Гуманитарный коридор – понятие не только юридическое, правовое или военное. Человека необходимо поддержать психологической и лекарственной заботой, теплом и словом. Есть не только медицина катастроф, но и язык катастроф. Несколько миллионов украинцев покинули свои дома. Мировое сообщество поднялось на защиту новейших изгнанников. Об этой картине мира, создающейся на наших глазах, подкаст-сериал "Гуманитарный коридор". По ширине этого коридора будут судить о морали и ответственности нашей эпохи. Ведущие – Иван Толстой и Игорь Померанцев.
Игорь Померанцев: Зденек, я читал ваш проспект, там сказано, что у вас студенты из самых разных городов Украины – Киев, Буча, Запорожье, Харьков, Мариуполь, еще десяток городов. Как вас находят студенты и как вы находите их? Ваша школа открылась сразу после новой фазы войны?
Зденек Окунек: Наша школа работает уже 17 лет, но мы открыли курсы для беженцев через две недели после начала конфликта. К нам обратились бывшие студенты из Украины, из Запорожья, которые у нас закончили подготовительные курсы для поступления в чешские институты, среди них был Кирилл из Запорожья, он мне позвонил, сказал, что приезжает его мама с сестрой и племянником, и спросил, не открываем ли мы курсы чешского языка для беженцев. Мы не могли не отреагировать и открыли бесплатные курсы. Потому что никому из нас совесть не позволяла требовать денег от людей, которых насильно выгнали из их домов.
Игорь Померанцев: Кто вам помогает финансово?
Зденек Окунек: Мы надеемся на поддержку министерства образования, подали сейчас на два гранта, но уже четыре месяца мы работаем без какой-либо финансовой поддержки. Это создает много проблем, у директора депрессия, никто не знает, что будет завтра. Но нам помогли частные лица, между ними кинокритик Андрей Плахов, организатор музыкальных фестивалей Гриша Котляр из Калифорнии, русский беженец Александр Смирнов – они открыли сбор денег на курсы, я очень им благодарен. Но для школы этого катастрофически мало.
Я бы среди тех, кто нас финансово поддержал, хотел назвать одну даму, которая внезапно пришла и помогла. Это Карина Арзуманова с мужем Евгением Кисиным, они очень значительно поддержали курсы. Но морально мы чувствуем очень сильную поддержку от российской поэтессы и барда Вероники Долиной, от гаранта школы Ярослава Горбаневского, сына советской правозащитницы Натальи Горбаневской, поддерживают нас морально Виктор Файнберг и Павел Литвинов, и мы их поддержку чувствуем.
Такой звездный состав людей, которые помогают школе, еще поискать!
Иван Толстой: Я должен сказать вам, Зденек, что такой звездный состав людей, которые помогают школе, еще поискать! Это звучит невероятно, это все имена первой величины.
Сегодня с нами в студии и две ученицы вашей школы, и я бы хотел спросить Екатерину. Понятно, что война снимает и гонит со своих мест. А как это было в вашем случае? Почему вы вынуждены были уехать?
Катерина Басенко: Мы уехали в тот момент, когда россияне обстреляли первый зеленый коридор из Мариуполя, и я поняла, что эта война не по правилам военным, что есть реальная опасность того, что это может случиться и с моей семьей. Тем более что мы живем в Запорожье, это близко к военной границе на данный момент, поэтому я собрала в охапку сына, упросила маму, чтобы она поехала с нами, и мы отправились в Прагу. У нас был прямой поезд в Польшу, там мы пересели, доехали до Варшавы, из Варшавы – до Праги. 8 марта мы выехали, 11-го приехали.
Иван Толстой: Почему вы выбрали Прагу?
Катерина Басенко: Потому что здесь учится брат Кирилл, о котором пан Окунек говорил. Если есть кто-то из близких или знакомых, всегда легче обустроиться.
Иван Толстой: Дарья, а ваш случай какой? Вы из Киева? Когда вам пришлось уехать?
Дарья Трофименко: В первый же день войны я проснулась от звонка моей коллеги, она сказала: "Просыпайся, началась война!" Меня еще заранее предупреждали, но я не верила.
