В трех отдаленных деревнях Иркутской области живут голендры – потомки голландских протестантов, которые несколько сот лет назад переселились на Западный Буг – подальше от религиозных войн и гонений. Там они начали говорить на смеси польского, белорусского и украинского. В начале XX века несколько семей в поисках лучшей жизни отправились в Сибирь.
- Села, где живут голендры, – Пихтинск, Среднепихтинск и Дагник – они называют по-своему: Замустэче, Новына и Дахны.
Советская власть принесла голендрам новые репрессии и гонения – и за их религиозность, и за немецкие фамилии. Во время Второй мировой войны голендров посчитали немцами и отправили в трудовые лагеря вместе с военнопленными.
Но они сохранили свои традиции и культуру. История голендров – в фильме Владимира Севриновского в документальном проекте "Признаки жизни".
Рассказы голендров
И поехали народы сюда в Сибирь
– Более ста лет назад была столыпинская реформа, Столыпин предложил переселение народа из густонаселенных мест в менее населенные, то есть в Сибирь. И поехали народы сюда в Сибирь. Наши предки жили на Волыни – это правый берег Буга, через речку была Польша, с этой стороны Украина, там по северу Беларусь. Казацкие войны были, потом германская война была, постоянно притеснения, притязания со стороны других народов, поэтому решили все-таки переехать. С 1911 по 1915 год сюда приехали более 200 человек – 36 семей.
– Язык у нас такой, потому что тут Польша, тут Украина, тут Беларусь, общение шло, 300 лет прожили там, смешался язык. Чистый польский, чистый украинский, чистый белорусский нам не понять. Мы разговариваем на своем языке, уже столетиями выработалось, сейчас перевоспитать очень сложно.
Многие не вернулись с Трудовой армии, умерли от голода, не смогли вынести тяжелого труда
– Когда революция возникла в России, то белогвардейцы были здесь, то рабоче-крестьянская власть устанавливалась. И когда шел набор в ту или иную армию, люди старались скрываться. Когда [на подъезде к селу] был слышен конский топот, как только услышали, что кони топочут, мужики сразу пряталась, потому что не знали, кому верить: либо белогвардейцам, либо советчикам. Какая власть лучше – никто никогда не определял.
– Легенда ходила, что, когда голендры приехали на переселенческий пункт, их спросил начальник пункта о национальности, и они сказали – голендры. Он говорит: "Я не знаю такой нации. У вас фамилии немецкие, давайте я вас немцами запишу и поселим вас". Вот мы стали немцами. Это отразилось во время Второй мировой войны. Отец с 1942-го по 1946 год был в Трудовой армии. Они жили за колючей проволокой. Это был лагерь, там военнопленные немцы были настоящие, под охраной. И вот пленные немцы не признавали голендров за немцев, и русские не признавали за русских. Они, получается, между двух огней были. Многие не вернулись с Трудовой армии, умерли от голода, не смогли вынести тяжелого труда, работы. Были случаи – кто-то пытался сбежать, застрелили. А после войны и до конца 50-х годов в армию с Пихтинска парней не брали.
Как папу забрали, мама пахала на своей корове в колхозе, сеяла
– Я родилась 20 декабря 1937-го, а записана 2 января 1938-го. Мне 7 лет было, как папу в армию забрали. Мама осталась, нас трое. Пока папа был, был хлеб, было все, а как папу забрали, мама пахала на своей корове в колхозе, сеяла. Мы стали когда подрастать, в колхозе помогали молотить зерно. Сами ткали, пряли, и просо, и сеяли. Мы тогда уже сами молились и пели, но все на польском, потому что русской литературы у нас не было. Дети наши "Отче наш", как я говорила на польском, так они на польском и говорят.
– Что у нас было строго – это женитьба и замуж. Не имели права жениться или замуж выходить за пределы этих трех деревень, только на своих, голендрах. Это тоже было до 50-х годов. А в 50-е годы, когда уже пошли учиться, туда-сюда разъехались. И еще война принесла свои коррективы. Кто был в Трудовой армии, кто-то вышел замуж, кто-то женился и вернулись оттуда уже с женой или с мужем. У меня у одной тетки оба сына приехали, привезли жен себе с Трудовой армии, и мать отправила этих девушек обратно назад. А другая тетя, сестра этой, приняла свою дочь с зятем. Зависело от родителей.
Трех человек у нас расстреляли из-за религии, пасторов. Также раскулачивали, забирали последнее
– Были стычки, драки, потому что нас считали фашистами. Мой муж, когда учился в институте, называл себя Николай Анатольевич, хотя отчество его было Адольфович. Для нас это было очень тяжело. Было притеснение по религии, трех человек у нас расстреляли из-за религии, пасторов. Также раскулачивали, забирали последнее. Это по всей стране было, все это претерпели.
– На Рождество всегда собирались. Раз Рождество наступило, люди были глубоко верующие, бросили работу, едут домой, чтобы провести службу. А в деревне жил такой Адольф, он видел, как люди приехали домой, [и донес]. Всех этих людей, которые ушли с работы, арестовали, одного расстреляли, короче, так получилось, что все не вернулись домой. По одному навету погибло сколько людей. Отец семейства погиб, дети потом росли без отца. И его же сын тоже оказался в этой же истории, на своего сына, получается, доложил. Как ни старался его освободить, его не освободили. Он не знал, что его сын там. Наговорил на людей, и пострадал его же сын.
