Радио Свобода продолжает цикл "Развилки" – серию публикаций о переломных моментах российской истории, когда она могла пойти совсем другим путем. Какими были исторические альтернативы и почему они остались нереализованными? Речь пойдет о восстании декабристов.

Первую часть цикла, посвященную попытке ограничения самодержавия в России в 1730 году, можно прочитать здесь.

"На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось", – писал Юрий Тынянов. Началось другое, николаевское время. Случай не сыграл в пользу противников нового императора в день восстания декабристов 14 декабря 1825 года. Хотя много раз все могло быть иначе.

Неразбериха между братьями

Как и не раз доселе, междуцарствие принесло России неожиданную интригу. 25 ноября 1825 года курьер из Таганрога привез послание, сообщавшее о тяжелой болезни императора Александра I, а 27 ноября – о его смерти. Практически все жители империи были уверены в том, что наследует брату согласно действующем закону о престолонаследии цесаревич Константин Павлович. Немногие члены императорской фамилии знали, что в 1823 году Константин отказался от престола в пользу младшего брата Николая, считая себя неспособным к роли монарха, и к тому же заключив морганатический брак. Правивший конституционным Царством Польским в роли наместника царя Константин не раз говорил, что боится повторить судьбу убитых отца и деда: Павла I и Петра III.

16 августа 1823 года император Александр I подписал секретный манифест о передаче прав наследования престола брату Николаю. "С согласия августейшей родительницы нашей... мы определили: во-первых, свободному отречению первого брата нашего цесаревича и великого князя Константина Павловича от права на всероссийский престол быть твердым и неизменным; во-вторых, вследствие того, на точном основании акта о наследовании престола, наследником нашим быть второму брату нашему, великому князю Николаю Павловичу". Запечатанный лично Александром I документ должен был либо храниться до востребования, либо быть вскрыт сразу после его смерти. Пакеты с копиями манифеста, не обнародованного, а значит не имевшего юридической силы, были депонированы в Государственный совет, Сенат, Синод и в Успенский собор Кремля.

Николай Павлович и вдовствующая императрица Мария Федоровна знали об отречении Константина. Николай, безусловно, считал себя власти достойным и получить ее желал. Но сам претендент на престол по завещанию брата оказался в 27 ноября 1825 года в сложной ситуации. Он не был популярен в гвардии, не имел большой группы сторонников среди генералитета. Николай командовал гвардейской бригадой, а с февраля 1825 года – дивизией. Литератор Георгий Чулков писал: "Николай Павлович, как и все Романовы, полагал смысл военной службы во внешней дисциплине и в обучении солдат на прусский лад, устаревший и бесполезный. Гвардия возненавидела Николая Павловича Романова".

Маркиз де Кюстин неоднократно беседовал с императором. Он описывал Николая некомплиментарно: "Внешность Николая... прямолинейна (по сравнению с Александром I), но обычное выражение строгости придает ей иногда суровый и непреклонный вид... Лишь изредка проблески доброты смягчают повелительный взгляд властелина... У императора Николая греческий профиль, высокий, но несколько вдавленный лоб, прямой и правильной формы нос, очень красивый рот, благородное, овальное, несколько продолговатое лицо, военный и скорее немецкий, чем славянский, вид; его походка, его манера держать себя непринужденно, внушительны... Внимательно приглядываясь к красивому облику этого человека, от воли коего зависит жизнь стольких людей, я с невольным сожалением заметил, что он не может улыбаться одновременно глазами и ртом. Это свидетельствует о постоянном его страхе... Император всегда в своей роли, которую он исполняет, как большой актер. Масок у него много, и когда под ними ищешь человека, всегда находишь только императора". Писатель Александр Герцен обращал внимание на взгляд императора: "Главное – глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза".

Известие о смерти Александра I принес Николаю Павловичу прямо во время церковной службы Санкт-Петербургский военный генерал-губернатор Михаил Милорадович, которому подчинялись все воинские части столичной губернии. Именно он на совещании 26 ноября 1825 года однозначно попросил великого князя присягать Константину. Предложение популярного в войсках генерала, за которым стояли 60 тысяч штыков, пришлось принять сразу по получении печальной новости.

Манифест 1823 года не был обнародован. Хотя с подачи князя Голицына, вельможи, посвященного в тайну престолонаследия, о нем вспоминали на заседании Государственного совета. Секретный конверт вскрыли. Мнения участников заседания разошлись. Опасаясь несогласий Милорадовича и адмирала Мордвинова, Николай разрешил спор: он вновь высказался за присягу Константину "ради спокойствия государственного". Временный отказ от выполнения положений манифеста помог великому князю: его присяга Константину пока позволяла избежать беспорядков в войсках. Теперь Николаю надо было дождаться официального отречения брата.