Иван Толстой: Что значит "заранее предупреждали"?
Дарья Трофименко: У меня много на работе коллег-иностранцев, и один молодой человек, который учится в музыкальном университете, говорил, что все его знакомые иностранцы улетают, им говорят, чтобы они покидали территорию на всякий случай. "Даша, одумайся, может, действительно что-то будет!" А я говорю: "Нет, это, наверное, провокация какая-то".
Иван Толстой: Кто у вас остался в Киеве?
Дарья Трофименко: Бывший муж. Моя мама уже давно живет за границей, а я решила забрать бабушку, дедушку, ребенка и уехать с ними. Я не знала, куда ехать, это было наобум. Я поехала к знакомым в Винницкую область, выставила пост в инстаграме с вопросом: есть ли кто-то из моих друзей в ближайших странах – Словакия, Чехия, Польша? И откликнулась моя одноклассница, что она в Чехии и я могу попробовать поехать сюда.
Игорь Померанцев: У меня вопрос к вам обеим. Вы сейчас изучаете чешский язык, это означает, что ваши планы на будущее связаны с Прагой, с Чехией?
Дарья Трофименко: Да. Я изначально не думала, что здесь останусь, но, побыв некоторое время… Я, в принципе, хотела уехать, просто не так скороспешно. Мне понравилась, культура, люди и я подумала, что это возможность, которую надо использовать, – надо выучить язык и попробовать себя здесь.
Катерина Басенко: Сейчас для украинцев сложно что-то планировать, когда мы приехали, мы не знали, когда сможем вернуться домой. Я продолжаю работать удаленно на свою компанию в Украине, но сколько времени еще моя компания сможет просуществовать… В Украине же экономическая ситуация довольно шаткая сейчас, поэтому было принято решение максимально интегрироваться и, пока мы живем здесь, обязательно выучить чешский. А наперед я загадывать боюсь.
Игорь Померанцев: Дарья, вы сказали, что планировали жить за границей, покинуть Украину еще до этой острой фазы войны. Почему?
Дарья Трофименко: Это мечта с детства. Я мечтаю переехать в Канаду, у нашей семьи много друзей туда переехало, меня привлекает их культура, красота. Но я понимала, что для этого нужно поначалу пожить в Европе, накопить какой-то стартовый капитал и после этого уже попробовать куда-то дальше. Но это не означает, что я не люблю свою страну, просто хотелось попробовать что-то новое, усовершенствовать себя в разных странах, потому что ты со всех источников получаешь какую-то новую информацию и потом уже идешь с ней дальше.
Иван Толстой: Пан учитель, скажите, пожалуйста, какая философия образования в вашем заведении? Ведь можно просто учить чешскую грамматику, можно заниматься лингвострановедением, историей культуры, образование предполагает самые разные аспекты. Какой линии вы придерживаетесь вот для таких взрослых учеников, которые не знают чешского?
Зденек Окунек: Главная философия курсов чешского языка для беженцев – подготовить детей и молодежь к школам: основным, средним, в институты. А взрослым язык открывает мир трудоустройства, они легче найдут работу, и уже находят. Все дети, которые у нас учатся (а теперь мы будем открывать летние курсы), устроены, или мы им помогали устроиться в школы. Есть и такие, которые выучили язык за три месяца так, что поступили в институты, например в Технический университет в Брно. Ездят к нам на курсы в Прагу даже беженцы, которые живут в Брно, потому что они не смогли найти бесплатных курсов там. Некоторые поступили в Технический университет в Прагу, в Аграрный университет, даже есть такие, которые поступили в Карлов университет. Язык им открывает карьерный мир, культуру Чехии, поэтому мы, кроме грамматики и лексики, знакомим их с реалиями, с историей, организуем экскурсии познавательные. Студенты ходили в Национальную библиотеку, в Славянскую библиотеку, знакомятся с городом, мы планируем экскурсии по Чехии, походы в театр, когда они будут уже лучше понимать, в кино.