Посмотрел на суп, у него чуть не слезы, он говорит: "Это моя мать варила, когда мы жили на Волыни"
– В 2004 году приехали два брата, голендры из германского общества голендров, – знакомиться с голендрами Сибири. И вот тут они все нам рассказали, откуда переселение какое, как все это было. Они удивились, что здесь все сохранилось: культура, язык, обряды, традиции. Они говорят: а мы-то все потеряли. Даже кухня, и то у нас еще сохранилась. Одно из блюд приготовила моя супруга – суп на молоке, и туда из теста такие блинчики твердые дергаешь и бросаешь в молоко. Я очень люблю это блюдо. Когда поставила на стол, из этих двух братьев старший взял ложку, посмотрел на суп, у него чуть не слезы, он говорит: "Это моя мать варила, когда мы жили на Волыни, а у вас это все в Сибири есть. Почему у нас нет на Западе, а здесь есть?" Тоже была интересная встреча в Германии в 2016 году, когда общество германское пригласило нас туда, нас ездило 10 человек, делегация. Сидит одна бабушка в коляске, ей под 90 лет, слушала-слушала, в основном на немецком языке, переводчик для нас, для сибиряков переводил. Она говорит (на языке голендров): "А мне сказали, что сюда приехали люди, которые знают нашу речь. А никто не говорит, только по-немецки и по-русски". Я это услышал, и вместе с еще одной женщиной из наших мы к ней подошли, я заговорил с ней, она как начала плакать: "Дождалась я, услышала свой язык”. Я стал с ней говорить, она говорит: "Только ты не торопись, потихоньку, чтобы я могла разобрать смысл слов". И мы с ней так говорили часа полтора.
Мы плакали, молились. 6 месяцев пробыл, на войне ранили, в госпитале сейчас в Иркутске
– Слава Богу, Бог давал возможности, все пережили. Дай Бог, сейчас пережить. Внука забрали, осенью по мобилизации, повестку в 10 вечера принесли. В субботу принесли, а в понедельник в военкомат поехали. Одежду, все покупали сами. Как ты врать будешь, как открутишься? Повестку дали – поехал. А не идешь – в тюрьму. Мы плакали, молились. 6 месяцев пробыл, на войне ранили, в госпитале сейчас в Иркутске. Он начинает рассказывать и плачет. Рассказывал, как их ранили, его и еще двух парней. Внук говорит, относились очень небрежно и халатно. Когда их ранили, там парень был, они вместе шли. У внука рука была раздроблена, он сам шел, и на коленках, и всяко ползли, говорит, через речку переходили, и он помогал тому парню. Потом переползли, вышли, какая-то попутная машина подобрала их. Этого парня нельзя было сидя везти, надо было лежа, у него кровь вся вышла по дороге. [А люди в машине] меж собой говорят – и внук слышит, – что их выбросить по дороге. Бог хранил, мы за него молились. Он прямо говорит, что чудом Божьим спаслись. В Украине братья есть двоюродные мужа. Когда ранили, позвонили им, сообщили. Нет-нет – и звонят сюда, спрашивают, когда в больнице был: "Может быть, помочь вам?". Я читала Библию, мы от одного Адама, мы все дети его и все внуки его. И детям говорю: дети, чтобы разницы не было, чтобы мы любили всех, кто пришел, приняли, накормили.
Если бы мы оказались оккупантами, мы бы не жили так спокойно
– Когда узнали, что война в Украине, – это было очень тяжело. У меня там тоже родственники живут, поэтому мы за них очень переживаем, как и что там. Мы всегда были дружны с украинцами, всегда принимали и понимали их. Поэтому, когда возникла необходимость помогать нашим людям, которые воюют там с украинцами, больше сейчас с иностранными воинами, мы помогаем, мы собираем одежду. Некоторые трения существуют, у некоторых есть родственники в Украине, они не понимают, почему Россия напала. Они не понимают, поэтому прервали всякие отношения с нашими людьми, которые проживают здесь, в Сибири, считают, что оккупантами мы являемся. Я думаю, время расставит все точки над i, люди поймут, что они ошибались. Если бы мы оказались оккупантами, мы бы не жили так спокойно, по-другому смотрели бы на эту ситуацию. А так мы живем спокойно, переживаем. Мы просим Бога, чтобы он восстановил справедливость, чтобы Украина освободилась от иностранных своих помощников, чтобы все-таки нашла свою дорогу в жизни. Придет время когда-то – мы все равно наладим свои отношения, и будет единый народ – россияне. Я думаю, все равно эта правда восторжествует.
– Где я родился – это была самая большая деревня из всех трех наших деревень голендров, но сегодня там осталось 30 процентов населения, все уже уехали, остались пенсионеры или предпенсионного возраста. Как и по всей России люди из деревень уходят, так и здесь уходят. Вокруг Пихтинска исчезло, наверное, деревень 15-16, а Пихтинск остался почему-то, сохранился. Я своим внукам говорю, чтобы 150-летие Пихтинска отметили обязательно.
