Выставка "Юрий Пименов" / кураторы Е. Воронович, Н. Чернышева. – 8 сентября 2021 г. – 9 января 2022 г. – Государственная Третьяковская галерея. Москва.

Юрий Пименов. Непридуманные истории / авт.: Т. Пименова, И. Андроников, Ю. Вечерский, М. Кнебель. – М.: Музей русского импрессионизма; Кучково поле Музеон, 2022.

Похожий скорее на тренера по лыжам или гимнастике, чем на академика живописи, живой и смешливый, казавшийся, несмотря на седину, таким моложавым. Лёгкий на ногу и остроумный, необыкновенно много успевавший, он не успел, в общем-то только одного, – состариться.

Таким Юрий Пименов запомнился одному из его учеников во ВГИКе – художнику Юлию Вечерскому. На первый взгляд, художник Юрий Пименов (1903–1977) имел счастливую судьбу и прожил долгую успешную жизнь. Он был номенклатурным советским живописцем – академиком, лауреатом Сталинской премии (1947 и 1950 гг. за театральные постановки), следовательно, не страдал от отсутствия заказов и работы. Пименов был, что называется, "выездным" художником. Он посетил Германию и Италию в 20-е годы. Его панно украшали советские павильоны на Международных выставках в Париже в 1937 г. ("Стахановское движение") и Нью-Йорке в 1939 г. ("Физкультурный парад"). В 1958 г. побывал в Париже, Афинах и Венеции (на Биеннале), выпустив следом книгу путевых очерков и зарисовок – "Год путешествий" (1960). Надо сказать, что Пименов сделал несколько подобных книг, где эссеистика соединялась с графикой: "Подмосковье", "Новые кварталы", "Таинственный мир зрелищ". При жизни Пименова были его персональные выставки в Японии, Индии и странах Восточной Европы. Он четверть века преподавал в Институте кинематографии (1945–1972 гг.), сотрудничал с театрами (ЦТСА, ГАБТ и др.). Наконец, последнее по счету, но не по важности: Пименова и его родных не репрессировали, работа его не подвергалась разгромной критике со стороны советской власти. Он был признанным и любимым многими художником, чья популярность покоилась на трех "китах", перечисленных им самим, – тонкости, точности и очаровании.

Большая монографическая выставка в здании Новой Третьяковки, где экспонировались его работы различной тематики и техники (разделы выставки: Новый реализм, Импрессионизм, Война, Москва и москвичи, Новые кварталы, Путешествия, Таинственный мир зрелищ), а хронологический и тематический принципы в какой-то момент перемешались, как будто подтверждает благополучие артистической судьбы Юрия Пименова. Но так кажется лишь поверхностному взгляду, на самом деле она демонстрирует скорее трагическое перерождение художника.

Нужно отступить в сторону и обратиться к истории литературы. Когда Ж.-П. Сартр писал монографию о Шарле Бодлере, то для характеристики жизненной стратегии поэта он употребил определение "отложенное самоубийство". Случай Бодлера не уникален, исследователи жизни и творчества Александра Блока отчасти склонны рассматривать историю русского поэта в свете той же теории. История советской литературы знает и случаи творческого самоубийства с последующим возрождением. Борис Пастернак "убил" себя на рубеже 20–30-х годов, следующий свой сборник стихов так и назвал – "Второе рождение" (1932). Думаю, позже он сознательно приурочил кончину доктора и поэта Юрия Живаго к тому же времени – времени "великого перелома" в истории страны. Нечто подобное произошло и с художником Пименовым. В автобиографии 1951 г. он написал следующее: В 1931 году я был болен и больше года не работал совершенно. Дочь художника Татьяна Пименова сообщает в мемуарах: В это время было уничтожено много его работ предыдущих лет. Уничтожено им самим, без сожаления и надежд на то, что когда-нибудь они будут востребованы (Татьяна Пименова. "Моему отцу с любовью"). Некоторые из этих работ были репродуцированы и экспонировались на выставке. Какой же художник заболел и уничтожился в 1931–1932 гг.?

