Есть ли перемены на фронте? В эфире программы "Лицом к событию" – научный сотрудник Бременского университета Николай Митрохин, военный эксперт из Израиля Дэвид Шарп.
Видеоверсия программы
Михаил Соколов: Сегодня наши гости: научный сотрудник Бременского университета Николай Митрохин и военный эксперт из Израиля Давид Шарп. Поговорим о том, что происходит на фронте войны России с Украиной. Начнем с наступления войск Украины.
Михаил Соколов: Можно ли быть уверенным, что это то самое большое украинское наступление, которого ждали минимум полгода, и оно действительно началось?
Николай Митрохин: Это первые шаги этого наступления. Основные резервы, как заявляет украинская сторона, порядка 90% не введены в дело, но это, несомненно, оно. Мы можем видеть, как последовательно украинские силы, ВСУ прежде всего, наносили удары в разных местах линии фронта и вне его, в российском пограничье, для того, чтобы растащить резервы, как говорят на военном жаргоне, а потом предприняли довольно уверенные разведки боем или атаки на главном запорожском направлении. Хотя Шойгу делит его на южнодонецкое, запорожское и донецкое, но в целом это запорожский фронт. Пока мы видим то, что тактика, избранная ВСУ первоначально, оказалась неудачной. То есть попытки прорыва минных полей и первичных укреплений, то есть опорников так называемых в лесополосах, с помощью танковых колонн, впереди которых идут тралы, прокладывающие путь через минные поля, они не задались, поскольку российские войска были к этому готовы. ВСУ вынуждены были буквально через пару дней сменить тактику на более привычную, более типичную, когда легкобронированные или среднебронированные машины проезжают по полю, высаживают десант у следующей лесополосы с разной степенью успеха, этот десант уже вручную пробует выкурить из лесополосы российские войска. То, что удалось освободить на этом фоне 7 или 8 деревень, – это в принципе совершенно не то, что ожидалось.
Как президент Зеленский сказал, война не голливудский фильм, поэтому не ждите быстро и сразу. Но это совершенно не то, что можно было бы предположить по успешным украинским наступлениям прошлого года, когда тактика прорыва обороны российской такими колоннами небольшими украинской бронетехники была на самом деле достаточно успешной как минимум в половине случаев. Здесь ВСУ приходится менять тактику. Выяснилось, что прорвать четыре линии обороны, между которыми массированные минные поля и существует какая-никакая координация российских групп или видов вооружения российского от бойцов-опорников до вертолетов, которые вылетают с тыловых баз, бьют по таким колоннам дальнобойными ракетами, что-то приходится новое изобретать по ходу дела, чтобы реагировать на подобного рода тактику. Последний важный фактор, что Украине, видимо, не удалось реализовать свой замысел нанести удар через Днепр из-за того, что российская армия взорвала Каховскую платину. Это, видимо, сильно заставило изменять планы на это наступление.
Михаил Соколов: Давид, как вы видите общую картину?
Давид Шарп: Общая картина в главную очередь заключается в том, что украинские силы не вводили значительную часть, львиную долю своих резервов в бой. То, что было введено, имели место частичные успехи, иногда даже более чем частичные, и неудачи, в частности под Ореховом. На уровне макропланирования атаки, когда техника была брошена на минное поле, – это попало на видео, как и действия на микроуровне. Однако по большому счету речь идет только о первом этапе, крупные силы не введены, а это значит, что замыслов украинского командования мы еще не знаем. Есть вероятность, что они сейчас частично корректируют первоначальные планы, видимо, производится работа над ошибками. Потому что атаки, подобные тому, что было через серую зону и неразведанные минные поля, они, конечно же, никуда не годятся, так успех не достигается. Так как замыслы неизвестны, львиная доля резервов не введена в дело, то и все может в любой день или в любую минуту принять совершенно иные масштабы. Причем совсем необязательно на южном фронте, хотя, я подозреваю, южный фронт от Угледара, Донецкой области и западнее, все может пойти иначе. Козыри у украинцев на руках, весь вопрос, как они воспользуются.