Они приехали испуганные, бедные, реагировали истерически, я даже боялся за их психическое здоровье
Игорь Померанцев: У вас богатый педагогический опыт. Студенты-беженцы отличатся от других студентов?
Зденек Окунек: Главное, что они меняются с каждым днем. Они приехали испуганные, бедные, реагировали истерически, я даже боялся за их психическое здоровье. Но они менялись день за днем. И я сторонник того, что, когда они уже учатся в нашей школе, к ним надо подходить как к студентам языковой школы, а не как к беженцам, поэтому они наравне с нашими студентами. Но они вам сами могут рассказать.
Иван Толстой: Конечно, вот к этому я и предлагаю перейти. Катерина, как вам Чехия?
Катерина Басенко: Чехия – потрясающая страна, мне очень нравится, я давно знала, что по отношению к жизни Чехия мне подходит, даже если начинать с каких-то банальных вещей, как сортировка мусора. У нас в Запорожье нет сортировочных баков, но с мужем мы уже несколько лет сортируем мусор, у нас есть отдельная кладовая для сортированного мусора, потом возим это на полигоны специальные. И заканчивая тем, как чехи общаются с детьми, это просто замечательное воспитание личности. Чехия для меня близка по менталитету, здесь мне очень комфортно.
Иван Толстой: А кто у вас – мальчик, девочка?
Катерина Басенко: Сын Мирослав, ему три года.
Игорь Померанцев: Он заметил, что вы переехали, и не просто, а за границу?
Катерина Басенко: Для него это очень травмирующий опыт. Была очень тяжелая дорога, мы ехали в эвакуационных поездах, там было огромное количество людей, в нашем вагоне, рассчитанном на 36 человек, было 150, ехали мы 36 часов в первом поезде, потом у нас три недели были постоянные истерики по малейшему поводу, я даже не знала, что мой ребенок так умеет. А сейчас уже ему намного легче. Плюс все осложняется тем, что у нас большая и дружная семья – бабушки, дедушки, с папой у него очень близкие отношения, – а сейчас весь мир его рухнул, нет садика, в который он привык ходить, нет родственников, только мы с мамой. Поэтому ему было очень сложно адаптироваться. А сейчас уже ему комфортно.
Иван Толстой: Дарья, а ваша Чехия какая? Как складываются отношения с ней?
Дарья Трофименко: У меня сложилось все как по волшебству, как будто меня ниточки вели в Чехию. Мы попали к очень хорошим волонтерам, потом, когда я приехала в Чехию, первый день мы жили в хостеле и я писала по всем соцсетям, искала бесплатное жилье на какое-то время, и я за два дня нашла прекрасную девушку, с которой до сих пор общаюсь. Она из России, живет здесь двадцать лет, она мне посоветовала пана Окунька и, благодаря ей, я сейчас работаю в ресторане. Я нашла чешку, и мы до конца июля живем в ее жилье совершенно бесплатно, она очень тепло нас встретила, обеспечила нас продуктами, купила кучу игрушек для моего сына, бабушку и дедушку водила, мы гуляли вместе, показывала Прагу. То есть сложилось все как по маслу для меня, не было резкого перехода, все постепенно.
Иван Толстой: Вы упоминали вашу русскую знакомую. Вообще для русскоговорящих людей эта тема сейчас невероятно болезненная, все страшно переживают, кто что о ком думает, у кого вина персональная, у кого – коллективная. На самом деле любой чувствующий человек не может быть в своей тарелке в эти дни, месяцы и, боюсь, что в следующие годы. Как в вашей душе складывается все это: разрыв с русскими, с Россией, с русской культурой, со всем тем, что, казалось бы, было таким привычным, естественным, как воздух, как земля под ногами. И вдруг – такое.
