Фонд Джорджа Клуни "За справедливость" , который расследует военные преступления и другие нарушения прав человека, подал в Федеральную прокуратуру Германии материалы к трем делам с просьбой расследовать преступления, совершенные в Украине российскими военнослужащими. Фонд исходил из принципа универсальной юрисдикции, согласно которому суды над военными преступниками могут происходить в тех странах, которые имеют опыт по привлечению к ответственности за наиболее серьезные международные военные преступления и преступления против человечности. Немецкое законодательство устанавливает уголовную ответственность за такие преступления. Обвинения касаются 21 командира высшего и среднего звена российской армии, действовавших на территории Украины после начала российского вторжения.
Сотрудники фонда, который основали сам голливудский актер и его супруга, адвокат и правозащитница Амаль Аламудин-Клуни, собрали необходимые доказательства, расследовав три преступления, совершенные во время войны России в Украине.
В первом случае речь идет о неизбирательном ракетном обстреле курорта в Одесской области, в результате которого летом 2022 года погибли 22 мирных жителя и 40 получили тяжелые ранения. Обвинение основывается на свидетельствах и показаниях 11 семей погибших и раненых.
Второе дело, в отношении командиров сухопутных войск армии РФ, касается незаконного задержания, пыток и казней четверых мужчин в Харьковской области во время оккупации одного из районов с марта по сентябрь 2022 года. В данном случае юристы Фонда представляют интересы семей трех из четырех жертв.
Третье дело связано с подозрениями в совершении военных преступлений несколькими подразделениями российской армии. В их действиях во время оккупации Киевской области в марте 2022 года усматривается закономерность, так как на территориях, где они действовали в оккупации, совершались казни, пытки, сексуальное насилие, мародерство и другие нарушения. Обвинения основываются на показаниях выжившего после пыток, а также членов семьи человека, убитого российскими войсками во время оккупации.
Данные дела имеют целью покарать не непосредственных исполнителей совершенных преступлений, а командиров высшего и среднего звена, которые либо отдавали приказы, либо никак не противодействовали совершению преступлений своими подчиненными.
Каждое дело содержит подробные доказательства, собранные в рамках проекта Фонда Клуни, который называется The Docket. Его сотрудники работали непосредственно в Украине, собирали доказательства и улики в местах, где совершались преступления. Помимо этого, они провели обширный анализ данных из открытых источников, чтобы собрать информацию об отдельных преступниках и командных структурах российской армии. Другие подтверждающие вину доказательства – видео- и фотоматериалы, а также спутниковые снимки. Сотрудникам фонда помогала украинская правозащитная организация Truth Hounds, которая также занимается расследованием военных преступлений, совершенных в Украине.
Анна Нейстат – специалист по международному праву, той его области, которая имеет отношение непосредственно к военным конфликтам, – руководила сбором и анализом этих доказательств. Она рассказывает о том, как и почему право может помочь найти виновных в совершении военных преступлений, а также почему важно наказать не только непосредственных исполнителей, то есть рядовых, но и командиров низшего и среднего звена российской армии, участвовавших в агрессии России на территории Украины.
Ракеты Х-22 имеют очень большую разрушительную силу и очень небольшую точность, что приводит к большому количеству гражданских жертв
– В настоящий момент мы подаем три дела, – рассказывает Анна Нейстат. – Каждое из этих дел включает в себя большое количество эпизодов. Перед нами стояла очень сложная задача, учитывая огромное количество преступлений, совершенных в Украине с начала полномасштабного вторжения России, поэтому мы объединили их в три больших дела. Первое касается неизбирательных обстрелов с использованием ракет Х-22 (сверхзвуковая крылатая ракета, предназначенная для поражения целей в море, которую российская армия использует при обстрелах гражданской инфраструктуры Украины. – Прим. РС), которые имеют очень большую разрушительную силу и очень небольшую точность. Мы берем за основу этого дела один конкретный эпизод в Одесской области, по которому есть пострадавшие, но одновременно добавляем все остальные случаи использования ракет Х-22 на территории Украины, в частности те, которые привели к большому количеству гражданских жертв. Второе дело касается региона на северо-восток от Киева, где были оккупированы 18 сел. Там мы зафиксировали самые различные преступления – изнасилования, убийства, казни, пытки, разграбление, сожжение домов. Мы объединяем все эти инциденты в одно большое дело по такому преступлению против человечности, как преследование гражданского населения. В немецком уголовном законодательстве это преступление прописано отдельно. Наконец, третье дело касается Харьковской области, где также существенная часть области была под оккупацией. Здесь в основе дела четыре внесудебные казни, незаконные задержания и пытки людей, но опять же мы включаем туда и другие эпизоды, чтобы показать, что эти казни были осуществлены как часть целенаправленной и широко распространенной политики. Соответственно, они могут быть квалифицированы как преступления против человечности. Помимо этих трех дел мы продолжаем работать над большим количеством других досье.