Юрий Пименов учился во ВХУТЕМАСе в 1920–1924 гг. (не окончил) у С. Малютина, М. Шемякина, В. Фалилеева и В. Фаворского. Дебют его состоялся в 1924 г. на 1-й дискуссионной выставке Объединений активного революционного искусства. Тогда же и там же возникла художественная группа сверстников – Андрея Гончарова, Александра Дейнеки и Юрия Пименова, чуть позднее ставшая ядром Общества станковистов (ОСТа). В 1951 г. сам Пименов так характеризовал интересы друзей и их творческие особенности: Футбол, бокс, заводская архитектура, подъемные краны – все новейшее, наисовременное было страстью моей и многих моих товарищей. Я очень спешил все сделать, но жизнь изображаемого знал поверхностно, получались не люди и вещи, а знаки вычурно приблизительные, с ассортиментом готовых жестов (Автобиография). Жили и творили они с удовольствием; сохранились литературные свидетельства, например, поэма "Вино" (1924), написанная Андюром Пиго (псевдоним, составленный из имен Гончарова и Пименова):

Стекая каплями, стаканы ставя криво,
Крадётся крик и тишина пьяна,
И тост встаёт из темной тины пива,
Из сонной темноты уснувшего вина.

Сброшены грусти тонны,
Сломаны метры мер.
В лете пьяного тока
Времени взят барьер.

Снова цветет аралия
В тропиках нашей души,
Что же, друзья, не пора ли
Разума свет потушить.

Нами забыты числа,
Точности сломан ток.
Хочешь, и нового смысла
Мы развернем моток.

Заперты тыла пути,
Взорван назад мост.
Жизни забыт тик.
Это был лучший тост!

Художественные искания и достижения Пименова шли в направлении экспрессионизма. Такая эстетика и техника позволяла выразительно раскрывать темы военно-революционных жертв, борьбы пролетариата с эксплуататорами, социалистического индустриального рывка и эффектного буржуазного разложения (цикл "Перегоним!", иллюстрации к поэзии А. Жарова, картины "Инвалиды войны", "Солдаты переходят на сторону революции").

На рубеже 20–30-х гг. советская власть усиливает давление на авангардистов, ужесточает критику формализма и формалистов, фактически единственным легальным "символом веры" в изящных искусствах остается социалистический реализм. И хотя Пименов не подвергается разгромной публичной критике, но неизбежность творческой перестройки вызывает кризис. В 1931 году происходит раскол в правлении ОСТа. Счастливый молодожен – а в том же 1931 г. Пименов женился на Наталье Бернадской, они благополучно прожили много лет и ушли друг за другом, – не может писать, уничтожает работы, страдает нервным расстройством.

Год спустя совершается "второе рождение" Пименова. Тонкий сатирик, острый график, жёсткий экспрессионист – умер. На работы вновь родившегося нередко попросту больно смотреть. Многие полотна и листы художника носят отпечаток мучительных стараний выразить соцреалистический идеал и должный оптимизм. Это не укрывалось от внимания проницательных современников. До крайности осторожный Ираклий Андроников в сладостном и хвалебном эссе о трех знаменитых работах Пименова, композиционно единых, в центре которых находилась женщина за рулем, возможно, одна и та же, и тот аккуратно подвел неутешительный итог: И тогда нет судьбы, есть прием. И тогда нет пименовского остроумия, подхода к теме, тонкого, незаметного (Ираклий Андроников. Письмо Юрию Пименову. 1962; о трёх картинах с женщиной за рулём: "Новая Москва" (1937), "Фронтовая дорога" (1944), "Новая Москва 1960 года" (1960)).

Внешне совершалась плодотворная и содержательная эволюция художника, которую сам Пименов мог внятно объяснить. Он двигался от авангарда в сторону "неореализма", как можно дальше прочь от абстрактного искусства: Я не могу представить, как можно встать утром, увидеть за окном солнце на городских крышах или мокрый дождливый воздух, светлую детскую голову, тело спящей женщины в полумраке комнаты или просто влагу разрезанного апельсина, кусок хлеба на глянце тарелки и… начать делать дырочки в картоне (Юрий Пименов. "Год путешествий", 1960). "Неореализм" Пименова был дальним бастардом импрессионистов: Не отношения розового и жёлтого, не ласковая фактура краски толкали Ренуара к искусству, а кружащий ему голову город, перебегающие улицу кокетливые девчонки из соседнего магазина, желание это очарование реальности передать зрителям через розовое и жёлтое, через плотно положенный красочный слой ("Год путешествий", 1960). В 30-е годы стали строить городок советских художников на Верхней Масловке, в одном из домов получил квартиру и мастерскую Пименов, и стены белого куба его рабочего пространства украшали репродукции и фотографии картин тех художников, которым он следовал: Ренуар, Врубель, Петров-Водкин, Дега, Вермеер, Милле.