Здесь я бы хотел несколько не согласиться с Николаем касательно форсирования Днепра. На мой взгляд, украинцы не планировали форсирование Днепра, у них не было и не должно быть сил на создание полноценного не только форсирования, а в первую очередь удержания и расширения обширного плацдарма на берегу реки Днепр. Это очень сложная задача. В свое время россияне не справились со снабжением правобережной херсонской группировки через Днепр, когда мосты и переправы оказались под ударами артиллерии. Решить проблему создания устойчивых переправ через Днепр при форсировании, на мой взгляд, украинская армия при ее нынешних возможностях не смогла бы. Будь она американской – да, но таких возможностей у украинцев не было. Более того, украинцы, даже планируя в теории такой замысел, должны были прекрасно понимать, что получись у нас форсирование, хотя бы первый его этап, тут-то россияне легко взорвут дамбу в любой момент. Тогда не только плацдарм будет залит напрочь водой, но снабжение того, что осталось, просто станет невозможным. Поэтому форсирование возможно, россиянам дали понять, что такое планируется, они считали это серьезной угрозой, но я считаю, что это был блеф. Реальными могли бы быть только действия украинцев на уровне диверсионном, на уровне переброски разведывательных групп через Днепр. Или в случае, если российская оборона посыпалась на основном участке фронта, то тогда бы возможен был какой-то удар через реку, который уже не требует особой подготовки и не столкнулся бы с серьезным сопротивлением. Еще один аспект: во время относительного затишья, отсутствия масштабных атак на южном фронте в последние дни, украинцы продолжают активно, есть эффективные поражения важных целей в глубине обороны противника в первую очередь артиллерией. Без нейтрализации артиллерии какое-либо масштабное наступление по открытой местности невозможно эффективное. Кроме того, наносятся удары по глубине территории российских порядков на достаточном отдалении от линии фронта. Там, видимо, ключевые цели – склады ГСМ, склады боеприпасов, штабы. Идет, видимо, путем разведок боем, выдавливанием и огневого поражения подготовка какого-то рода активизации. Но где она произойдет и насколько будет масштабной, естественно, мы не знаем, украинское командование нам этого, к сожалению или к счастью, не сообщило.
Михаил Соколов: Получается, что разрушение плотины, затопление в одной части, обмеление в другой, оно на ситуацию сейчас, на ваш взгляд, не влияет?
Давид Шарп: На мой взгляд, россияне решили, что они взорвали плотину, значит, они перестраховались. С сугубо военной точки зрения серьезной угрозы наступлению через Днепр, на мой взгляд, не было. Однако если они считали, что таковая была, какую-то часть своих сил держали вдоль Днепра, в том числе против мелких вылазок, на всякий пожарный, если они часть этих сил сняли после затопления, то ими можно воспользоваться как резервом на основных линиях обороны. Однако эти силы тоже не должны были быть значительными, называлось до нескольких тысяч бойцов – это не то, что мало, но это и не много. Нужно не забывать, что вода сходит. Если кто-то боялся форсирования Днепра, то тогда по этой же логике такое форсирование может стать актуальным. В любом случае, когда вода сходит, беспокоящие действия сил специального назначения или диверсионных групп, переправа их на плавсредствах для такого рода нанесения уколов все равно возможна и сейчас, тем более будет возможна, когда вода сойдет, заболоченная местность подсохнет.
Михаил Соколов: Николай, вы в этих атаках, разведках видите ли какой-то стратегический замысел, который есть у украинского командования или пока сейчас это понять невозможно, как будут использоваться может быть новые какие-то силы, если они используются, тоже хороший вопрос?
