Игорь Померанцев: Лев, ты родился в этом городе, в Черновцах, 76 лет назад. Ты 76 лет уже живешь в городе Черновцы. Я должен объяснить нашим слушателям: мы обращаемся друг к другу на "ты", потому что мы учились в одной школе в Черновцах. Лев, что ты помнишь о Черновцах твоего детства? Я обращаюсь к твоей еврейской памяти. Говорили ли родители на идише, соблюдали ли они какие-то ритуалы, бывали ли в синагоге, слышал ли ты хруст мацы? Вот эти детские и отроческие воспоминания.
(Звук передачи о клезмерах – во второй половине файла)
Лев Фельдман: С детства, как только я стал соображать, я понимал, что я живу в семье евреев, но не настолько, чтобы чувствовать, что все такие же, как и я. Мои дедушка и бабушка после войны жили в Житомире, я часто ездил к ним в детстве. Каждое лето я ходил в житомирскую синагогу, знал все мифологемы и ритуалы, мне казалось, что так у всех.
В школе, по-моему в 3-м классе, мы писали изложение "Как ты провел лето?". Естественно, я написал правду: был в синагоге летом с дедушкой и бабушкой, видел, как молились, шаббат, другие праздники. Моего отца вызвали в школу, потому что что-то было не так, с ним беседовали. Потом мне папа сказал: "Сыночек, ты не должен все писать, что ты видел и знаешь". Это был первый момент в моей жизни, когда я узнал, что я не такой, как все.
Мои дедушка и бабушка переехали сюда, дед стал одним из самых частых и главных посетителей синагоги, и я с ним часто ходил туда. У нас гости, которые приходили, друзья нашей семьи – это все были люди из Бердичева, или Житомира, или Центральной Украины, всех их объединяла одна мысль, что ядро нашей жизни – это еврейский фольклор, это еврейская литература. Папа до войны был актером еврейского театра, откуда и мои корни.
На этих встречах, на каждых вечерах я запоминал. Много читал на идиш, и разговаривали на идиш, поэтому я идиш очень хорошо знаю. Общаться мне не пришлось на этом языке. Иногда бывает, что приезжают люди и начинают говорить, меня прорывает, и мне кажется, что паузы не было в этом аспекте. Вечера, которые посвящены были встречам, начинались и заканчивались песнями, не советскими песнями, естественно, в основном это были песни на идиш.
Игорь Померанцев: Лев, ты закончил музыкальное училище в Черновцах по классу баяна. Это верно?
Лев Фельдман: Нет, я окончил культпросветучилище по классу баяна. Я играл на аккордеоне, окончил музыкальную школу, мне разрешили преподавать аккордеон. А так аккордеон был запрещен, нигде ни в одной музыкальной школе не было. Меня родители отдали не для того, чтобы я был профессионалом, просто потому что тогда было модно заниматься музыкой, частные уроки, естественно, меня приобщили к этому, купили инструмент, я занимался. Результат был выше, чем ожидали.
Игорь Померанцев: Чему тебя научили в культпросветучилище?
Мне не нужно быть пропагандистом, я хочу стать музыкантом
Лев Фельдман: Папа повел, когда я окончил музыкальную школу, к тогдашнему директору музыкального училища, папа и директор училища были участниками войны, им было легко говорить. Папа сказал: "Я хочу, чтобы вы послушали моего сына и сказали, есть результат, чтобы для него это было профессией". Когда меня послушал директор училища, он сказал, что великолепный музыкант, но у нас нет аккордеона, и мы вам советуем поступить в культпросвет на баян, а потом через год переведем в музыкальное училище. Так случилось, что учитель, который меня учил, он исчез, поменялось очень многое за этот год, я вообще решил бросить музыку. Потому что там немножко было больше политики в профессии, больше в пропаганду обращалось обучение, а мне нужна была музыка. Я решил, что мне не нужно быть пропагандистом, я хочу стать музыкантом, и я все для этого сделал, чтобы стать музыкантом.
Игорь Померанцев: Ты не думал поступить в консерваторию?
Лев Фельдман: После этого училища в консерваторию не принимали документы. Я поэтому переехал в Харьков и там учился в Институте культуры. Сказать, что я жалею об этом, – нет. Я владею всеми теми знаниями и уровнем, сейчас я преподаю в училище. Бывшее музучилище стало училищем искусств, где я работаю со студентами.