Решение вызвало масштабный политический кризис. Ведь Константин стоял на своем, но в странной манере. Предложение своих советников занять престол он отверг. В Варшаве по его требованию как наместника Царства Польского сразу же присягали новому государю Николаю Павловичу. Самый младший из династии, великий князь Михаил Павлович, выехал из Варшавы в Петербург, чтобы передать волю Константина: он исполняет договоренность 1823 года. Стороны вступили в переписку. Но Николай так и не смог получить у Константина полноценное отречение – манифест с указанием преемника. Старший брат писал, что престола не принимал. Отказывался Константин и ехать в Петербург, чтобы публично объявить о своем решении. Тогда Николай 12 декабря начинает готовить свой Манифест о восшествии на престол. Конфликт легитимности был налицо. Часть империи должна была присягать заново ему как новому суверену. Вот этим событием междуцарствия было кому воспользоваться.

Тайные общества

Одним из важнейших игроков на политической сцене России были тайные общества. После победы над Наполеоном в Отечественной войне 1812 года и в зарубежных походах 1813–24 годов у части правящего дворянского слоя возникло недовольство правлением Александра I. Вопреки надеждам победа не принесла России существенных реформ: конституцию получило лишь Царство Польское, освобождение крестьян без земли прошло только в Балтийских (остзейских) провинциях, цензурных послаблений не намечалось, а экономическая ситуация ухудшилась так серьезно, что России пришлось брать существенные займы, например, у Голландии.

Реакцией на рост проблем Российской империи и стало появление тайных обществ, объединявших военных и штатских чиновников, дворян, желающих отечеству блага: сначала склонного лишь к идейной пропаганде Союза спасения, затем уже более радикального Союза благоденствия, распущенного после съезда в 1821 году. На его базе возникли тайное Северное и Южное общество. На юге было и менее влиятельное, из младших офицеров, но активное Общество соединенных славян. Лидеры северян и южан, Никита Муравьев и Павел Пестель, готовы были предлагать силовой вариант перемен по модели революции начала 1820-х годов в Испании. Рассматривалась возможность военного переворота. Например, силами расквартированной на юге Второй армии – во время императорского смотра летом 1826 года.

Тайные общества наследовали гвардейской традиции заговоров против Петра III и Павла I, но их участники хотели добиться не просто смены самодержца, а воплощения их гражданского политического идеала, веря, что на пользу отечеству будут догоняющие Европу политические преобразования, на которые не решался Александр I. "Северяне" по проекту Конституции Муравьева выступали за конституционную монархию и быстрое проведение реформ: созыв учредительного земского собора, который создаст двухпалатное Народное вече, отмену цензуры и введение элементов федерации. "Южане", согласно "Русской правде" полковника Павла Пестеля, высказывались за революционную республиканскую диктатуру, сильную централизованную власть и достаточно медленное проведение преобразований, но зато за отмену крепостного права с наделением государством освобожденных крестьян землей.

Александр I с 1818 года знал о деятельности тайных обществ, но мер в отношении них не принимал, видимо, не считая их существенной угрозой своей власти, поскольку его подданные обсуждали те же идеи, что и он и его соратники в ранние годы царствования. И только буквально в конце жизни на основе нескольких донесений, после подробного доноса капитана Аркадия Майбороды о заговорщической деятельности Южного общества, император дает распоряжение генералу Дибичу начать расследование. Командира Вятского пехотного полка Павла Пестеля арестовали в штаб-квартире 2-й армии в Тульчине 13 декабря 1825 года.

Смерть Александра I и присяга Константину вызвали у "северян" в Петербурге, где в политические лидеры выдвинулся издатель и поэт Кондратий Рылеев, сначала мысли о прекращении деятельности в качестве тайного общества: предлагалось попытаться сделать карьеру при новом императоре и постепенно убедить Константина в необходимости неотложных реформ. Но все более очевидная возможность отказа Константина от власти и перспектива царствования Николая, слывшего ретроградом, заставила их решиться идти по пути заговора, как бы в защиту попранных прав Константина Павловича. Облегчало задачу то, что Константин не присылал полноценное отречение в виде манифеста и отсутствовал в столице империи. Непонятная солдатам переприсяга Николаю могла вызвать стихийный военный бунт.

Перспектива новой присяги становилась все более очевидной. Информация о ней утекала из дворца. И пока Николай Павлович готовил манифест о восшествии на престол, заговорщики пытались найти достаточное число офицеров гвардейских полков, способных на активное действие. Группы офицеров, сочувствующих заговору против восшествия на престол Николая, были в Санкт-Петербурге в Морском гвардейском экипаже, Московском, Финляндском, Измайловском, Лейб-Гренадерском и Конно-артиллерийском полках. Они обещали действовать. В качестве "диктатора" члены Северного тайного общества, собиравшиеся на квартире правителя канцелярии Российско-Американской компании Кондратия Рылеева, избрали полковника Генерального штаба Сергея Трубецкого, популярного героя Отечественной войны.

"Погодите царствовать!"

При этом часть офицеров и почти все нижние чины были уверены, что защищают права Константина, никак не погружались в тему будущих реформ и Конституции. По столице распространялся волновавший солдат рассказ об узурпации трона Николаем и об аресте им своих братьев Константина и Михаила. Особенно волновал рядовых слух, что Константин собирался сократить 25-летний срок службы хотя бы до 15 лет.