– Украинские власти сообщили, что возбудили десятки тысяч уголовных дел, связанных с военными преступлениями. В данном случае мы говорим только о трех делах. Чем они отличаются от тех, которые расследуются непосредственно в Украине, а не на международном уровне?
– Вопрос не в том, сколько дел, а сколько подозреваемых. Украинская прокуратура открыла более 100 тысяч уголовных дел, но она не может привлечь к ответственности большую часть командиров среднего и высшего звена. Это связано с тем, что в украинском уголовном законодательстве нет принципа командной ответственности. В Украине необходимо либо доказательство прямого приказа, либо другую непосредственную причастность к совершенному преступлению. С другой стороны, Международный уголовный суд, который тоже ведет расследования по Украине, может заняться только высшими чинами государства, и у него будет небольшое количество подозреваемых. Поэтому с помощью таких дел, как наше, когда мы пользуемся универсальной юрисдикцией, мы пытаемся закрыть эту брешь и добиться возбуждения дел в отношении командиров среднего и высшего звена. Если быть точнее, то речь идет не о трех делах, а о трех досье, в каждом из которых фигурирует большое количество эпизодов. Самое главное, что эти эпизоды связаны с 21 командиром российской армии достаточно высоких чинов. Соответственно, для того чтобы иметь возможность подать иски против конкретных командиров, а не просто исполнителей, не просто людей, которые нажимали на курок или совершали изнасилования, поджигали дома, нам пришлось собрать эпизоды в досье. Только так можно показать, что за происходящее в отдельных регионах или за запуск ракет определенного типа были ответственны конкретные командиры, которые, как прописано в законодательстве, знали или должны были знать о том, что происходит, но ничего не сделали, чтобы предотвратить преступление.
– Не могли бы вы подробнее рассказать о подразделениях, которые вы подозреваете в совершении этих преступлений, а также о подозреваемых командирах, может, назвать их имена?
– Нет, не могу, потому что вся идея состоит в том, чтобы против них были выданы закрытые ордеры на арест. Тогда, если они поедут куда-нибудь за пределы России, их можно будет арестовать и экстрадировать в Германию. Это очень важный момент. Если следователи и прокурор согласятся с нашими выводами, дополнят их своими доказательствами и получат от суда ордеры на арест, то можно будет выдать международный ордер в рамках Европола или Интерпола. Учитывая, что речь идет о высоких чинах, рано или поздно они куда-нибудь отправятся, и тогда в этих странах будут задействованы и исполнены ордеры на арест. Подозреваемых можно будет экстрадировать. Поэтому в наших публичных заявлениях мы не называем их фамилии, не называем подразделения и не называем даже конкретные районы, где преступление произошло, – для того чтобы обеспечить достаточную секретность вокруг ордеров на арест.
Мы не называем также имена свидетелей. Это совершенно сознательное решение, поскольку мы понимаем, что российские спецслужбы достаточно активно работают и в Украине, и в западных странах, где находится часть наших заявителей. Мы не хотим, чтобы на этих свидетелей, потерпевших было оказано давление или, не дай бог, их жизни подвергались опасности. Во-вторых, это связано с тем, что если мы хотим добиться закрытых ордеров на арест в отношении подозреваемых, то мы не хотим им давать больше информации о том, за что на них могут быть заведены дела, – и не раскрываем подробности даже тех мест, где были совершены преступления.
– Являются ли подозреваемыми, помимо командиров, также рядовые, непосредственные исполнители этих преступлений?
– В наших делах – нет: мы предъявляем подозрения исключительно в отношении командиров, потому что рядовыми очень активно занимается украинская прокуратура. Как вы знаете, открыто огромное количество уголовных дел. Большинство из них – в отношении непосредственных исполнителей: кто-то из них уже задержан, кто-то из них является военнопленным, кого-то из них будут судить заочно. Нам не кажется, что нужно дублировать работу украинской прокуратуры. Наоборот, нужно пытаться сделать то, чего украинская прокуратура сделать не может или для чего ей не хватает полномочий по украинскому законодательству.