Николай Митрохин: Стратегический замысел понятен: разведками боем нащупать слабое место, пройти одну-две как минимум линии обороны, добраться до основной линии, уже определив перспективу прорыва, направлять туда более крупные силы. Попытки атак были как минимум на десятки мест, опять же уперлись во вторую линию обороны, на которой сейчас ведутся бои, по-моему, достаточно безуспешные. Сейчас открывается возможность, наиболее обсуждаемый вопрос, какая возможность будет после обмеления Днепра, как можно воспользоваться ложем Каховского водохранилища в этой связи. Получается, что порядка 10 километров перед российскими старыми позициями в районе Энергодара, вообще на достаточно большом протяжении, теперь пустые. Там в прибрежной полосе заминировано, а русло старое-новое реки до этих позиций 10 километров мокрой пустыни. Мне кажется, никому непонятно, в каком состоянии эта территория, может ли там проходить тяжелая техника или нет. Я подозреваю, что скорее всего в ближайший месяц вряд ли. Но это отрывает возможность Украине переправить войск на эту мокрую пустошь и создать там плацдарм. Что касается прошлых планов, то из обрывочных сообщений было ясно, что ВСУ собирались взять штурмом Каховскую плотину и уже заняли острова ниже по течению, особенно напротив Херсона около города Алешки. Собственно, подошли к окраинам Алешек по островам, вот эти планируемые переправы были через Днепр на острова, с островов на эту территорию. Вполне было возможно захватить эти Алешки, выйти фактически на трассу к Крымскому перешейку. Тем более что город относительно заметный, там могли бы укрыться достаточные силы, держать плацдарм. Собственно, это все было сорвано взрывом плотины. Сейчас после того, как вода сходит, есть проблема с островами в русле Днепра, там почва мокрая, поэтому через них переправлять сейчас тяжелую технику сложно. Опять же через месяц, когда все на летнем солнце подсохнет, а в Украине сейчас ожидают температуру в этих районах до 33 градусов, ситуация может опять поменяться, и вопрос с переправой ниже по течению, чем русло бывшего водохранилища снова будет актуален. Что касается общей картины, то, на мой взгляд, у ВСУ остается значительный резерв, как возможность наступления на Волноваху и Докучаевск – это самый юго-восточный угол фронта, где относительно слабые линии российской обороны, во всяком случае по западным картам, которые сейчас известны.
Наоборот, можно тактически и стратегически очень сильно выиграть, поскольку с этого угла открывается возможность движения как на северо-восток, то есть в пригороды Донецка, так и на юг к Мариуполю, даже на юго-запад к Крымскому перешейку, Бердянску и прочее, сворачивая весь российский фронт и российские укрепления. Это не только мои мысли – это обсуждается среди тех же российских "военкоров" как возможный план украинского решительного наступления. Ситуация покажет, насколько ВСУ, если оно вдруг решит наступать в этом направлении, будет способно пробить оборону именно здесь. Похоже, что украинское военное командование действительно сильно бережет жизни граждан Украины, поэтому пытается на каждом направлении сначала все-таки попробовать ударными отрядами определить ту самую брешь, в которую можно вклиниться. Подобная тактика ведет к тому, что российская армия имеет возможность видеть это и перебрасывать в нужные места резервы. Я думаю, тех же самых артиллерийских орудий у России еще много, есть еще танковые резервы, которые концентрировались всю зиму – начало весны севернее Бердянска. Поэтому, мне кажется, подобного рода попытки прорыва будут более-менее эффективно купировано. Но будем надеяться на лучшее.
Михаил Соколов: Что можно сказать об оборонительных сооружениях, которые появились за последний месяц как раз перед началом контрнаступления? Насколько это серьезная полоса препятствий для украинской армии?
Давид Шарп: Мы, конечно, можем сделать вывод, что Россия, насколько могла, серьезно готовилась к наступлению. Масштабы инженерных работ не скажу, что поражают, но очень впечатляют. В первую очередь это эшелонированность обороны. Буквально весь юг от Угледара и западнее насыщен линиями обороны. Однако с обороной самый важный момент то, как она осуществляется командованием и непосредственно размещенными на ней частями, как в случае угрозы обороняющиеся маневрируют резервами. Здесь, естественно, какие-то выводы делать рано. Вопрос должен звучать так: как налажена оборона в целом, а не только ее инженерная составляющая. Более того, об инженерной составляющей можно судить не только по спутниковым снимкам, а в первую очередь, посмотрев на эту линию вблизи. Проверкой обороны на прочность, я имею в виду вторую и третью линии, во многих местах и первую, может стать лишь выход украинцев на эти рубежи. Я не знаю, естественно, планов украинского командования, где оно планирует по-настоящему главные удары, если говорить о южном направлении, то очень желаемой для украинцев была бы попытка навязать противнику маневренную войну. То есть осуществить где-то прорыв и сделать его глубоким, дабы угрожать флангу и тылу обороняющимся группировкам на западе и востоке. В качестве одного из таких мест назывался Временский выступ.