Местом сбора была избрана Петровская (Сенатская) площадь, как раз у здания Сената. Там Рылеев и Трубецкой планировали снова собрать сенаторов, потребовать опубликовать всенародный Манифест, учредив временное правительство. Проект манифеста содержал в себе несколько ключевых пунктов: учреждение временного правления, отмену крепостного права, равенство подданных перед законом, свободу печати, религии, труда, введение суда присяжных, обязательной военной службы для всех сословий, сокращение сроков службы в армии, выборность чиновников, отмену подушной подати.

Николай подозревал о возможности выступления против него. О первых результатах следствия по делу о тайных обществах Николаю было сообщено, по разным источникам, либо при встрече генералом Аракчеевым 10 декабря, либо письмом генерала Дибича из Таганрога 12 декабря. Кроме того, о наличии заговоров в армии и на Кавказе Николая Павловича предупредил и близкий заговорщикам офицер Яков Ростовцев. Он вручил великому князю письмо с призывом "Погодите царствовать!". Впрочем, указывал он на заговор без каких-то конкретных фамилий, хотя многих участников комплота в гвардии, безусловно, знал. Ростовцев мотивировал свой шаг желанием предотвратить кровопролитие и не скрыл своей встречи с великим князем от членов тайного общества. Николай дал распоряжение генерал-губернатору Милорадовичу принять меры против упомянутых в бумагах Дибича лиц. Среди них был и ключевой заговорщик – Кондратий Рылеев. По неясным причинам генерал Милорадович за сутки ничего не успел или не захотел сделать. Здесь была явная удача заговорщиков.

Были и неудачи. Сергей Трубецкой хотел привлечь на свою сторону командира лейб-гвардии Семеновского полка и Гвардейской бригады генерал-майора Сергея Шипова, но тот высказался за Николая и против Константина: "Это человек просвещенный, европейский, а тот – злой варвар". Также пытались привлечь к заговору и члена Северного общества, полковника Александра Моллера, который со своим батальоном Финляндского полка 14 декабря нес караул в Зимнем дворце и в районе Адмиралтейства. Но и тут их постигла неудача: Моллер в помощи отказал, сказав Николаю Бестужеву, что "не намерен служить орудием и игрушкой других в таком деле, где голова нетвердо держится на плечах".

Вечером 13-го участники заговора обсуждали план действий. Сомнения были у Трубецкого: не отступить ли? Рылеев ответил: "Нет, уж теперь нам так оставить нельзя, мы слишком далеко зашли, может быть, нам уже и изменили".

В полночь с 13 на 14 декабря Николай Павлович, не дождавшись приезда брата Михаила, появился перед членами Государственного совета, зачитал манифест о своем вступлении на престол. Была оглашена и переписка с цесаревичем Константином. На утро 14 декабря была назначена присяга членов Госсовета и Сената новому государю.

Утро 14 декабря начиналось не так, как было задумано. Все и у всех пошло не по плану. На 7 часов утра было назначено принятие присяги генералитетом и сенаторами. Взволнованный Николай сказал поутру Александру Бенкендорфу: "Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете. Но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг".

Поначалу процедура шла спокойно. Генералы и командиры полков, присягнув, должны были сами, покинув дворец, с 8 утра начать приводить к присяге войска. План этот изменился под воздействием заговорщиков. Сначала к 10 утра присягнула Конная гвардия. Потом батальон преображенцев. А вот в присягавшем одним из первых полку конной артиллерии началось возмущение в пользу Константина. Генерал Сухозанет арестовал группу офицеров во главе с Иваном Коновницыным. Николай приказал их освободить, вернув им сабли. Он в этой акции еще не хотел видеть мятежа. Но ненадежных конных артиллеристов к подавлению восстания потом не привлекали.

Но и план заговорщиков, разработанный Трубецким, потерпел первую неудачу. Мастер зажигательных речей, кавказский герой Александр Якубович, который во главе Гвардейского морского экипажа должен был быстрым налетом взять Зимний дворец, утром отказался от этой важнейшей миссии, "предвидя, что без крови не обойдется". Произошел сбой в ключевом пункте плана выступления. Моряки на несколько часов оказались без командования. Это была первая решительная "неудача в намерении" Утром захватить здание Зимнего дворца, охраняемое караулами лишь части 1-го батальона Финляндского полка, было вполне реально. Такой успех решал бы судьбу выступления.

Диктатор Сергей Трубецкой утром узнал, что его план рушится. К 10 часам войска из казарм не вышли. Якубович неизвестно где, полковник Александр Булатов также не готов вывести лейб-гренадеров. С этой минуты и начинаются нервные метания по Петербургу Трубецкого, так и не решившегося появиться на площади у Сената.

За Константина и Конституцию

Ключевым для начала восстания стал Московский полк. Михаил Бестужев и Дмитрий Щепин-Ростовский успешно сагитировали солдат за верность Константину, который, по их словам, не отказался от престола. Александр Бестужев и Щепин вывели солдат с криками "Ура Константину!". Московцев поманили идеей доброго царя, который сократит срок службы и обеспечит справедливость. Командир бригады Шипов, полка – Фредерикс и командир батальона Хвощинский, бессильные прекратить возмущение, были отброшены от ворот силой. В половине одиннадцатого около 700 солдат во главе с тремя офицерами, почти так, как и планировал Трубецкой, по Гороховой двинулись к зданию Сената. Проблема была в том, что Гвардейский экипаж все еще не вышел.