– Когда вы подаете иск в Федеральную прокуратуру Германии, вы пользуетесь принципом универсальной юрисдикции. Расскажите, пожалуйста, что он означает на практике и почему позволяет принимать судебные решения, связанные с войной России в Украине, за пределами Украины?
– Универсальная юрисдикция – устоявшийся принцип международного права, который появился после Второй мировой войны. Если говорить простыми словами, то он означает, что самые серьезные преступления (военные преступления, преступления против человечности, геноцид и преступления агрессии) могут расследоваться (и виновные – привлекаться к ответственности) вне зависимости от того, где они были совершены. То есть любая страна может по таким серьезным преступлениям открывать и вести дела. Так должно быть в идеале, но на практике это работает не совсем так. В большом количестве стран этот принцип включен в законодательство и действует, но во многих странах существуют достаточно существенные ограничения. Например, требование, чтобы подозреваемый физически находился в этой стране. В нашей практике одно такое дело было связано с Демократической Республикой Конго. Получилось так, что один из подозреваемых приехал во Францию на лечение, там был задержан, и таким образом мы получили возможность участвовать в этом деле. Но в Германии никаких дополнительных требований нет: если преступление достаточно серьезное и подпадает под категорию международных преступлений, то немецкая прокуратура может открыть дело. Есть и другие страны с таким же законодательством, но мы выбрали Германию, потому что у этой страны есть опыт ведения подобных дел. В этой стране есть специальный отдел прокуратуры, который этим занимается и у него очень неплохие результаты. Так, в недавнем прошлом удалось привлечь к ответственности высокопоставленных членов ИГИЛ, например по геноциду против езидов. Далее, к ответственности привлекли сирийских командиров. Это было довольно известное дело в городе Кобленц, где несколько сирийских командиров предстали перед судом и были осуждены за преступления против человечности, которые они совершили в Сирии. Выбор Германии был довольно очевидным. Дальнейшие наши дела мы, возможно, будем подавать в других странах, таких как Австрия, Словакия, Польша, Аргентина.
Каждый раз мы выбираем ту или иную страну в зависимости от того, насколько развито ее законодательство, насколько оно позволяет добиться результата, есть ли в той или иной стране возможности и опыт ведения таких дел. Например, такие страны, как Франция, могут вести заочные судебные процессы в отношении обвиняемых в военных преступлениях. Но нам кажется, что такие процессы скорее символичны, и мы не поддерживаем такую практику. В таких процессах нет достаточной защиты прав подозреваемых и обвиняемых, что, конечно, необходимо для того, чтобы процесс был легитимным. Поэтому мы рассчитываем на то, что рано или поздно (кстати, у нас есть достаточное количество исторических примеров) эти люди будут задержаны, если не в Германии, то в какой-то другой стране, и переданы германскому правосудию для проведения судебного следствия и для их осуждения.
– Что дальше будет происходить с тремя кейсами, которые вы передали немецким прокурорам?
– Надо отметить, что это очень обширное досье, в нем сотни страниц. Это и результаты наших расследований непосредственно на местах преступлений, и огромное количество работы, связанной с анализом открытых источников, чтобы определить подразделения и командиров. Нам кажется, что мы передаем достаточно полное досье немецкой прокуратуре, но она, конечно, должна будет совершить свои собственные следственные действия: например, получить заявления пострадавших, тех людей, интересы которых мы представляем в этих конкретных делах, а также показания других свидетелей. Мы передаем им полные списки свидетелей, у которых мы получили согласие на участие в процессе, – это очевидцы и свидетели-эксперты, в частности военные эксперты, которые готовы предоставить дополнительную информацию немецким следователям и прокурорам. Кроме того, мы осуществляем координацию между немецкой прокуратурой и украинской прокуратурой. В Украине расследуются определенные эпизоды, которые могут помочь немецкой прокуратуре расследовать эти дела. Если в Германии придут к выводу о том, что доказательства достаточно убедительны (нам кажется, что это не займет много времени), следователи и прокуроры могут запросить у суда ордеры на арест. Дальше они автоматически становятся международными ордерами на арест. Это позволит создать основу для потенциальной экстрадиции подозреваемых в Германию.
– Правильно ли я понимаю, что непосредственно суд состоится тогда, когда кто-то из обвиняемых командиров будет задержан на территории других стран и передан Германии?
– Да, судебный процесс состоится именно в этом случае, но ордер на арест тоже должен будет выдать суд.