Психика адаптируется, ты привыкаешь жить с той мыслью, что у тебя дома война
Дарья Трофименко: Это больно. Большинство моих знакомых – это украинцы или иностранцы, но компания, где я работаю, российская, изначально рестораны открывались Россией. Это, конечно, больно, потому что погибают ни в чем не повинные люди, дети, женщины. Ни один человек, который испытывает какие-то чувства, не может на это смотреть нормально – это кровь, это боль, это сплошные слезы. Первые пару месяцев я была постоянно в слезах, как только я залезала в новости, я рыдала. Это было по ночам, когда все мои спят, потому что я не могу показывать, что со мной что-то происходит, мне надо быть сильной, потому что если я покажу слабину, то всех сразу накрывает. Просто, как и у всех, психика адаптируется, ты привыкаешь жить с той мыслью, что у тебя дома война. Но это боль.
Игорь Померанцев: Катерина, вы следите за событиями в Украине, вы разговариваете с близкими, с друзьями? Какие эмоции вы испытываете?
Катерина Басенко: Недели две назад я перестала смотреть ежеминутно новости, потому что это очень эмоционально тяжело, приводит к выгоранию. Когда я поняла, что я уже начинаю отсутствовать в эмоциональном плане, такое отупение приходит, я решила, что сейчас важнее обратить больше эмоции к сыну, к семье. Но, конечно же, вся моя семья осталась в Запорожье, ежедневно мы общаемся. Конечно, они говорят, что у них все прекрасно, чтобы мы не переживали, что все будет отлично. Но также у меня есть родственники, которые сейчас находятся на оккупированной территории, мы с ними иногда пытаемся поддерживать связь, потому что это сложно, часто отключают у них связь, но они уже научились находить точки, где украинские операторы ловят, чтобы мы могли связаться.
Игорь Померанцев: Дарья, вы следите за событиями в Украине?
Дарья Трофименко: Да, слежу. Я немножко уменьшила объем информации, который я получаю, но я не перестаю следить, потому что у меня много знакомых, друзей и коллег осталось там и, окунувшись в новости, я вспоминаю, откуда я. Если не вспоминать, что в твоей стране война, живя в стране, где все хорошо, ты продолжаешь жить полноценной жизнью и дышать свободной грудью, ты забываешь об этом. Иногда кажется, что все прекрасно, жизнь продолжается, но иногда я себе напоминаю, что все-таки я уехала не просто так, а потому что в стране началась полномасштабная война.
Игорь Померанцев: У вас есть знакомые или друзья в украинской армии, солдаты, военнослужащие, которые находятся на передовой?
Дарья Трофименко: Да, брат бывшего мужа воевал в Лисичанске, получил ранение сильное, он сейчас находится в Ивано-Франковске, ему будут вставлять имплант, ему сильно разрезало руку и сосуды повредились, чтобы он продолжал полноценную жизнь, ему нужно заменить часть кровеносных сосудов. И он снимал видео, показывал. Это больно. Как наши мужчины пытаются не падать духом, на тридцать человек кушают одну тарелку супа, но продолжают верить, что все будет хорошо.
Иван Толстой: Зденек, у вас отличный русский язык, и вы специалист по русской культуре. Как вы переживаете все то, что происходит, вот этот не только военный, не только психологический, но и глубокий культурный конфликт? Мы повсюду слышим проклятия в адрес русской культуры, и это так объяснимо, это так понятно, когда на тебя падают бомбы и гибнут твои близкие. Но вы – чех, вы человек чуть-чуть со стороны и, вместе с тем, вы посвятили русской культуре столько своих лет, профессиональных и душевных сил. Что вы переживаете сейчас?
Зденек Окунек: Непонимание. Сначала это было непонимание и я старался атаковать своих русских друзей: почему они не выходят на демонстрации, никакого нет протеста? А потом я задумался и понял, что это просто нереально в этой стране. Да, я работал шесть лет в Москве советником посла по культуре и вопросам образования, но связан я не только в профессиональном плане, у меня там много друзей. Но я бы хотел сказать, что у каждого человека есть совесть, тем более я родился в католической, сильно верующей семье, в которой соблюдались очень строгие моральные правила. И еще здесь один момент – 1968 год, травма для моих родителей, это было потерянное поколение. Мы, чехи, понимаем события в Украине.
