Российский кинорежиссер белорусского происхождения Борис Гуц снял первый игровой художественный фильм о белорусской революции. Он называется MINSK. В центре сюжета молодая аполитичная пара, которая мечтает о ребенке, случайно попадает в протестную мясорубку. В одночасье жизнь главных героев меняется до неузнаваемости.
Это уже четвертая игровая лента Бориса Гуца и первая – с политическим контекстом (до этого были работы на остросоциальные темы – судьба онкобольных в России, сатира на гомофобию). Новый фильм, хотя еще и не вышел официально, уже запрещен в России, не говоря уже о Беларуси. Копия документа, подтверждающего запрет фильма, была выложена на телеграм-канале Nexta. Это фрагмент отчета о состоявшейся в конце июня поездке в Москву министра иностранных дел Беларуси Владимира Макея, где он провел переговоры со своим российским коллегой Сергеем Лавровым и другими высокопоставленными чиновниками.
Кино планировали снимать в России, но в итоге съемки происходили в Эстонии при участии эстонской телекомпании Leo Production. Трейлер фильма на Youtube уже собрал почти 370 тысяч просмотров.
В интервью Борис Гуц рассказывает о сложностях съемок, почему фильм запретили на встрече российских и белорусских министров, и какие реальные сцены с минских улиц удалось реконструировать:
Я не принимаю никакой диктатуры, ни в каком виде, ни в какой стране
– Я сразу понял, что фильм будет без монтажа, однокадровым. Чтобы показать полтора часа из жизни простых ребят из Минска, которые попали во всю эту жесть. Чтобы зритель ни на секунду не мог моргнуть, был сопричастен. Как будто он сам рядом с ними бегает, носится, страшится. Фильм без склеек. Мы сделали семь дублей, прогнали все полтора часа, и выбрали предпоследний. Начинается лента сценой, где молодая пара занимается любовью и заканчивается пытками и СИЗО.
– Идея фильма MINSK появилась у вас сразу в августе 2020?
– Да. Когда я узнал, что мою подругу изнасиловали милиционеры, когда я узнал, что моего друга посадили, когда он шел со своим сыном на рынок за арбузом. Все это вместе накопилось, и я сразу же принял решение, что буду писать и снимать кино во что бы то ни стало. Я не политик, не революционер и не журналист. Я кинематографист, и это все, чем я могу помочь своим друзьям в Беларуси. Я не принимаю никакой диктатуры, ни в каком виде, ни в какой стране. Я не принимаю милицейский произвол и жестокость. Это "чистое зло", как говорит Стивен Кинг, мой любимый писатель. И с этим злом я борюсь как умею. Снимая кино.
– Это было быстро. Вы еще даже не знали, как будут развиваться события. Белорусы до сих пор внутри этой ситуации.
– Это просто кусочек из жизни. Если почитать комментарии под трейлером, 80 процентов из них пишут белорусы. Они не накручены, не придуманы, это не боты, не пропагандистские записочки от господ Киселева или Соловьева. Они пишут, что за полторы минуты они узнали себя.
– Фильм про страх. Одни пережили этот страх заново. Вторые узнали о том, что реально происходит. Третьи, возможно, поменяли свое мнение о Беларуси как о безопасной стране, испугались и включились?
ты знаешь – могут постучать и прийти за тобой. Это ненормально
– В последний раз, когда я был в Минске весной прошлого года, я спросил своих друзей: "А что не так? У вас же все так хорошо. Меня поселили в пятизвездочный отель "Астория", вы меня возите на лимузине. Что не так в вашей стране?". Они стали рассказывать мне, как всех достало ворьё. Если бизнес – ты постоянно должен бояться и кому-то давать на лапу. И это бесило еще до начала выборов. А уж то, что сейчас происходит, когда тебя в любой момент могут посадить – это вообще без комментариев. Ты не работаешь в штабах, ты не активист, ты не ходишь на митинги, но все равно ты знаешь – могут постучать и прийти за тобой. Это ненормально. Вот люди говорят, надо время, надо отрефлексировать. Нет! Отрефлексируем потом, все вместе. Сейчас нужно положить этому конец. И чтобы об этом узнали во всем мире. И на Филиппинах, и в Мьянме, и на Кубе, и в Америке, и в Европе.