Николай I узнал о движении Московского полка к Сенату от свидетеля событий, начальника штаба гвардии генерала Нейдгардта. Император решает вызвать присягнувших уже преображенцев и конногвардейцев, проверяет надежность караула и примерно в половине двенадцатого выходит из дворца к толпе на Дворцовой площади. Здесь он встречает Милорадовича, которому приказывает вывести к Сенату конную гвардию. Генерал едет в казармы и находит, что там неторопливо седлают коней, явно никуда не спеша. Граф Милорадович, не ожидая конногвардейцев, решил сам уговорить мятежников вернуться в казармы. Он почувствовал нерасположение к себе Николая и хотел искупить вину своего рода подвигом.

В этот час Николай I лично возглавил пока единственную надежную часть – Преображенский батальон – и повел его против мятежников по Адмиралтейскому бульвару. Видимо, император не доверял своим растерянным генералам. Он сам начал окружать бунтовщиков.

В это время тайное общество потерпело еще одно поражение. Капитану Богдановичу и подпоручику Кожевникову не удалось именем Константина сорвать присягу Измайловского полка. Офицеры не знали о выходе Московского полка и не проявили обещанной решимости. В отличие от них, в Гвардейском флотском экипаже офицеры знали о выступлении Московского полка, но хотели дождаться начала присяги, чтобы пойти на отказ. Время шло. Командир Экипажа Качалов тянул время, не решался начать присягать без вышестоящих генералов.

В начале первого пополудни Московский полк построился в каре у Сената. Руководители тайного общества на площади рассчитывали на приход моряков и лейб-гренадеров. В этот момент к войскам сквозь толпу зевак не без труда проехал Милорадович. Генерал воззвал к общему боевому прошлому, вопрошая: "Солдаты, кто из вас был со мной под Кульмом, Лютценом, Бауценом?!" Вряд ли генерал-губернатор способен был увести с площади бунтующие войска, но внести сумятицу в их ряды он мог бы. Подошедший поручик Евгений Оболенский ударил штыком по седлу, попал в Милорадовича. В это время прозвучал роковой для графа выстрел Петра Каховского. Стали палить в никуда и солдаты. Смертельно раненного генерал-губернатора унесли. Один из ключевых игроков междуцарствия умер этой же ночью.

Именно на выстрелы с площади среагировал уже выстроенный во дворе казарм, но не желавший присягать Николаю Гвардейский морской экипаж. Гвардейские матросы освободили задержанных бригадным генералом Шиповым ротных командиров. Моряки в полном составе 1100 человек и с ними большинство офицеров во главе с лейтенантом Антоном Арбузовым побежали к Галерной улице, взяв курс на Сенатскую площадь. Силы восставших удвоились.

Могли бы они и еще вырасти, если бы в этот же час полковник Финляндского полка Александр Тулубьев не вернул в казарму выведенный им было на плац с намерением идти на площадь батальон. Сообщение о том, что убит Милорадович, полковника испугало. В противостоянии у Сената или в наступлении на дворец отряд Тулубьева мог бы сыграть важную роль. Но эта карта не сыграла. Сыграла другая. Уже после присяги Лейб-гренадерского полка поручику Николаю Сутгофу удалось повести за собой на Сенатскую площадь первую роту. Как раз почти одновременно с ней на площадь прибыл и Морской экипаж.

Только около 13.30 началась первая атака конной гвардии и кавалергардов на боевое построение более чем 2000 восставших. В тесноте из-за строительных конструкций и гололеда была она вялой и успеха не имела. Смять и рассеять опытную пехоту, сначала стрелявшую холостыми, не удалось, в том числе ввиду явного нежелания обеих сторон идти в смертельную схватку.

Выступление шло по пути революционной импровизации. Поручик Николай Панов готов был просить у императора "конституцию с оружием в руках", чтобы положить, как он говорил, "границы власти монарха". В Лейб-гренадерском полку он сумел переиграть начальство. Когда оставшаяся часть полка в девять сотен штыков построилась по приказу командира полка Николая Стюрлера, вдруг прозвучали новые залпы с площади. Тогда Панов перехватил командование, крикнул: "Слышите, ребята. Там уже стреляют. Побежим на выручку наших, ура!" Панов повел свой отряд по льду через Неву и по Миллионной вышел к Зимнему дворцу. Солдаты прорвались во двор дворца через расступившийся перед ними караул.

Захват дворца, где находилась императорская фамилия, мог существенно изменить ситуацию. Однако именно к этому времени сюда подошли гвардейские саперы полковника Геруа, вызванные императором в доселе слабо защищенный Зимний. В тылу у Панова оставалась караульная полурота финляндцев, перед ним в дворе строился батальон, опытные саперы, лично преданные Николаю. Успех атаки был явно под большим вопросом.