– Вы много лет участвуете в расследовании военных преступлений в разных точках мира. Сколько времени обычно проходит от момента, когда выдан ордер на арест, до момента задержания хотя бы одного подозреваемого?
Самая печальная ситуация – это когда виновные в преступлениях прекрасно отдыхают в Турции, а ордера нет
– На этот вопрос невозможно ответить, потому что все будет зависеть от того, когда и куда они решат поехать. И какой будет политический климат в той стране, куда они отправятся, позволит ли он осуществить экстрадицию. Поэтому я не берусь предсказать, когда именно это произойдет. Исторически сроки варьировались от нескольких месяцев до 20 лет. Но если смотреть на вещи оптимистически, можно вспомнить, например, Югославию. В тот момент, когда начиналось расследование военных преступлений, Милошевич находился у власти (бывший президент Югославии и Сербии Слободан Милошевич был обвиняемым Международного трибунала по бывшей Югославии. – Прим. РС), и никто себе не мог представить, что когда-нибудь и он, и остальные подозреваемые предстанут перед судом. Но это произошло в связи с военным и политическим развитием событий, а также потому, что подозреваемых отслеживали в течение многих лет. В конце концов ни один из них не ушел от ответственности. Среди них были те, которые умерли, совершили самоубийства, но все были пойманы. Что будет в нынешней ситуации – предсказать очень сложно, отчасти это будет зависеть от событий в самой России. При этом мы можем предположить, что если что-то изменится, то нельзя исключать даже выдачу Россией подозреваемых немецкому правосудию. Если этого не произойдет, то весьма вероятно, что рано или поздно подозреваемые куда-нибудь поедут. При этом я совершенно не хочу показаться законченным идеалистом и оптимистом, я прекрасно понимаю, что очень многое должно сложиться правильно, чтобы привело к какому-то результату… Но я не устану повторять: если ничего не делать, если не подавать такие дела, не добиваться ордеров на арест – ничего не произойдет. В чем я могу быть абсолютно уверена – это в том, что если таких дел и ордеров не будет, то все эти люди продолжат свою спокойную жизнь, свои путешествия. Мне кажется, самая печальная ситуация, которую можно себе представить, – это когда виновные в преступлениях оказываются где-то за пределами России, а дела нет, ордера нет, и они прекрасно отдыхают в Турции, а потом возвращаются к себе домой.
– Вы подчеркиваете, что доказательства неоспоримы. Расскажите, пожалуйста, как вы их собирали и что это за доказательства.
– Понятно, что, как практически в любом уголовном деле, доказательства сводятся к двум основным категориям. Первое – это доказательства совершения преступления, что достаточно просто: преступление было совершено, свидетелей достаточно и обо всем хорошо известно, это не какая-то закрытая зона, в которой сложно проводить расследования. Мы проводим опросы свидетелей, потерпевших, исследуем непосредственно места, где совершены преступления. Значительно сложнее, и, собственно, большая часть потраченного нами времени была посвящена тому, что по-английски называется Linkage-evidence, то есть доказательства, которые показывают причастность конкретных подозреваемых к конкретным преступлениям. И тут, конечно, я не могу не сказать, что сами российские войска нам сильно помогли, потому что отступали в большой спешке и оставили огромное количество документов, удостоверений, форм, надписей на стенах, фотографий, флешек и так далее. И это были первые доказательства, которые мы находили, что называется, на земле, в которых упоминались подразделения, фамилии, позывные, телефоны, контакты в соцсетях и так далее.
Дальше все эти доказательства мы проверяли и перепроверяли посредством анализа открытых источников. Тут работали и наши эксперты, и эксперты других организаций, которые нам в этом помогали. Это была работа с российскими документами, которые появились в открытых источниках. Например, в соцсетях, где есть огромное количество переговоров между российскими военнослужащими, что позволяет подтвердить нахождение военнослужащих того или иного подразделения в конкретном регионе в конкретный момент. Что касается командиров, то тут достаточно просто, ведь часть этой информации не является закрытой. Сложнее было точно определить командные структуры, потому что далеко не всегда то подразделение, номер которого был написан на стене дома, являлось тем подразделением, которое осуществляло командование в этом регионе. В Украине действовали и продолжают действовать объединенные группировки войск, в которых есть и сотрудники ФСБ, и войска Нацгвардии. Что касается таких преступлений, как неизбирательные обстрелы, нам было очень важно понять не просто то, пилоты какого подразделения (это хорошо известно – не так много носителей упомянутых мной конкретных ракет) или командир какого подразделения участвовал непосредственно в обстреле, а то, как принимались эти решения. Понятно, что, в отличие от разграбления конкретного дома в селе, решение о запуске ракет не принимается на уровне пилота или даже командира подразделения, а принимается на более высоком уровне. Поэтому мы много работали с военными экспертами, чтобы понять, как в российской армии действует система определения целей и запуска подобного рода ракет.