– Почему название фильма MINSK латинскими буквами?
– Потому что Минск превратился в некую аббревиатуру зла. Это теперь для нас имя нарицательное. Мы несем его и хотим, чтобы его запомнили. Чтобы узнали о том, что есть прекрасная чистая страна с добрыми людьми, где сидит диктатор и может в любой момент убить, расстрелять, посадить самолет… Вот такой мой посыл.
– Вы как российский кинорежиссер изначально хотели снимать фильм в России. Вы не думали о том, что в России будет противодействие, потому как это будто бы очерняет дружественное государство? Вы ведь занимаете очевидную позицию – это антилукашенковская лента.
Мне было неловко, что наш президент поддерживает сумасшедшего диктатора
– Все верно. Нам в итоге запретили снимать в России под разными предлогами – политика, коронавирус и так далее. Изначально мы собирались снимать в Туле. Мне было неловко, что наш президент поддерживает сумасшедшего диктатора. Я понимаю, что у нашего правительства есть экономические выгоды, но вся эта история с кредитами выглядит так, будто мы хотим прогнуть Лукашенко, а заодно и народ. Это нехорошо. Мне как гражданину Российской Федерации это неприятно.
– Вы говорите, что на высшем уровне собрались министры России и Беларуси и договорились о том, чтобы запретить ваше кино. Так это было?
в России запрещать художественное произведение, не видев его, никто не имеет права
– Мои коллеги просматривали документы, отчет по встрече Макея (министр иностранных дел Беларуси – Прим. РС) с делегацией министерства иностранных дел РФ. И абсолютно случайно мы нашли на третьей странице пункт о том, что они заручились поддержкой о запрете фильма MINSK как разжигающего вражду. Мы долго перепроверяли, потому что думали, что это фейк. Как это так, собираются большие люди и, сидя за столом, говорят: "А знаете, российские кинематографисты сняли в Эстонии кино про Минск, давайте его запретим!". Фильм еще не готов, его никто не видел, еще звук доделывается, но его уже запретили. Это напоминает Пастернака: "Не читал, но осуждаю". Нам сказали, да-да, это честно сворованный документ. Он существует. У нас в России запрещать художественное произведение, не видев его, никто не имеет права. Мы будем все равно подавать на прокатное удостоверение от министерства культуры. Мы запикаем всю нецензурную брань и уберем обнажёнку. Все это сделаем и посмотрим, дадут или не дадут.
– А что у вас с дистрибьюторами? Где будет фильм показан?
– Мы начали с Берлина в феврале, сейчас в Каннах мы заручились поддержкой агента, который занимается дистрибьюцией фильмов по всему миру. Что касается России, у нас есть прокатчик, который готов на свой страх и риск показывать фильм при условии наличия прокатного удостоверения. В белорусских кинотеатрах его, конечно, не увидят. К зиме мы сделаем большую премьеру на европейском фестивале, потом на американском. И естественно, он будет презентован на онлайн платформах. Кто захочет, тот посмотрит. Интернет закрыть сложно.
– Да, но в Беларуси это все время пытаются сделать. Из каких историй вы вырисовывали сюжетное наполнение?