Там в случае глубокого продвижения возможно создать угрозу флангам и тылам группировок. В противном случае такая попытка продавить линию за линией лобовыми атаками в лучшем варианте способна принести частичный успех, то есть очень медленный территориальный успех, естественно, с большими потерями. В худшем случае больших неудач быть не может, когда ты атакуешь мелкими силами на разных участках. Однако небольшие неудачи тоже вероятный вариант, но тогда ни о какой маневренной войне речи быть не может. Понятно, что оборона россиян насыщена, во-первых, количественно. В сравнении с осенней фазой прошлого года после того, как российская армия отступила с правобережья Херсонщины, линия фронта существенно сократилась, а численность российской группировки выросла. То есть насыщение очень значительное по сравнению с прошлым годом. Однако линия фронта, где российская армия находится на украинской территории, она все равно длинная, несмотря на насыщение ее частями. Можно оценить группировку российскую тысяч 400 плюс-минус человек, все равно есть слабые места, защитить полностью, оставить без уязвимых мест такую протяженность нельзя. Задачей украинцев является нахождение этих слабых мест, в том числе путем расшатывания, естественно, сделав работу над ошибками после неудачных атак. В противном случае, если не найти слабых мест и не привести к тем или иным прорывам, то ситуация будет либо фатовой, либо носить такой характер небольших продвижений, где-то более успешно, где-то менее успешно. Я думаю, что от плана достигнуть чего-то серьезного, то есть прорыва с последующей угрозой тылам и флангам российских группировок, украинцы не отказались. Украинское командование ищет подходящие возможности и попытается их реализовать в ближайшее время.
Михаил Соколов: Что можно сказать о технических средствах, артиллерия, танки, авиация, средства ПВО, каково здесь соотношение сил в данный момент?
Николай Митрохин: Мы цифры какие-то по технике знаем только с украинской стороны. При этом опять же мы знаем цифры западных поставок в Украину, но общее количество танков. Пригожин, например, утверждал, что их у Украины три тысячи, притом что с Запада этих танков поставлено пока в пределах полутора сотен. Куда-то делись 500 машин или около того, которые были захвачены в районе Изюма российских украинскими войсками, в том числе в работающем состоянии. При этом у России довольно много танков разных моделей, в основном устаревших танков, но этого вполне хватает для отражения украинских атак. Поскольку основное средство поражения, во всяком случае пока, украинской техники – это минные поля, классические мины. Сейчас начали, например, в районе Кременной и Марьинки использовать, подобные попытки фиксировались прошлой осенью, такие бронированные "шахид-мобили", когда бронетранспортеры без вооружения или даже танки старых моделей забивают взрывчаткой несколько тонн и направляют на украинские позиции, на украинский опорник, чтобы там взрывом разнесло все. Эти попытки в большинстве случаев бессмысленны, поскольку такие машины подрываются либо на украинских минных полях, либо уничтожаются выстрелами из гранатометов, в отдельных случаях доезжают. Идет война в основном теми же самыми старыми советскими вооружениями. С украинской стороны, разумеется, используются новые немецкие танки "Леопарды", американские бронетранспортеры "Брендлис" с улучшенным характеристиками, но никакого решающего значения это явным образом не имеет. Из того, что действительно значимо – это по-прежнему "Хаймерсы", которыми удается доставать по российским штабам и тылам, новые ракеты британские "Шторм шедоу", которыми достаточно эффективно можно бить по дальним российским тылам. Опять же российские "левши" учатся подковывать блоху, научились, например, перехватывать полный пакет "Хаймерсов" в небе, то, что сначала не могли несколько месяцев сделать.