– Документы, которые вы собрали, передаются, помимо немецкой прокуратуры, и в Международный уголовный суд, который занимается расследованием преступлений, совершенных на самом высоком уровне. МУС выдал ордер на арест Владимира Путина и Марии Львовой-Беловой из-за их причастности к принудительному вывозу украинских детей в Россию. Собранные вами доказательства могут повлиять и на те процессы, которые в будущем будет вести МУС?
– Да, эти материалы могут использоваться и в делах, которые ведет МУС. Это параллельные процессы. Они никак не соревнуются друг с другом именно потому, что круг подозреваемых разный. МУС действительно может привлечь к ответственности верхушку российского руководства. И это единственная судебная инстанция, которая способна это сделать, потому что на сегодняшний момент только МУС может преодолеть дипломатический иммунитет, например главы государства. При этом Международный уголовный суд не может заниматься командирами среднего звена просто потому, что их возможности в этом смысле достаточно ограничены по количеству подозреваемых, которых они могут включить в свои дела. Но, как мы понимаем, все равно цепочка командования ведет к тем самым подозреваемым, которыми занимается МУС. Поэтому те доказательства, которые мы собираем в отношении наших подозреваемых, тоже могут пригодиться в расследовании МУС их дел. Ведь, чтобы доказать, что самый главный командир по принципу командной ответственности отвечал за то, что происходило в Киевской или Харьковской областях, нужно понять, что происходило на уровне среднего командного звена, а об этом говорят подготовленные нами дела.
– Фонд Клуни "За справедливость" ведет и другие дела, связанные с агрессией России в Украине. Не могли бы вы рассказать о них: каких эпизодов они будут касаться?
– Я могу назвать несколько таких дел. Одно из них, которое мы бы очень хотели бы довести до прокуратуры, – это дело по пыткам, поскольку мы видим, что незаконные задержания, пытки, насильственные исчезновения, а в некоторых случаях и внесудебные казни остаются одними из самых распространенных преступлений на территории Украины. И практически нет ни одного примера, когда в областях, оккупированных российскими властями, задержанные не подвергались бы пыткам. Поскольку это одно из самых распространенных преступлений, нам кажется, что будет достаточно просто доказать, что оно может быть квалифицировано как преступление против человечности и, соответственно, подано по принципу универсальной юрисдикции в одной из стран, в которой действует этот принцип. Мы также занимаемся большим делом по Мариуполю, где было совершено огромное количество преступлений самого разного характера – начиная от обстрелов, казней и пыток и заканчивая лишением людей возможности получить медицинское обслуживание, доступ к воде, еде и так далее. Но это дело очень большое. В нем огромное количество пострадавших, большинство из которых покинули Мариуполь и находятся в разных странах Европы или в других регионах Украины. Мы пытаемся сделать так, чтобы все-таки несколько прокуратур европейских стран взялись за него совместно.
Я могу назвать еще дело в отношении российских пропагандистов: по призывам к геноциду и пропаганде войны – здесь два разных состава преступлений. Я очень надеюсь, что нам удастся довести это до конца. Дела эти непростые, тем не менее есть целый ряд стран, уголовные кодексы которых позволяют расследовать и доводить до суда подобные дела. Мы надеемся, что это произойдет. В первую очередь речь идет о ведущих центральных российских телеканалов, но необязательно центральных, это могут быть и региональные каналы. Это все те, кто, как нам кажется, оказали большое влияние на то, как вели себя российские военнослужащие в Украине. Свидетели говорили не только о том, что они слышали в эфире, но и о том, как это преобразовывалось в мышлении российских военных. В этом смысле очень характерны показания, полученные у свидетелей и потерпевших даже по тем трем делам, которые мы только что подали в Германии. Они рассказывали, что говорили им российские военнослужащие, когда приходили в их дома и сопоставляли это с той риторикой, которая до сих пор остается на всех российских государственных телеканалах, – говорит специалист по международному праву Анна Нейстат.
