Ссылки для упрощенного доступа

"Безнадёжно мудрый". Сетевой некролог Отару Иоселиани


Отар Иоселиани
Отар Иоселиани

В возрасте 89 лет ушёл из жизни грузинский, советский и французский кинорежиссёр Отар Иоселиани.

Рунет прощается с выдающимся художником.

Леонид Павлючик:

Умер Отар Иоселиани – режиссер, интеллектуал, шантрапа, хулиган, бражник, аристократ, фаворит Луны, охотник на бабочек, бунтарь, певчий дрозд грузинского, французского и мирового кино.

Вячеслав Шмыров:

Умер Отар Иоселиани. Почти 90. Что вы хотели? Но он ведь не сам по себе, а один из символов и смыслов той цивилизации, которую мы потеряли и которая никогда бы не примирилась (и он не примирился) с нынешней действительностью. Ещё одна льдинка откололась от нашей выброшенной в открытый океан льдины. "Нас было много на челне..." Осталось мало. Теперь ещё меньше...

Андрей Плахов:

Ушел один из самых последних могикан грузинского и советского кино золотой эпохи, оставивший свой неповторимый след и во французском.
Иоселиани принадлежит к небольшому числу режиссеров, не пошедших ни на политические, ни на художественные компромиссы. Экспансия варварства и плебейства, превращение элитарной культуры в массовую — эти процессы Иоселиани на протяжении десятилетий наблюдал сначала с грустью, потом с отвращением. Сначала на материале советизированной Грузии, потом – "свободного мира".

Диляра Тасбулатова:

Он смотрел на мир сквозь призму, скажем откровенно, презрения, зная цену человечеству, не испытывая восторга, как это свойственно многим эмигрантам, перед своей новой родиной, видя и Францию насквозь.
Единственное, что меня смущает – насквозь ли? Или через призму исключительно сатиры?
Когда пишут о только что почившем, да и не только что, говорят о "неоценимом вкладе" в искусство, эдакая риторическая фигура, за которой как правило ничего не стоит.
Касательно Иоселиани – этот оборот есть чистая правда. Досконально это могут понять, наверно, киноведы – его монтаж, освоение пространства, так сказать, "коллективный" образ Тбилиси в "Дрозде" – такого почти ни у кого нет, великий фильм, хотя с виду частная история молодого человека, который погиб, ничего не успев в жизни.

Александр Илличевский:

Все происходит из мифа, другое дело, что сам миф – попробуй еще создай. Отар Иоселиани сделал важную вещь – он вложил "Листопад" и "Жил певчий дрозд" в самую сердцевину Тбилиси. Я никогда не смогу, оказавшись в этом городе, отделаться от мысли, что я снова внутри вечного кадра любимого режиссера. Светлая долгая память.

Инна Курочкина:

Теперь мой Париж навсегда связан с Отаром Иоселиани, потому что последний раз я была в Париже на встрече с ним.
Мне повезло, я поднималась по этой невероятно крутой, круче пражских лестниц, его парижской лестнице.
Мне он со слезами на глазах говорил о Грузии.
Именно он доказал в своих фильмах, что Тбилиси это маленький Париж, в фильмах "Истина в вине", "Охота на бабочек".
Он доказал, что пейзажи Грузии и пейзажи Тосканы одного и того же божественного происхождения.

Вениамин Смехов:

Это имя гения мирового кинематографа, великого сына Грузии, успешного мастера нового кино Франции… А сегодня он ушёл в небеса – и сомкнулась названная триада ЛУЧШИХ из наших: Тарковский Параджанов Иоселиани!
Мне выпала честь озвучивать фильм Отара "Пастораль", встречаться с ним в Москве и в Париже, вместе отмечать праздники нашего с Отаром великого друга, художника Бориса Заборова и даже сделать его голос – участником моего спектакля "Две сестры" в Марселе, в 1999-2000 году…

Ильдар Галеев:

Для меня лично Отар намного важнее, чем Феллини, Бергман, Тарковский и прочая-прочая из синефильского иконостаса. Страшно жалею, что я так и не решился с ним познакомиться, хотя такая возможность была.
Когда летом 1983-го я поступал в МГИМО, самое последнее, о чем я думал – это о подготовке к вступительным к экзаменам. Вместо того, чтобы сидеть за учебниками, я бегал по кинотеатрам и вкушал то кино, которое я никогда бы у себя в Ташкенте не увидел. И, как результат, экзамен я провалил.
Помню, в зал кинотеатра повторного фильма, вход был напротив ТАССа (сейчас там кафешка), я забежал уже при вступительных титрах. Какая-то неспешная атмосфера и мокрая натура (а в воздухе, в пространстве кадра все было ощутимо влажное) сразу обволакивала, погружала тебя в чан с вином по самую макушку. Накануне там же я смотрел "пустыню тартари" дзурлини, а там было все сухо и строго. "дрозд" пошел по контрасту на ура.
Казалось, ничего там особенного не происходит – и течения времени не заметно, это не метроном, когда знаешь: кто не успел – тот опоздал. Казалось ты идешь по булыжным мостовым, перекидываешься с кем-то жалкими обрывками фраз, и тебе отвечают такими же междометиями. Никакой литературы, мелодраматического развития, осмысленной драмы, просто мессиво из звуков улицы и реакций непроспавшихся горожан.
С другой стороны – это музыка по Кейджу, когда каждый звук, даже самый случайный, может оказаться фундаментальным камертоном. И вот этот парень – сухой, прыткий, зачуханный, торопящийся везде успеть – и там погладить, и здесь ухватить, – выясняется, что он и есть самый что ни на есть герой нашего времени. Он решает вопросы, устраивает дела, но самое важное, где он по жизни прописан –оркестр, куда он должен вовремя попасть на коду, и ударить в самый последний момент в литавры, тем самым финализируя все крещендо и диминуэндо, с коими музыканты справились и без его участия. Он условный музыкант, как может казаться и условным само исполнение оркестром музыки без его – литаврова аккорда. Этому музыканту дарована свобода выбрать тот момент индивидуального участия в коллективном исполнении, без которого концерт – не концерт.
Я тогда не совсем понимал, что Отар гениально выбрал форму персонального протеста против коллективного самосознания. Или допуска своего не-соучастия в общей рутине добра-и-зла. Это была по сути революционная идея, мало замеченная кем-либо из его цеха. И страшно было представить этот генетический сбой, отказ от механистической обузы обычного человека от общепринятой поведенческой нормы, – в наших укорененных реалиях.
Потом были фавориты луны – и я до сих пор не могу забыть прекрасный образ великовозрастной проститутки, которая, проклиная все, поднимается тяжелой поступью по ступенькам лестницы в номер, где ей придется оказывать услуги. В этом фильме сплошное пиршество – подтексты, штрихи, полутона. Отар как-будто с издевкой относится к плотским удовольствиям, которые мало чем отличаются от производственно-коллективных задач. Он не зря иронизировал над азиатским кино, в них недостаток сюжетных линий покрывается напускной созерцательностью. Иоселиани стремился наделить своих героев запахом: телесным, кулинарным, алкогольным. Его герой непременно должен источать энергию удовольствий, пахнуть жизнью, а не восточно-азиатской зацикленностью на ожидании Годо.
Отар, со всеми своими выдумками, и был сама жизнь. Он дал всем нам ее почувствовать в таком отвлеченном и иллюзорном мире, чем по сути, кино и является. Очень жалко, что его больше не будет. А может и хорошо, что он собою так и закрыл эту страницу.

Леся Орлова:

У меня бывали буквально запойные периоды, когда я вообще ничего больше не могла смотреть, кроме него.
Не знаю, кто еще настолько все постиг.
Не знаю, кто еще так безнадежно мудр и мягко-ироничен.
Он создал образ, который укрепляет меня всегда и который я рисую для себя как идеальное завершение жизни: образ дурацкого, нелепого, на все с прибором кладущего, всезнающего и одновременно поразительно витального старика, попивающего красное вино, убегающего от тупой современности с любым случайным друганом, чтобы пить это самое вино, смеяться, курить и забавляться крохами наблюдений за жизнью.
Отар Давидович. Самый лучший в мире Отар Давидович. Единственный такой в целом мире Отар Давидович.
Выпью сегодня красного вина.

Сэм Клебанов:

Конечно, Отар был великим режиссёром, легендой кинематографа, автором многочисленных шедевров. Об этом сейчас напишут множество текстов. Его уход – огромная потеря для всех ценителей его творчества. Но для меня это прежде всего очень тяжёлая личная потеря. Потеря очень дорогого и близкого мне человека, мудрого старшего друга, встречу с которым мне подарила когда-то судьба. Вечная и светлая память...

Наталья Нусинова:

В последний год Отар жил в Тбилиси. В каждом телефонном разговоре он говорил, что вот уже, недели через две, собирается в Париж. Но видимо, чувствовал или просто уже не мог. И умер в своем родном городе, в окружении семьи. Умер, пересматривая "Листопад", – своей первый полнометражный фильм. Великий, как и следующие.
Отар прекрасно знал и глубоко чувствовал русский и французский языки. Он был бы трилингвой, если бы не легкий акцент. Я иногда думала – как это может быть, что с его абсолютным музыкальным слухом, он не избавился от грузинского акцента? А потом поняла. Он не хотел от него избавляться. Это была часть его идентичности. Он в любой стране сохранял свой голос. Он оставался Отаром Иоселиани.
Я пока что больше ничего не могу вспоминать и рассказывать о нем. Я плачу. В этот страшный момент истории, который мы все сейчас переживаем, ушел человек чести, гениальный кинематографист, а для меня – ушла опора, рухнуло последнее звено связи с поколением и миром моих родителей.

Виктор Шендерович:

На фоне всего вот этого – уход почти 90-летнего человека, конечно, не повод для заламывания рук, да и фигура Отара Иоселиани меньше всего годится для такой безвкусицы, но что-то такое было в этой сутуловатой печальной фигуре, какая-то константа, без которой никак.
Константа эта осталась с нами, и я уже второй день думаю со сладким предвкушением: вот погодите, чуток освобожусь, забью на все дела, отключу дивайсы, сяду и спустя полвека посмотрю "Листопад"...

XS
SM
MD
LG