Пименов старался не выходить из тени, так было безопасней, он не упускал случая признаться в неумении писать парадный портрет. Он стремился стать летописцем повседневности, выразить "необыкновенность обыкновенного": Мне хочется написать серию картин о жизни, такую живописную "книгу рассказов" об обыкновенных, хороших людях нашего большого времени, о лирике и героике, о счастье и труде ("Автобиография", 1951). Слова не расходились с делом: отражением такой "нарративной стратегии" художника стали более или менее сознательно создаваемые циклы живописи и графики, посвященные улучшению городской (московской) жизни, домашним интерьерам, повседневной работе. Критика отдавала должное усилиям художника: Как опытный рассказчик развивает повествование, не сразу раскрывая сюжетный секрет, так и вы, деталь за деталью раскрывает существо вашей вещи, "эшелонируя" рассматривание, давая зрителю возможность, всмотревшись, добраться до сути вашего – всегда поэтического – секрета (Ираклий Андроников. "Письмо Юрию Пименову", 1962).

Характерной чертой пименовского "неореализма" было то, что художник изображал преимущественно женский мир: Пименовские девушки пленяли нас радостью и счастьем в довоенное время. Во время войны на их долю выпала почти непосильная задача – заменить мужчин. Рослые, крепкие, всегда пропорционально сложенные, красивые, круглолицые, здоровые (Мария Кнебель. "Юрий Пименов", 1979). Нет сомнений, что он работал сознательно, коль скоро сам Пименов декларировал свои планы: Посмотрите на строителей, на текстильщиц, на молотьбу, на смеющихся девушек – и вы увидите тончайшую красоту жизни ("Автобиография", 1951). И педагогические свои штудии художник почти непременно делал с участием женщин: Его фигурные постановки представляли театральные уборные и костюмерные, примерочные ателье и уличные кафе. Женщины расклеивали афиши, гладили и развешивали белье. Даже обнаженные модели расчесывали волосы у зеркала, выбирали себе платье, лежали под кварцевой лампой (Ю. Вечерский. "Уроки Пименова", 1978; об учебе у Пименова во ВГИКе).

В то же время в работах Пименова не чувствуется эротического напряжения; сколько можно судить, художник был скромным семьянином. Мне кажется, что причина доминирования женщин на картинах Пименова заключается в исторических реалиях его современности. Массовые репрессии и кровопролитные войны Советского Союза привели к тому, что количественное и качественное соотношение полов в советском обществе изменилось в пользу женщин. И "новый реалист" Пименов постарался продемонстрировать эти советские метаморфозы, причем без оглашения каких-либо манифестов.

Нельзя не заметить, что нарисованная художником картина "страны амазонок" выглядела неестественной, в ней было слишком много умолчаний и мало гармонии. Пожалуй, лучше всего получалось совсем без людей. Самым выразительным циклом Пименова я бы назвал "Вещи людей": Целая серия натюрмортов. И всегда за ними, за мертвыми вещами чувствуются живые люди. Своеобразная композиция, цвет, чувственные ощущения предмета – все это прекрасно, но главное то, что кажется, из-за рамы выйдет девушка, женщина, иногда мужчина. О натюрмортах Пименова нельзя сказать, что это "ничейные" вещи… главная сила не в сочетании предметов или их цветовой гаммы, а в органической связи людей с вещами (Мария Кнебель). Если же не обращать внимания на советские цензурные "рогатки", то получается, будто человека уже нет, – его убили, посадили, или он сам себя разрушил, – а вещи ещё хранят отпечаток трудов, мыслей, надежд, дарований; на мембране телефона следы дыхания, но рука, что держала трубку, уже холодна. Еще я полагаю, что "Вещи людей" столь хорошо выходили у Пименова потому, что он – вольно или невольно – возвращался во времена безмятежного своего замоскворецкого детства, следы которого еще застала и запомнила дочь Татьяна: Осколок дореволюционной жизни, бережно сохранённый, почти застывший во времени. У семьи остались две комнаты, в них чудесно пахло ванилью и лавандой, со стен из темных деревянных рамок смотрели фотографии, у кровати с кружевными подзорами горела волшебная лампа с цветными стеклышками. Затейливая резная мебель, горка красного дерева на гнутых ножках, полная фарфоровых фигурок и чашечек, широкий подоконник, на котором можно было лежать и рассматривать изразцы, украшавшие дом напротив (Т. Пименова, о фамильной квартире в Климентовском переулке). Разумеется, творческим удачам помогло здесь увлечение сценой и многолетнее сотрудничество Пименова со многими театрами и постановщиками (среди них следует выделить М. Терешковича, М. Кнебель, А. Попова). Не случайно, что наиболее личная книга Пименова посвящена сцене – "Таинственный мир зрелищ". Впрочем, как часто тогда происходило, советские цензурные препятствия помешали воплощению наиболее интересовавших художника замыслов ("Дама с камелиями" в Л. Добржанской; драмы А. Блока). Декорации и реквизит есть способы и средства драматической выразительности, и Пименов владел профессиональными секретами и навыками: Верх основной, центральной стенки окаймлен деревянной, изогнутой (в стиле "возвратного барокко") рамой. По бокам – лестницы с деревянными перильцами, наверху на них портьеры. Предполагалось, что там какой-то второй этаж, откуда спускаются и обитатели дома, и приезжающие. На круге – три комнаты и коридор. Стены комнат, как и спинки огромных, обитых шелком диванов, разных цветов: большая гостиная кирпично-красная (Юрий Иванович говорил: "душноватый" цвет); комната Зинаиды зеленовато-серая; маленькая гостиная серо-голубая, холодные тона. Много дверей. Кроме околопортальных с лесенками двери в торцах комнат – словом, некий лабиринт. Все выглядело в этом доме нарядно, но жутковато; таилось прикрытое лоском светской жизни, угадывалось насилие. Хотелось, чтобы спектакль доносил чувство тревоги (Мария Кнебель; о постановке "Дядюшкиного сна" с Марией Бабановой в Театре имени В. Маяковского).