Очень эффективна и очень насыщена российская оборона радиоэлектронной борьбой, подавляют украинские беспилотники разных типов, которые фактически дальше линии фронта улететь в районах боевых действий в российский тыл не могут. "Байрактары" турецкие, которые были как оружие первого периода войны, российские системы научились сбивать эффективно, теперь они используются только из глубокого украинского тыла. Идет война технологий, нарастает производство и применение дронов разных типов с обеих сторон, что интересно в плане развития военных технологий. Мне кажется, что при несомненной новизне и при более высоком качестве западной техники всех типов, которую используют украинские военные, тем не менее, широкий спектр производимых в России вооружений за счет населения и бюджета, а также количества этой техники вкупе с достаточно умелым применением очень во многом новизну и продвинутость западной техники нивелируют. Поэтому полагаться на то, что Украина получит какое-то новое чудо-оружие, за счет этого добьется каких-то значимых преимуществ, можно, но случается такое редко, как было, например, с "Хаймерсами" на первой стадии или с "Джавелинами" при российских атаках. Сейчас в ходе наступления показывает, что преимуществ значительных нет, только, может быть, за счет дальнобойных ракет.
Михаил Соколов: Сегодня на публике появился Владимир Путин и высказался о ситуации.
Михаил Соколов: Дальше Путин привел некие цифры, которые выглядят не очень убедительно, из области научной фантастики. Что-то понятно сейчас по потерям сторон, насколько они велики, сколько могут быть велики дальше в этой войне, которая все-таки идет с неким доминированием пока в сфере авиационной у России?
Давид Шарп: По потерям сторон мы можем судить по всякого рода косвенным причинам, естественно, по визуализации. Это наступление, в частности, действия сторон на юге за счет съемок с беспилотников и с земли в достаточной степени визуализировано. Конечно, нельзя утверждать, что все, что мы видели, все, что систематизировано на проекте "Орекс", – это исчерпывающие цифры, естественно, нет. Однако, это минимально, по этой наступательной операции относительно близкая цифра потерь. Они значительные. Однако сказанное Путиным, он назвал 245 танков и свыше 680 бронемашин, то есть за 900 единиц бронетехники, эти цифры, естественно, за гранью абсурда, по-моему, их озвучивание только дискредитирует в очередной раз сводки российского командования. Тем не менее потери украинцев велики, визуализировано полторы сотни по всем фронтам единиц техники. Российские потери приближаются к этим цифрам. Это говорит о том, что, несмотря на проблемы у наступающих, им удается достаточно эффективно поражать противника. Напомню, что в течение всей войны, если судить по визуализации, пропорция была примерно три с чем-то в пользу украинцев, сейчас она близка один к одному во время активного украинского наступления. Такого рода потери непросты для украинцев, особенно когда теряется техника, личный состав без достижения серьезных задач. В частности, тот самый случай под Ореховым, где в одном месте оказались брошенные танк "Леопард" и БМП "Брэдли, наглядный тому пример. Для реализации преимуществ западной техники, естественно, необходимо ее использовать должным образом. В том случае, если ехать по минному полю и попасть под удар артиллерии, что западная техника, что российская, что советская будет выведена из строя и уничтожена. Единственный плюс западной в этом случае, что у экипажа и персонала больше шансов выжить или остаться невредимыми, а у техники не уйти в безвозврат. Я бы не преувеличивал значимость российской авиации. Конечно же, она фактор, однако использование вертолетов Россией выглядело наиболее эффективным, когда они были по брошенным машинам и по статичным целям. Авиация по-прежнему атакует из-за линии фронта и не высокоточным оружием, как правило. То есть это беспокоящий фактор, но с самого начала войны он не был решающим и даже на второстепенный пока не тянет. То есть российская авиация – это некий опасный потенциал для украинцев, однако в целом если говорить по большому счету, то ПВО до сих пор купирует эту угрозу. И это один из главных провалов в подготовке к войне и собственно в ходе войны российской армии, российского командования. Авиация, которая принадлежит державе, позиционирующей себя как авиационную, производящей, казалось бы, весь спектр авиационной техники и средств воздушного нападения, фактически оказалась неспособной подавить ПВО не только советского производства, советского уровня конца 1970-х – середины 1980-х годов и не оказалась способна действовать эффективно на территории противника за пределами линии боевого противостояния. Собственно, повышение активности, понижение активности, но серьезного роста ее эффективности пока незаметно. Обеспечение эффективного ПВО в районе линии фронта является одной из важнейших задач украинского командования. Потому что в противном случае авиация , даже не особенно эффективная, как российская, может стать более существенным фактором.
