из-за трансфобии. Да и в целом я постоянно боялся.
– Можно предположить, что эмиграция стала для вас непростой задачей. Как вам удалось ее решить?
В России я боялся показывать документы, опасался поправить собеседника, если он называл меня “девушкой”
– Я эмигрировал благодаря родителям, потому что я не могу сейчас работать. Мне было сложно эмигрировать, потому что ответственность в бытовом плане возросла. Эмиграция требовала общения с людьми, что мне, как аутичному человеку, тяжело. Для ЛГБТК+ русскоязычных персон, эмигрирующих в Аргентину, есть сообщество, а также помогающая организация. Это было большой помощью. Но ещё мне особенно сильно помогло аналогичное сообщество в "Центре Т" именно для транс- и/или небинарных персон. Совместные пространства трансперсон, включая чаты, крайне сильно помогают в жизни. От простого общения и моральной поддержки в сложные моменты до буквально жизни в эмиграции. Отдельной задачей было обеспечить себя медицинской поддержкой. В плане гормональной терапии в Аргентине все довольно круто. Мне пришлось пойти делать укол в частную клинику, потому что у меня случилась проблема с гормонами. Не было времени выбирать специалиста, и я пошел к первому попавшемуся эндокринологу. И он оказался информированным о трансгендерности и тактичным врачом. Он разбирался в гормональной терапии и выписал мне нужный препарат. В другой клинике, специальной для трансгендерных и/или небинарных персон, я встретил замечательную эндрокринологиню, и она составила план лечения для меня, а также дала рекомендации, где мне можно найти гинекологов для трансмаскулинных и/или небинарных людей. И всё это бесплатно, включая лекарство. Врачи в этой стране в целом реагируют на информацию о моей трансгендерности нормально. То есть можно пойти к случайному врачу и быть уверенным, что у него информация о том, что я трансперсона, не вызовет никакой негативной реакции. В целом у меня очень положительный опыт обращения к аргентинской медицине в том, что касается моей трансгендерности.
– Как вы чувствуете себя в Аргентине как трансперсона в публичных местах и официальных учреждениях?
– Я обычно обществом считываюсь как девушка, но у меня мужские документы и я представляюсь как парень. В России я боялся показывать документы, опасался поправить собеседника, если он называл меня “девушкой”. В Аргентине в официальных учреждениях это никого не смущает. В нашем магазине у дома меня называли “сеньорита”. Я очень долго собирался с силами, чтобы сказать продавцу, что я не девушка. Он извинился и больше так ко мне не обращается. Я могу накрасить ногти или неформально накрасить лицо и считываться и как парень, и как девушка. И это не вызывает у людей негативной реакции. Недалеко от моего дома есть квир-кафе, в стране существует небинарный гендерный маркер, в городе висят ЛГБТК+флаги. В целом я ощущаю себя в Аргентине, словно я выдохнул, хотя никогда не замечал, что задерживаю дыхание.