Около половины третьего отряд Панова двинулся к Сенатской площади. Навстречу ему по Дворцовой площади ехал с несколькими сопровождающими сам Николай I. Невероятная история этой встречи не раз описана в мемуарах. Николай скомандовал нестройному отряду лейб-гвардейцев: "Стой!" Ему ответили: "Мы за Константина!" Царь указал восставшим на Сенатскую: "Когда так, то вот вам дорога". В своем рассказе Николай признает, что участь его могла бы "сомнительной" в случае иной реакции, но солдаты явно не были готовы стрелять или задерживать того, кого считали "царем-самозванцем". Лейб-гренадеры Панова по пути на окруженную уже площадь "пробили себе штыками дорогу" через расступавшиеся на их пути внешне лояльные Николаю войска. Еще 900 человек пополнило ряды восставших.

Поражение нерешительных

"Диктатор" Сергей Трубецкой на площадь не явился. Кондратий Рылеев в своих показаниях называл это главной причиной поражения. С 10 утра Трубецкой прекратил контакты с восставшими и затаился, в основном проводя время в Главном штабе и выжидая, что явно снижало шансы на успех. Можно согласиться с писателем Яковом Гординым, что у подготовившего восстание полковника уже утром произошел нервный срыв. Не решился прибыть к войскам и опытный полковник Булатов. Пообещав возглавить лейб-гренадеров, он на место встречи на набережную вовремя не попал. Восставшим "не хватало эполет" – опытных штаб-офицеров. Лишь за час до финала восстания новым "диктатором" был избран поручик Евгений Оболенский. Но было уже поздно.

Началось недолгое пассивное противостояние николаевских и условно константиновских сил. Преимущество в нем было формально у императора. Против трех тысяч мятежников могло выступить до 12 тысяч относительно лояльного Николаю войска. Задачей декабристов было продержаться до темноты, когда уставшее кольцо окружения могло дрогнуть, какие-то николаевские полки могли бы сменить ориентацию. Ждали перебежек, рассчитывали, что еще какая-то часть взбунтуется или начнется братание... Такие сигналы из рядов правительственных войск подавались. К тому же "сторонникам Константина" явно сочувствовала собравшаяся на площади многотысячная толпа петербуржцев. В ряды императорских войск летели камни и поленья, генерала Воинова чуть было не стащили с лошади. Николай опасался, как бы "волнение не сообщилось черни".

Попытки усмирить мятеж увещеваниями Николаю не давались. Генералы Сухозанет, Толь, Васильчиков предлагали императору немедленно использовать артиллерию. "Ваше величество, теперь не должно терять ни одной минуты; добром нечего здесь взять; необходима картечь", – сказал Васильчиков. "Итак, вы хотите, чтобы я в первый день царствования пролил кровь моих подданных?" – ответил Николай. "Чтобы спасти ваше царство", – возразил Васильчиков.

Впрочем, пока стрелять было нечем: заряды еще не привезли из единственного в Петербурге хранилища – специальной лаборатории. В паузе ожидания император послал для переговоров церковных иерархов. Это были митрополиты Петербургский Серафим и Киевский Евгений. Их увещевания постигла неудача. Восставшие кричали, что законный их царь – Константин.

Предложение подъехавшего к каре великого князя Михаила Павловича уйти в казармы и присягнуть Николаю I, получив амнистию, также не было принято. "Тщетно великий князь старался заверить их, что Константин Павлович точно по доброй своей воле отрекся от престола". Ему отвечали: "Пусть Константин Павлович сам придет подтвердить свое отречение, а то мы не знаем даже, где он", – описывает рискованную дискуссию барон Модест Корф. Михаил Павлович ускакал, поскольку на него решительно навел пистолет Петр Каховский, который был остановлен товарищами.

Николай решил использовать пешую артиллерию, которой только что подвезли заряды. Генерал Иван Сухозанет, уже выставивший на позицию четыре орудия, был послан императором предложить противникам пощаду. Из каре его лишь спросили: "Привез ли ты конституцию?" Миссия генерала окончилась безуспешно. Упорствовавшие прогнали его выстрелами. Войска готовы были стоять насмерть, а их командиры явно не верили в стрельбу из пушек "по своим". Это была их ошибка.

Артиллерия, последний козырь власти, пошла в ход, когда были исчерпаны неудачные попытки без всяких политических уступок привести восставшее войско в повиновение. Николай дважды начинал отдавать команду стрелять, но приказ откладывал. Наконец император скомандовал и поехал с площади ко дворцу. Вместо медливших с выстрелами по своим солдат стрельбу из пушек с сотни шагов по каре мятежников начал сам командир батареи Бакунин. Под огнем артиллерии в пятом часу пополудни боевой строй восставших распался, они начали беспорядочно отступать по набережной и по Галерной. Погибло под николаевской картечью не меньше сотни человек.

Организованно прорваться по льду Невы в Петропавловскую крепость, а туда повести солдат попытался Михаил Бестужев, но не удалось. Орудия били по строившейся колонне, ядра проламывали лед. Войска разбегались. Пушки стали главным аргументом в споре о будущем России. Гвардия дралась против гвардии.