Нарочитая жизнерадостность работ и отсутствие в них столь же нарочитой пропаганды способствовали тому, что Пименов оказался актуальным художником во времена оттепели. Даже пристрастие художника к изображению дождливой погоды было вполне уместно, и когда я смотрю на пименовских женщин, идущих по московским улицам под зонтиками, то вспоминаю стихи Божнева – стилизацию Блока, ведь и Пименов был во многом эпигоном Серова (достаточно посмотреть 7 картин позднего цикла "Античные мотивы"):

Под шелком перепончатым спешит,
Подняв скелетик черноспицый,
Прохожая… и слабый мокрый щит
В ее руке пред ней влачится.
И новомодный стал ее наряд
Слегка нарядом допотопным,
И юбкой темною туман поднят
Над каблучком ее трехстопным

(Борис Божнев. "Оратория для дождя, мужского голоса и тумана", 1948).

Перечень культурных предпочтений, зафиксированный в позднейшей анкете Пименова, – это увлечения "шестидесятника": юность, человечность, Москва, Борис Пастернак, Михаил Булгаков, "Мастер и Маргарита", "Идиот", Равель, Дебюсси. В той же эстетической плоскости располагалось и интеллигентное православие, запечатленное на поздних картинах Пименова и в воспоминаниях дочери: Был год, когда весенний разлив затопил почти все пространство от реки Москвы до леса и деревеньки Конев Бор, по соседству с нашим поселком. Добраться до храма в Черкизово можно было только на лодке, и счастливые обладатели такого транспорта ночью, после "Христос воскресе из мертвых…" развозили по темной глади воды домой теплые пасхальные огоньки (Татьяна Пименова. "Моему отцу с любовью"). Здесь я могу прокомментировать некоторые реалии, поскольку в детстве жил по соседству. В 1936 году в Песках, недалеко от Коломны, основали поселок советских художников – участки примерно по гектару; председателем правления был мой прадед. Получил участок и Пименов. От дач художников в лесу до Москвы-реки шла примерно получасовая дорога колхозным полем. На другом берегу, куда вел понтонный мост, в с. Черкизово и сейчас действует церковь, выстроенная по проекту знаменитого Баженова. В орнаменте явно видны символы мастей игральных карт; возможно, сказались масонские увлечения архитектора?

Вернусь к Пименову и оттепели. Одним из кумиров шестидесятников был персонаж романа Сэлинджера – Холден Колфилд. И надо же, дочь Пименова вспоминает, что отец – этот вечный юноша, любил эту книгу, мало того, они иногда писали друг другу письма от имени литературного героя. Татьяна приводит одно из последних таких писем, посланное во время, когда болезни стали одолевать художника: Привет, из-за меня не огорчайтесь. Не стоит, честное слово. Все наладится. Бывает – это со всяким бывает. У меня до сих пор болит рука, особенно в дождь, но в общем это ерунда. Все равно я не собираюсь стать ни каким-нибудь хирургом или скрипачом, вообще ничем таким. Нервы у меня стали ни к черту. Честное слово, ни к черту. Но я совсем недавно перенес операцию. Наверное, есть некая символичность в том, что художник, десятилетиями скрывавший свое художественное лицо, фактически уничтоживший себя прежнего, избравший путь театральной декоративности и подражательства, и на пороге смерти надевал маску.