Михаил Соколов: Какие-то отвлекающие операции, которые проводят стороны во время этих боевых действий, они оказывают воздействие на то, что на главном поле боя сейчас происходит? Условно говоря, резервы перебрасываются куда-то, если говорить о России, например, в Белгородскую область. Например, российские силы сделали попытку наступления на Марьинку и Авдеевку, чтобы связать, видимо, украинские войска. Что-то в таком смысле происходит?
Николай Митрохин: С 1 июня отмечается активность не только на всей линии фронта, но и на российско-украинской границе. Если посмотреть российские военные сводки более реальные, чем официальные сообщения Министерства обороны, то идут непрерывные обстрелы Брянской, Курской, Белгородской областей со стороны Украины, сел в приграничных территориях. Порой на десяток-полтора километров вглубь летают беспилотники. Украина пытается уничтожить какие-то российские военные подразделения, стоящие в приграничной зоне, продемонстрировать возможность, что в любой момент на этом направлении может появиться новое украинское подразделение, которое зайдет на территорию под любыми флагами или без оных, последствия этого могут быть самые разные. Потому что прорыв так называемого Русского добровольческого корпуса в Грайвороне показал, что в принципе даже в нынешней ситуации на совершенно очевидном направлении условная бригада ВСУ на танках и бронетранспортерах могла бы дойти до как минимум пригородов Белгорода достаточно спокойно. Таких направлений в трех приграничных областях России два десятка, где ВСУ могут, например, спокойно оккупировать несколько десятков районов международно признанной территории Российской Федерации. Поэтому Россия вынуждена, безусловно, перебрасывать определенные группы и определенные силы для защиты этих приграничных территорий.
Например, спецназ "Ахмат", который раньше был фактически резервным подразделением, выполнявшим функции либо зачисток, либо заградотрядов прифронтовой территории, теперь он вынужден как минимум частично базироваться в том же самом Грайвороне. А до этого туда заходила 30 дивизия российская из группировки, базирующейся где-то в районе Валуек, для того, чтобы выдавить подразделения ВСУ, которые были в Грайвороне. Да, Россия оперирует резервами, да, она их размазывает по более широкому направлению, но пока ничего не говорит о том, что происходит перераспределение стратегических резервов. Условно говоря, у России есть три крупных группировки с резервами. Одна из них находится на стыке Луганской области Украины с Белгородской областью, вторая группировка находится в районе Донецка, именно она воюет за Авдеевку, за Марьинку и прочее, третья группировка резервная находится севернее Бердянска, Мелитополя, она, соответственно, затыкает дырки в случае необходимости в запорожском фронте, должна отреагировать, если ВСУ будет налаживать переправу через Днепр серьезную. Пока мы не видим перераспределения резервов между этими группировками, значит, все, условно говоря, идет пока по российскому оборонительному плану.
Михаил Соколов: Я хотел бы еще один сюжет затронуть, связанный с актуализацией ядерного фактора, что действительно стало достаточно важной темой последнего времени.
Михаил Соколов: Как вы видите розыгрыш этой карты ядерной, зачем это делается снова?
Давид Шарп: Розыгрыш ядерной карты – это все то же продолжение ядерного шантажа западных стран, который, надо признаться, из-за в первую очередь чрезмерной осторожности администрации Байдена частично работал на протяжении этой войны. Он призван замедлить поставки вооружения Украине, непоставку каких-то конкретных наименований, в частности, той самой ракеты "Атакас", которые до сих пор до Украины так и не дошли. И вообще заставить Запад быть более осторожным во всех отношениях. Но опять-таки успех здесь частичный. По большому счету все прекрасно понимают, что это блеф, все равно учитывают небольшую вероятность того самого возможного неадеквата, отсюда и осторожность. Как я считаю, она несколько излишняя, хотя, естественно, в такого рода делах подход должен быть серьезный, учитывать нужно самые даже маловероятные факторы. Размещение в Беларуси с военной точки зрения такого военного оружия никакого значения не имеет. Если Россия собралась бы применить ядерное оружие против НАТО – это был бы путь к концу России очень ускоренный. В глобальном противостоянии с НАТО ядерном фактор нахождения тактического ядерного оружия в Беларуси никакого значения не имеет, если стороны наносят друг по другу удары гораздо более серьезные. Если бы было желание применить ядерное тактическое оружие в Украине, опять-таки для этого нет необходимости размещать его в Беларуси. Шаг, предпринятый для того, чтобы еще раз эта тема была на слуху, попугать американцев и заставить их отказаться от чего-то, быть осторожнее. Частично это работало на протяжении войны, однако переоценивать значимость этого я бы не стал. С другой стороны, полностью отрицать опасность такого рода нельзя. Тем более, когда речь идет о стране, где почти все зависит от одного человека и его самого ближайшего круга.