Игорь Померанцев: Черновцы – город все-таки с очень глубокими музыкальными традициями, причем и еврейскими, и румынскими, и украинскими. Город, где родился и вырос великий тенор Йозеф Шмидт, он пел здесь в отрочестве в хоральной синагоге. Какие звуки, какие голоса – еврейские, украинские, румынские – ты слышишь в воздухе Черновцов?
Лев Фельдман: Меня часто в интервью спрашивают: "А почему вы не уехали?" Я отвечаю: "Я не уехал, я живу в том городе, в котором родился, я живу в той стране, в которой я родился, и я живу с теми традициями, которые были, когда я жил раньше". Поэтому говорить я могу о двух периодах. Один из самых главных периодов в этом вопросе, для меня он очень дорог, потому что через меня будет оставаться то наследие, которые дали мне те годы, когда я жил в Советском Союзе, а именно в направлении еврейства.
Мои мама и папа воспитывали во мне чувство уважения к искусству и еврейству
Да, все было прикрыто шапкой, нельзя было мацу есть тогда, когда ее нужно было есть, приобретать подпольно, но это все было у меня. Мои мама и папа воспитывали во мне чувство уважения к искусству и еврейству. Поэтому я отдаю предпочтение тому времени, где еврейский язык звучал везде. Мама и папа закончили до войны еврейские школы, они были образованные, мама имела высшее образование бухгалтерское, идишем они владели полностью. Поэтому я все время слышал на улицах больше все-таки еврейский язык, иногда в лексиконе звучал украинский, чаще звучал немецкий, чем еврейский, румынский тоже звучал, но не так, как украинский, меньше. Я его слышал, когда утром открываешь дверь квартиры, стояло очень много людей и продавали все по дешевке, не надо было ходить на базар, а все было принесено. Вот я там слышал, когда мама начинала говорить по-румынски, она освоила, чтобы разговаривать с людьми, румынский язык. Я слышал украинский язык от людей, которые приходили сюда, чтобы продавать свои продукты домашние.
В школе, где я учился, во всех бытовых обстоятельствах русский язык превалировал над всеми. Но, учась с тобой в одном классе, неужели мы не знали украинский? Знали. Я помню этот класс украинской литературы и языка, мы переживали, получая за украинский диктант ниже оценку, чем за русский. В детстве мы не отделяли Украину от Буковины, хотя не понимали, почему здесь одни люди говорят только по-русски, а другие – непонятно, на каких языках. Мы не осознавали, почему русский, я не могу сказать, что я понимал, что это государственный язык и на нем нужно говорить. Говорили на русском, да и все, преподавали на русском.
Я упиваюсь украинским языком, я преподаю в среде украинцев
В нынешнее время я очень рад, совершенно не расстроен тем, что я упиваюсь украинским языком, я преподаю в среде украинцев, сейчас их меньше стало, больше румын, румынское население преобладает в музыкальном направлении, они очень способные. Язык украинский стал моим вторым языком, не русский, а украинский. Я считал, что я русскоязычный, но все-таки я еврей, я знал идиш, я знал, что это мой язык. Мои папа и мама всегда писали, папа нет, но мама писала: родной язык – еврейский. А я должен был писать "русский", конечно, и папа писал "русский".
Игорь Померанцев: Ты основал свой оркестр Feldman band более 20 лет назад. Менялся ли состав музыкантов? И были ли среди музыкантов только евреи, евреи украинцы и румыны? Ведь, кстати, евреи выехали в общем-то из Черновцов, и остались ли евреи в твоем оркестре?
Лев Фельдман: Инициатором организации этого оркестра был такой известный Леонид Фукс, это благотворительный фонд в США еврейский. Это началось в 2000 году, и меня позвали туда. Это все проводилось таким композитором черновицким Леонидом Затуловским.
Игорь Померанцев: Я хорошо знал Леонида.
Я говорю: "А как проверять их, что они евреи?"