Игорь Померанцев: У меня вопрос к обеим студенткам. Сколько чешских слов вы примерно выучили и какие слова производят на вас самое сильное впечатление? Неожиданная встреча с чем-то знакомым?
Катерина Басенко: Сколько слов мы выучили, наверное, лучше ответит пан Окунек, потому что он очень хорошо следит за этим вопросом. Но мы можем сейчас поддерживать несложные разговоры с чехами, у меня есть друзья-чехи, с которыми я общаюсь исключительно на чешском, чтобы практиковать, слушаю чешское радио, 80% понимаю того, что говорят. Наверное, самое яркое впечатление произвели те чешские слова, которые абсолютно противоположны нашим – мужские "калхоты" или "сметана", которая, оказывается, совсем не сметана.
Когда советские солдаты оккупировали Чехию в августе 1968 года, всюду читали «Pozor! Pozor!»
Игорь Померанцев: Или слово "рыхлый" – скорый, или черствый – "свежий". Дарья, а какие на вас слова произвели впечатление? Все-таки украинский и чешский относятся к славянской языковой группе. Чувствуете это родство?
Дарья Трофименко: Да, очень много похожих слов. Первое слово – это pozor, оно на всех указательных знаках. Я была в Чехии 4 года назад, мы ездили в поездку от университета, я еще тогда это слово запомнила. Также слово "заказано", в украинском у него противоположное значение.
Игорь Померанцев: Я вам расскажу короткую историю. Pozor – по-украински это "увага", внимание, и когда советские солдаты оккупировали Чехию в августе 1968 года, всюду читали: Pozor! Pozor! – и удивлялись: как же они успели столько объявлений написать – "позор на нашу голову!". Вы учитесь в школе имени Натальи Горбаневской. Что говорит вам это имя?
Дарья Трофименко: Ранее я не слышала это имя, но благородя пану Окунеку я теперь знаю очень много приятных его воспоминаний, связанных с этой прекрасной женщиной, также в фейсбуке я видела публикации о ее сыне, художнике. Это замечательная женщина, которая никогда не боялась, и мне кажется, что в чем-то она мне близка по духу.
Иван Толстой: Ничего не боялась и всему сопротивлялась. Когда я увидел ее впервые в 1988 году в Париже в редакции русской газеты, я был так поражен, выхватил фотоаппарат (я только что приехал из Ленинграда) и спросил: "Можно я вас сфотографирую?" – "Можно", – сказала она и сделала такую рожу, что теперь напечатать эту фотографию невозможно. Она противилась всему, не хотела быть ни иконой, ни на виду, она совершала свой поступок глубоко, искренне и выстраданно, это была как вера, как религия – выйти на Красную площадь и спасти честь страны. Таких людей было всего семь.
Игорь Померанцев: Пан Зденек, как вы думаете, как долго будет существовать ваша школа для беженцев?
Зденек Окунек: Я надеюсь, что конфликт закончится быстро, но беженцы учат чешский язык 4 месяца, и желательно, чтобы курсы проходили еще как минимум год, чтобы они могли свободно говорить. Главное, это касается студентов институтов и средних школ. И мы открыты для них. Просто мы будем искать финансирование и будем их принимать до тех пор, пока они к нам будут обращаться.
Иван Толстой: Позвольте наших сегодняшних гостей поблагодарить за то, что они пришли, нашли время вместо того, чтобы учить чешский язык. Мы сегодня говорили по-русски, и я надеюсь, что и в чешском языке, и в русском, и в украинском наступит когда-нибудь время, когда все примирятся друг с другом и постепенно начнет уходить боль. Никогда не начнет уходить совесть и память, но боль, я надеюсь, уходить будет. Поэтому желаю вам счастливого будущего, продолжения того, чем вы занимаетесь, впитывания в себя чешской культуры, дружбы, любви – и удачи!
Слушайте и подписывайтесь на нас в Apple Podcasts, Google Podcasts, Spotify, Яндекс.Музыка, YouTube и в других подкаст-приложениях. Оставляйте комментарии и делитесь с друзьями. Гуманитарный коридор. Моментальные истории жизни.