"И эта штука не удалась!" – будто бы сказал, услышав залпы орудий, стоявший у окна в Зимнем дворце член Государственного совета Михаил Сперанский. Он-то понимал, что произошло в России в этот декабрьский день. В отличие от отрекшегося Константина, который 20 декабря эмоционально писал Николаю I: "Великий Боже, что за события! Эта сволочь была недовольна, что имеет государем ангела, и составила заговор против него! Чего же им нужно? Это чудовищно, ужасно, покрывает всех, хотя бы и совершенно невинных, даже не помышлявших того, что произошло!"

На севере все было окончено. На юге 29 декабря 1825 года в украинских Трилесах как реакция на аресты началось уже совсем безнадежное восстание Черниговского полка во главе с Сергеем Муравьевым-Апостолом. Шесть рот Черниговского полка освободили арестованного Муравьёва-Апостола. Далее следовали знакомые по Петербургу метания полка по городкам и местечкам вокруг Василькова в поисках союзников в других полках. Тают надежды на помощь членов Южного общества и бывших семеновских гвардейских солдат. Руководители восстания наталкиваются на отказ поддержать выступление со стороны Алексопольского, Ахтырского и 17-го егерского полка, солдатам без успеха читают Катехизис восставших. В три дня задуманная декабристами "военная революция" по примеру Испании превратилась в плохо управляемый солдатский бунт. Это и привело к разгрому мятежников 3 января 1826 года в открытом бою с отрядом генерала Фридриха Гейсмара, ударившего по колонне черниговцев всей той же незаменимой картечью.

"Казни и наказания не соизмеримы преступлениям"

Далее мы видим историю следствия, допросов, которые вел лично Николай I, признаний и попыток диалога подследственных с победителями и покаяний, которых хотел император. Тайный Следственный комитет провел 146 заседаний. "Особенной задачей Комитета, – писал декабрист Александр Муравьев, – было представить нас всех цареубийцами". Верховный уголовный суд по материалам следствия заочно, то есть не вызывая подсудимых в заседание, без защиты приговорил к смертной казни 36 человек.

31 "преступнику 1-го разряда" наказание смягчил император, заменивший казнь пожизненной или 20-летней каторгой. Пятеро "поставленных вне разрядов" декабристов (К. Ф. Рылеев, П. И. Пестель, П. Г. Каховский, М. П. Бестужев-Рюмин, С. И. Муравьёв-Апостол) по милосердию царя не были четвертованы, их повесили. Всего же виновными в участии в тайных обществах были признаны 287 человек. Из них 120 осуждены на каторгу или на ссылку на поселение в Сибири, другие были разжалованы, отправлены служить на Кавказ рядовыми, были высланы под гласный и негласный надзор полиции.

Николай I был свято уверен в собственной правоте и говорил Константину: "В тех обстоятельствах, в которые я был поставлен, мне невозможно было поступить иначе". Князь Петр Вяземский 19 июля 1826 года записал в дневнике: "По совести нахожу, что казни и наказания не соизмеримы преступлениям, из коих большая часть состояла только в одном умысле".

Первым и важнейшим делом для Николая стало создание защитного механизма. В начале 1826 года он получил собственноручную записку генерал-адъютанта Александра Бенкендорфа, предлагавшего учреждение высшей полиции под начальством особого министра и инспектора корпуса жандармов. Вскоре верный государю генерал Бенкендорф встал во главе весьма эффективного учреждения. Была создана секретная полиция – III отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Глава III отделения распоряжался агентурой и командовал Корпусом жандармов, охраняя не только существующий строй, но и "нравственность". Бенкендорф вместе с генералом Леонтием Дубельтом сумел сплести широкую, разветвленную эффективную тайную шпионскую сеть, улавливающую вольнодумство, создающую у императора впечатление всеведения власти, дающую ощущение полного контроля за всем происходящим в стране. По докладам и доносам царь сам решает массу вопросов: наказывает неблагонадежных, карает развратных и расточительных, разрешает споры помещиков, цензурирует журналы и лично правит строки Пушкина… Словом, увязая в череде мелких и мельчайших дел, упускает главное – развитие страны.

После победы над мятежом Николай I поверил в свою подлинную богоизбранность, и это чувство в нем только росло. Процитирую историка Бориса Чичерина: "Он чувствовал себя безграничным владыкою многих миллионов людей, избранным Богом главою великого народа, имеющего высокое призвание на земле. Он знал, что единое его слово, единое мановение может двигать массы; он знал, что по прихоти своей воли он может каждого из этих многих миллионов возвеличить перед всеми или повергнуть в ничто. Это гордое чувство силы и власти отражалось на всем его существе. Сама его высокая и красивая фигура носила на себе печать величия. Он и говорить умел как монарх. Действие на приближающихся к нему часто бывало неотразимое. Всякий чувствовал, что он видит перед собою царя, предводителя народов... Но под этим внешним величием и блеском скрывалась мелкая душа. Он был деспот и по натуре, и по привычке, деспот в полном смысле слова. … В каждой отрасли и сфере он считал себя знатоком и призванным руководителем. Никто ни в чем не должен был с ним соперничать, и все должны были перед ним преклоняться и трепетать. … В последние годы царствования деспотизм достиг самых крайних размеров, и гнет сделался совершенно невыносим. Всякий независимый голос умолк; университеты были скручены; печать была подавлена; о просвещении никто уже не думал. В официальных кругах водворилось безграничное раболепство, а внизу накипала затаенная злоба". Как видим, три десятка лет во главе бесконтрольной высшей власти неизбежно деформируют всякого самодержца, монарха или президента. С плачевным результатом.