Лев Фельдман: Он считал, что я один из тех в это время музыкантов, который может возродить что-то еврейское, и предложил меня Фуксу. Фукс поставил один вопрос, что это будет только еврейское и будут одни евреи. Я говорю: "А как проверять их, что они евреи?" Я считаю, что неважно, играет ли еврей музыку, или украинец, или молдаванин, или немец, или англичанин, главное, что звучит то, что он играет: еврейская музыка, если она еврейская, английская, румынская. Поэтому я ему сказал, что я не подойду вам по тем параметрам, потому что в городе не осталось на тот момент того уровня музыкантов, которые должны были освоить доселе непонятное для них понятие "клезмер".
Я еще тоже сам не понимал, потому что этим не занимался, но раз меня пригласили, то я решил изучить эти сферы клезмера, что это такое, откуда, что это за слово.
В моем оркестре был еврей-агент Фельдман Лев Борисович. Второй еврей – это мой сын, жена у меня не еврейка. Мой сын Фельдман Дмитрий Львович, он известный музыкант был, бас-гитарист, скрипач, лауреат конкурсов. Была еще одна очень интересная женщина, преподаватель музыкальной школы, скрипачка. Все остальное – я набирал просто музыкантов, которые хотели играть в этом оркестре, потому что знали, что руководитель Фельдман Лев Борисович, – это были мои ученики, выпускники.
Сначала непонятно было для них, для чего они здесь существуют. Мне удалось создать именно направление еврейское, они играли через меня, через мою призму. Я объяснял каждое движение, каждый элемент национальной еврейской музыки. Таким образом они объездили со мной всю Европу, мы играли в синагогах, мы играли в православных и разных других культурных заведениях, представляли еврейское искусство.
Помню одно выступление, это было в Австрии по приглашению католического собора, где мы должны были участвовать в мессе, посвященной извинениям папы римского перед еврейским обществом за то, что было сделано в прошлые годы. И мы поехали туда и выступали. Мне понравилось очень отношение. Когда мы зашли, получилось так, что все прихожане встали на колени. Он рассказал о том, сколько сделано в отношении еврейского народа нехорошего, и попросил извинения. Мы играли концерт, он был очень длительный, но ни один прихожанин не ушел до конца.
Игорь Померанцев: Клезмер – это народная фольклорная еврейская музыка, есть свой стиль у этой музыки. Есть, по-моему, элемент фольклора соседей, румынского фольклора, украинского, немецкого. Как это все уживается, кто на кого повлиял?
Лев Фельдман: Евреев не пускали в большие города, они жили в местечках. Поэтому музыка, когда она появлялась от этих музыкальных коллективов, людей, которые начинали развитие своей деятельности, она проходила в сельских и районных центрах, оттуда потихоньку продвигалась в города. Поэтому, если говорить про украинскую культуру, мне она очень близка, румынская культура, молдавская культура.
У нас в Черновицкой области, где было очень много маленьких составов оркестров, кстати, они не были все еврейскими, они состояли из музыкантов украинской национальности, но играли они, неевреи, играли по-еврейски, они играли еврейские свадьбы. Конечно же, на последнем концерте, который был к 20-летию, главным произведением была "Дуйна" и "Гуцульский фрейлекс". "Дуйна" – это молитва, она относится не только к евреям.
Игорь Померанцев: Это румынское слово.
Лев Фельдман: Да, но есть и чешские дуйны, есть венгерские дуйны, есть армянские дуйны. Понятие "дуйна" – это чтение молитвенника, который представляет религию, где языком музыки люди поют и восславляют Господа Бога. У нас такая дуйна была, она была взята мной из пентаграмм других, я просто по-своему ее загрузил. Дальше "Гуцульский фрейлекс". (Поет.) Я так напел немножко, я думаю, люди поймут. Внутренне дыхание – это основа исполнительской культуры инструментальной музыки и вокальной еврейской, это является основой характера музыки еврейской.
Игорь Померанцев: Ты дирижируешь оркестром. Когда ты дирижируешь оркестром, ты про себя напеваешь эту музыку?
Лев Фельдман: По-разному бывает. Не петь про себя и не знать то, что играют, – вообще невозможно стоять перед оркестром. Поэтому я не только напеваю – я живу этой музыкой, я ее проживаю. Основой концерта еврейского в двух отделениях была передача через музыку, через меня характера еврея, еврейства, который заключался в содержании той музыки. Я жестами, я поворачивался в зал, я танцевал.