Михаил Соколов: Николай, что-то, может быть, дополните?
Николай Митрохин: Я абсолютно согласен, что размещение ядерного оружия в Беларуси – это скорее подогрев самомнения Лукашенко или создание при этом особой доверительности между странами, но с практической точки зрения значения это не имеет. С другой стороны, если говорить о тактическом ядерном оружии, боеприпасах малой мощности, то Россия, безусловно, оставляет за собой подобную возможность, хотя, условно говоря, шанс применения их, с моей точки зрения, существенно ниже, чем это было прошлым летом, когда у России резко не хватало войск, была угроза обрушения фронта, который частично в результате и произошел, но рассматривались и более печальные варианты. Для сдерживания украинского наступления опять же на правобережье Днепра были условия для применения такого оружия, заявления были на тот момент гораздо более горячими. Поэтому я думаю, что Россия в принципе, Путин лично оставляет за собой подобного рода возможность, что называется, это греет душу, но реальная военная обстановка на фронте такова, что в применении подобного оружия нет особой необходимости. Продемонстрировать свою мощь, показать, что у России все хорошо, все под контролем, такое оружие есть, и оно в итоге спасет, если даже положение на фронте будет провальным для российской армии, такие самоутешительные разговоры в России происходят, они оживились буквально в последние две недели. В этом плане слова Караганова взаимоувязаны с сегодняшним выступлением Путина, в котором он опять же подробно рассказывал про обновление ядерной триады в России, явно все это было сделано неслучайно.
Михаил Соколов: Что знают обычные россияне о положении на фронте? Мы об этом их и спросили.
Михаил Соколов: На ваш взгляд, удается ли путинскому режиму скрывать реальность происходящего за потоком военной и политической пропаганды, которой наполнено российское телевещание, например?
Николай Митрохин: Пока катастрофы на фронте нет, скрывать особо нечего. Да, уничтоженная техника любой из сторон, поскольку я смотрю и российские, и украинские пропагандистские источники, они на самом деле очень похожи. Единственное различие состоит в том, что в российских так называемых "военкоровских" каналах идет довольно много достаточно оперативной информации и детальной информации о конкретных боях или проскальзывает информация о реальном положении отдельных воинских частей, а в украинском информационном сегменте этого практически нет или очень редко бывает, поскольку там гораздо более высокий уровень самодисциплины, взаимной дисциплины, украинское правительство гораздо лучше контролирует распространение информации, чем российское. В принципе если посмотреть на ситуацию с украинским наступлением, вот уже три недели идущем, то принципиально 8 деревень за три недели – это трудно назвать серьезными изменениями фронта. Если говорить о более общей перспективе, то в принципе ситуация принципиально не меняется как минимум с ноября прошлого года, когда Украине удалось освободить правобережную часть Днепра. Были небольшие российские успехи, связанные с завоеванием Соледара и Бахмута, кровавые, оплаченные большими жертвами, но, тем не менее, это был захват территории. Собственно, ситуация уже стабильна, ситуация неприятная для российского общества, тяжела, поскольку никакой победы нет. Общество пытается это дело купировать, максимально отстраняться от этого. В этом плане показательно, что в России с конца апреля началось сворачивание кампании Z и V символики, пропаганды этой символики, вообще символики войны, что было связано, видимо, с тем, что население начало массово отказываться не только от использования этой символики, но и от использования символики победы в Великой отечественной войне в виде георгиевских ленточек, число которых резко сократилось, использование их гражданами резко сократилось по сравнению с предыдущими годами. Поэтому российское политическое руководство решило все это дело сворачивать, вообще всю войну переводить в режим информационной рутины.