Финалом царствования Николая I была провальная для абсолютного монарха Крымская война, затеянная исключительно по прихоти царя и оконченная тяжелым поражением. Путь к этому головокружительному краху был начат царем 14 декабря 1825 года на Сенатской площади Санкт-Петербурга. Вряд ли он это понял. Одна из последних фраз императора, обращенных к наследнику, была: "Держи все, держи все!" Наследник выбрал иное.

Если бы они победили

Была ли у декабристского восстания возможность победы? У столь неожиданного военного выступления в условиях раскола высшей власти определенные шансы на успех имелись. Вспомним, как без большого труда продавил присягу Константину I граф Милорадович. Но это был генеральский комплот, а вместе с декабристами не оказалось ни одного способного отдать приказ многим гвардейского генерала или командира полка. Убежденные в окончательном отказе Константина от трона, высшие чины рисковать всем ради сомнительной идеи прогресса не захотели.

Как показывает хроника событий, удача не способствовала Рылееву сотоварищи: если что-то может пойти не так, оно так и пойдет. Войск для убедительной военной демонстрации силы у них не хватило. Многие члены тайного общества силою обстоятельств оказались на стороне власти, не были информированы или выжидали, сохраняя нейтралитет.

Технический замысел Сергея Трубецкого ныне просматривается вполне прозрачно: офицеры поднимают один за другим "константиновские" полки; сосредоточенные у Сената, они противостоят главным силам Николая I, в то же время атака Зимнего дворца после перехода Невы по льду одним из отрядов, выступившим с другого берега, обеспечивает непременный успех переворота. Конечно, при условии того, что на штурм дворца солдат поведет опытный, способный воодушевить их военный лидер. А его после отказа Якубовича возглавить Морской экипаж у этой части утром не оказалось. В момент появления у Зимнего лейб-гренадеров Панова его гарнизон был уже усилен, время для штурма упущено.

Какой была нереализованная политическая альтернатива? Если столица была бы взята под контроль, вполне реально было одобрение Сенатом "Манифеста к русскому народу". Черновик текста был найден у Сергея Трубецкого следствием и заслуживает полного прочтения. Программа действий вполне реальная: "В манифесте Сената объявляется: 1. Уничтожение бывшего правления. 2. Учреждение временного, до установления постоянного выборными. 3. Свободное тиснение, и потому уничтожение цензуры. 4. Свободное отправление богослужения всем верам. 5. Уничтожение права собственности, распространяющейся на людей (крепостного права. – РС). 6. Равенство всех сословий перед законом, и потому уничтожение военных судов, и всякого рода судных комиссий, из коих все дела поступают в ведомство ближайших судов гражданских. 7. Объявление права всякому гражданину заниматься чем он хочет, а потому дворянин, купец, мещанин все равно имеют право вступать в воинскую и гражданскую службу и в духовное звание, торговать оптом и в розницу, платя установленные повинности для торгов. Приобретать всякого рода собственность, как-то: земля, дома в деревнях и городах. Заключать всякого рода условия между собой, тягаться друг с другом перед судом. 8. Сложение подушных податей и недоимок по оным. 9. Уничтожение монополий, как-то: на соль, на продажу горячего вина и проч., и потому учреждение свободного винокурения и добывания соли, с уплатою за промышленность с количества добывания соли и водки. 10. Уничтожение рекрутских наборов и военных поселений. 11. Убавление срока службы военной для нижних чинов, и определение последует по уравнении воинской повинности между всеми сословиям. 12. Отставка без изъятия нижних чинов, прослуживших 15 лет. 13. Учреждение волостных, уездных, губернских и областных правлений и порядка выборов сих правлений, кои должны заменить всех чиновников, доселе от гражданского правительства назначаемых. 14. Гласность судов. 15. Введение присяжных в суды уголовные и гражданские".

Такова была новаторская программа для власти Временного правления. Правлению из двух или трех лиц должны были подчиниться все части высшего управления, министерства, Государственный совет, Комитет министров, армии, флот, вся верховная исполнительная власть, "но отнюдь не законодательная и не судебная". Временному правлению поручается: "Уравнение всех прав сословий. Образование местных волостных, уездных, губернских и областных управлений…, внутренней народной стражи. Образование судной части с присяжными. Уравнение рекрутской повинности между сословиями… Учреждение порядка избрания выборных в палату представителей народных…"

Российские законодатели всегда готовы были следовать за реальной властью. Сенат вполне мог одобрить манифест, за которым стоял человек с ружьем. Тем более если в Верховное правление намечены были знакомые либеральные бюрократы: члены Государственного совета бывший госсекретарь Михаил Сперанский, адмирал Николай Мордвинов. Хотели еще вызвать с Кавказа популярного генерала Алексея Ермолова.