– У нас есть сцена в автозаке, которую я практически полностью реконструировал с видео, в котором парень не выключил телефон, лежал там на полу, когда всех били. И мы пытались восстановить речь, семантику этих прекрасных милиционеров, которые устраивали бойню. Это рефрен: "Вы – мрази, вы – животные, вы – нелюди". Вот это обесчеловечивание мирных жителей, видимо, помогало им. Проще бить человека, когда ты его человеком не считаешь. Еще было несколько отсылок к тому, как жители впускали в свои в квартиры бегущих демонстрантов, чтобы их не схватил ОМОН. Например, мы делали сцену про Александра Тарайковского (Александр Тарайковский – первый погибший в ходе белорусских протестов, застрелен силовиками резиновой пулей в грудь, скончался в результате кровопотери – Прим.РС). Не прямую реконструкцию, мы попытались сделать что-то похожее. Мы очень четко и уважительно отсматривали огромное количество видеоматериалов, в том числе снятых самими милиционерами. Мы попытались реконструировать не события, но настроения, атмосферу, некую Варфоломеевскую ночь. У нас даже есть отсылки к Святому Варфоломею. Актриса Юлия Ауг в фильме рассказывает про то, как святого пытали, и началось то, что не должно было начаться в XXI веке. Нельзя такое. Это харам. Нельзя человека называть животным, нельзя его просто так бить по лицу, нельзя насиловать женщин.
– Что было тяжелее всего в психологическом плане на съемках?
– Все репетиции проходили тяжело. Я сам как режиссер подыгрывал, был и жертвой, и преследователем. Проводил кастинг на массовку арестованных, заставлял их читать "Отче наш" (тоже, кстати, реальная история), кидал в них лимонку, всячески издевался над ними морально. Сразу приходил и говорил: "Сейчас будет вот так, кто готов?". Всегда после каждого дубля все актеры, операторы, продюсер, режиссер – все обнимались. Потому что без нежности и близости это сложно выдержать даже на площадке. Хочется, чтобы этот страх, унижение и ненависть не съели тебя. Актеры плакали, было и такое.
– Нормальная человеческая реакция на угрозу – бей, беги или замри. Как ваши герои реагировали на опасность?
MINSK – самый сложный и страшный фильм, который я когда-либо делал
– Интересно, да. Всё вместе. Кто-то атаковал, кто-то кричал, кто-то звал на помощь, кто-то бросал своих и убегал. И это мы тоже постарались показать – весь спектр страха. Не все милиционеры – уроды и садисты, я понимаю, но в них проявилось что-то звериное, в этих людях с дубинками. Я смотрел видео, которое снимали сами белорусские милиционеры. В них кидали камнями, и один из них сказал: "Эх, жаль сейчас у меня нет гранаты в руках, а то бы за**ашил". Фильм закончен, а я понимаю, что я еще годы буду об этом думать, как мы в такой прекрасной стране получили служителей закона, которые в ответ на камни переживают, что у них нет гранаты.
– Один милиционер на вопрос в суде, почему он выстрелил протестующему в затылок из пистолета Макарова, ответил: "Я просто плохо себя чувствовал".
– Это практически литература уровня Достоевского. Это абсурд и бесчеловечность. В России сейчас происходит практически то же самое с Росгвардией. Когда тебя каждый день на политинформации науськивают, что демонстранты – это не люди, а животные, ты начинаешь, видимо, в это верить. Вот он плохо себя почувствовал и просто шмальнул. Вспоминается фильм "Изображая жертву" Кирилла Серебряникова, там есть герой, который сказал: "Я просто пульнул". Очень хорошая фраза.
– Сложно снимать страшное кино?
– Сложно не снимать. Вот когда все закончилось и актеры разъезжались, это было самое неприятное. Кино – это наркотик. А MINSK – самый сложный и страшный фильм, который я когда-либо делал.
– Скажите еще пару слов о вашей команде.
– 90 процентов актеров – мои знакомые, которых я лично приглашал. Кроме главной звезды нашего фильма Насти Шемякиной. Для нее это первая роль, и я ее нашел буквально в инстаграме. Поверил в нее, мы почти девять месяцев работали, и она не подвела. Моя бессменная сопродюсер, она же жена Анастасия Гусенцова. Без ее поддержки я бы не вытянул. Важно отметить Катю Монастырскую, она на свой страх подала грант в эстонский киноинститут. Там нам организовали все съёмки, эстонцы нас пустили в Таллин, пополнили бюджет, что нам не хватало, нашли какие-то советские улицы, которые похожи на окраины Минска. И мой друг Виталий Шкляров, который всячески нас консультировал, помогал, на своей шкуре испытав, что такое минское СИЗО, и это была неоценимая помощь.