Игорь Померанцев: Я видел. Я был восхищен твоими танцами.
Лев Фельдман: Я не танцор, но я видел, как делал это папа, как они в компаниях все это изображали. Я имитировал через выражение лица некоторые обороты музыкальные, обращался в зал и чувствовал понимание.
Например, в последнее время очень хорошее произведение было, называется "Еврейская танцевальная", где музыкант-солист, который играет на цимбалах (цимбалы – это инструмент не тот, о котором говорят, что это инструмент больше румынский или венгерский), цимбалы – это инструмент международный, как и скрипка. Происхождение его относится ближе к Востоку. Цимбалист Андрей Войчук, который сейчас работает в Государственном оркестре Украины, он выступал в концерте, я его просил: "Андрюшенька, будь ласков, сыграйте, пожалуйста, так, как я вас учил, с такими ощущениями, что вам очень больно или вам очень радостно".
Я обращался в зал и говорил: "Ну вот, видите"
Когда он начинал играть больно, я сходил с подставки дирижерской и обращался в зал, зал приблизительно тысяча человек, и говорил: "Ну вот, видите". И шел к нему, эту доброту я изображал, эту жалость. И вдруг он начинал играть очень лихую танцевальную мелодию. Я преображался, и зал начинал аплодировать. То есть, если коротко, раскрыть душу свою и направление своей деятельности в пропаганде той музыки, которую я представлял.
Игорь Померанцев: Ты мог бы напеть хотя бы полминуты свою любимую мелодию?
(Поет)
Игорь Померанцев: Как украинская аудитория воспринимает еврейскую музыку?
Лев Фельдман: Это потрясающе. Если бы они не воспринимали, я бы не получил звание "заслуженный деятель искусств Украины", я бы не стал почетным гражданином города Черновцы. Афиша, где было написано "Концерт Feldman band, она могла вместить четыре зала, стояло пять залов и ожидали, когда один зал выйдет. Вот так коротко я могу сказать, не восхваляя себя, а восхваляя украинство.
Почему украинцы любят еврейскую музыку?
Игорь Померанцев: Почему украинцы любят еврейскую музыку?
Лев Фельдман: Родственность в том, что и те, и те преследовались в свое время. Тут надо ответить, почему они не любят русскую, те, которые не любят? Тоже по этой причине: потому что это восхвалялось и они этим унижали нацию. Разговаривая на украинском языке в 40-е годы (я родился в 1948-м), я не могу помнить, я не знаю, что было в 1946-м, в 1950-м тоже еще не понимал, язык украинский так же истреблялся, как и еврейский, который был уничтожен в 1948–49 году, запрещен. Поэтому я считаю, что украинцы видят родственность судеб народов, а сейчас тем более.
Игорь Померанцев: В кинотеатре, когда-то это была синагога, висит мемориальная доска памяти Йозефа Шмидта, его называли немецким Крузе. Музыка еврейская между двумя мировыми войнами как-то отдается, резонирует, аукается в тебе?
Лев Фельдман: Это трагедия тех лет, эта трагедия повторилась сейчас. Если сказать откровенно, я очень боюсь, что придет время, которое будет просто как фотография того времени, одинаковое. Йозеф Шмидт не понимал, он был как наивный мальчик, он не понимал, как можно уничтожить прекрасное. Он не понимал про себя, как то, что он создал, приобретая авторитет в Америке и везде, он пытался вернуться в Европу, где его ждали, чтобы, как и миллионы людей, уничтожить.
Игорь Померанцев: Ты говоришь о двух трагедиях, ты имеешь в виду нынешнюю войну?
Лев Фельдман: Да. Я это вижу, я боюсь, что мы живем в то время, хотя не все это представляют, а я представляю. Я студентам своим говорю о ситуации, которая сейчас создается, о той видимости, что борются с фашизмом в Украине, но представляют собой фашистов, которые борются с народом и хотят его уничтожить. Последняя речь Медведева, которую я слышал, где он говорит о том, что надо идти до границ Польши и очистить все, что тут есть, и мы это сделаем. Это говорит руководитель нации русской.