Случись такой переворот, судьбу императорской фамилии можно попробовать предсказать. Скорее всего, ей пришлось бы ждать развития событий в комфортной изоляции. Был и вариант высылки Романовых за границу. 1825 год – не 1917–18-й, и до цареубийства, несмотря на выкрики радикалов, дело бы тогда не дошло. Решать судьбу династии, избрать нового главу государства предполагали созванным новой властью общим собором выбранных людей.

Созыв Народного собора из числа имеющих недвижимое имущество также не вызывал бы больших сложностей – выбирали же в Московии в XVII веке участников Земских соборов. В ходе дискуссий, которые вело бы такое народное вече, с большой вероятностью, судя по настроениям северян, возникла бы какая-то форма конституционной монархии. По проекту Муравьева законы принимал бы выбираемый на 6 лет и ротируемый на треть каждые 2 года двухпалатный парламент, а имеющий существенные полномочия император стоял бы во главе исполнительной власти, играя роль "высшего чиновника российского правительства".

Не исключим и возможность в период Временного верховного правления: переходной военной диктатуры, которую ввел бы в России, дай ему судьба власть, на десятилетие ради своей унитарной республики лидер Южного общества Павел Пестель. В его конституционном проекте не было монарха: Народное Вече выбирало бы исполнительную власть в виде Державной думы из пяти человек.

Вряд ли победители пошли бы по пути радикальной аграрной реформы, как хотелось Пестелю, с передачей половины земель государства в пользование крестьянским общинам. Но и вариант конституции Никиты Муравьева с полным сохранением помещичьего землевладения, с освобождением с усадьбой и двумя десятинами земли кажется уже непроходным. Компромисс оставил бы за крестьянами в основном ту землю (треть всей пашни), которую они сами обрабатывали, не увеличивая барскую запашку "отрезками", как это произошло во время правительственной реформы 1861 года.

Большое внимание декабристов к теме просвещения вело бы страну к ускоренному открытию новых гимназий и университетов, а главное, школ на селе для крестьян. Стоило ждать и реформы суда, введения соревновательного гласного судопроизводства: задача эта была понятна была юристам масштаба Михаила Сперанского, а реализована в 1863–73 годах.

До федеративной республики, которую видели в России будущего радикалы из Общества соединенных славян, или федерации земель-штатов "из 13 держав и 2 областей", какой пересоздал Россию в духе США в своем проекте Никита Муравьев, дело бы не скоро дошло. Просто в силу искусственности для того времени этой идеи. А вот немедленное отделение Царства Польского, уже имевшего свою конституцию, стало бы весьма вероятным, и здесь возник бы вечный вопрос о границах, неадекватное разрешение которого могло бы привести соседей к конфликту.

Какой была бы продолжительность гипотетической новой эры российских свобод? Попытки нагнать передовой мир и ликвидировать российское отставание инициативой снизу привычно для нас во многих случаях неудачны. А инициативы сверху непоследовательны и довольно быстро затухают. Силовой вариант, внешняя экспансия выглядят для центральной власти России куда привлекательнее продуманной внутриполитической деятельности. И даже сочетание инициатив снизу и сверху стабильного успеха не гарантирует.

Вдобавок в дело вступает и личностный фактор. Как бы повели себя амбициозные лидеры? Кто бы смог удержать контроль над армией и не допустил ее раскола на противостоящие друг другу силы? Не увидели бы мы гражданской войны между разными кандидатами на престол? Как повело бы себя освобожденное от рабства крестьянство? Смута, от которой якобы оградил Николай I страну, отнюдь не была неизбежна, но вероятность ее в процессе модернизации была отнюдь не нулевой.

Словом, в длительности гипотетической эпохи декабристских позитивных перемен есть большие сомнения. Приливы вольности и надежд в России исторически кратки. Но и при неизбежном вскоре отливе, например, простой контрреформой уклад старого крепостного права после его даже декларативной отмены вряд ли можно было бы восстановить. Это могла быть главная победа восстания. Но ее не случилось. Дело 14 декабря окончилось катастрофой, которой могло и не быть.

Даже Николай I в своем регулярном государстве чиновников и военных пытался использовать предложения декабристов, создал секретные комитеты, обсуждавшие, например, в 1835 году, как бы освободить крепостных крестьян, но и оградить при этом интересы помещиков. Удалось продвинуть лишь вопрос о реформе положения государственных крестьян. Уясненная еще декабристами невозможность жить с рабством только после смерти Николая I и проигранной Крымской войны привела Россию к Великой освободительной крестьянской реформе по манифесту Александра II 19 февраля (3 марта) 1861 года.

Инициатором ее стал сын царя, подавившего восстание 14 декабря, а участниками ее осуществления – дети декабристов. На беду России, это произошло лишь через 35 лет после того, как их отцы были осуждены на казнь или на бесславную жизнь, в конце которой лишь единицы получили помилование от нового императора и увидели наконец-то реализацию некоторых своих идей.