Тени забытых. Как украинские архивы помогают иностранцам восстанавливать семейные истории – и какая помощь нужна самим архивам
Около сотни обращений от иностранных граждан за неполный год работы принял украинский Архив национальной памяти. География – от России до Австралии. Рассекреченные украинскими властями документы запрашивают и исследователи-любители, и профессиональные историки, и родственники репрессированных. С какими трудностями сталкиваются люди в процессе поисков, какие находки делают и почему архивы уже шесть лет не получается собрать под одной крышей, выяснял корреспондент Настоящего Времени.
Советские репрессии в Украине и Австрии
Стефан Витошинский – житель Вены в третьем поколении. По образованию физик, обслуживает оборудование для ядерной медицины в одной из больниц австрийской столицы. Сфера нерабочих интересов Стефана – исследование собственной генеалогии. Он знает имена предков начиная с XVIII века и собрал их все на сайте "Тени забытых Витошинских".
Корни Стефана – украинские. В венской квартире семьи на стене висят картины художницы-эмигрантки Эммы Андиевской и портрет Тараса Шевченко. Сам Стефан на языке предков почти не говорит.
Два прадеда Витошинского пострадали от советских репрессий. Одного из них не спасло даже то, что он покинул Советский Союз.
В 1930-е у врача Маркияна Дзеровича, двоюродного прадеда Стефана, была частная практика во Львове – тогда город был в составе Польши. Раз в неделю доктор Дзерович бесплатно работал в больнице для бедных, которую построили по инициативе митрополита Андрея Шептицкого.
Когда Львов в 1939 году заняла советская армия, врач с семьей бежал в Вену. Город не был для него чужим: Маркиян учился там в университете, знал немецкий, к тому же в бывшей имперской столице жили родственники. Спокойная жизнь доктора продолжалась до мая 1945 года – начала советской оккупации Вены.
"Как раз праздновали окончание войны, и в квартиру Дзеровича постучали двое в советской военной форме. Сказали, что тяжело ранен советский офицер, попросили доктора его осмотреть. Маркиян Дзерович взял свой врачебный чемоданчик, ушел. Оказалось, что его под таким предлогом выманил СМЕРШ", – рассказывает супруга Стефана Витошинского Галина.
Дожидаться врача с "осмотра пациента" остались жена и четверо детей. А Дзеровичу дали 10 лет как "шпиону Ватикана" и отправили в Мордовию. Он работал в тюремном лазарете и однажды пересекся с епископом Украинской греко-католической и будущим кардиналом римско-католической церкви Иосифом Слепым. После освобождения из лагеря Маркиян Дзерович добился того, чтобы ему разрешили вернуться в Вену. К тому моменту у него уже было больное сердце, на свободе бывший заключенный прожил меньше 10 лет.
Супруга Стефана Витошинского Галина тоже разыскивает информацию о репрессированном предке: ее прадед Михаил Подгородецкий жил в Житомирской области. В 1937-м его арестовали и за "антисоветскую пропаганду и агитацию", приговорили к расстрелу. Следствие от ареста до вынесения вердикта уложилось в три недели. В 1989 году Михаила Подгородецкого реабилитировали.
Украинские архивы и исследовательский бум
Узнавать судьбы предков семье Витошинских помогают украинские архивы. Иллюстрация этому – частично восстановленная биография другого двоюродного прадеда Стефана, Михаила Витошинского. Его Стефан долгое время считал погибшим в Первую мировую войну. Но недавно нашел его имя в украинском Национальном банке репрессированных на сайте "Реабилитированные историей". Дальнейшие поиски показали: Первую мировую Михаил пережил, причем после нее успел повоевать и в Галицкой армии (военные подразделения недолго существовавшей Западно-Украинской народной республики), и в Красной армии. После демобилизации работал сельским учителем в Винницкой области.
Несмотря на строку в личном деле "из крестьян", за ним пришли: сначала в 1927 году, а затем в 1929-м. Как выяснили Стефан и Галина Витошинские, Михаил после первого ареста в 1927 году согласился сотрудничать с ОГПУ, но так и не написал чекистам ни одного доноса. А вот односельчане на него "стучали" исправно: на основании пяти доносов Михаила Витошинского обвинили в антисоветской деятельности, саботаже хлебозаготовок, подстрекательстве крестьян не платить налоги. Михаил Витошинский получил три года лагерей, срок должен был отбыть на Урале. Там его следы затерялись.
Свободно знакомиться с личными делами репрессированных их родственники смогли после того, как в 2015 году Верховная Рада Украины приняла закон "О доступе к архивам советских репрессивных органов 1917-1991 годов". Он заложил базовые принципы для ознакомления с документами.
Во-первых, перестали действовать все советские грифы секретности. Соответственно, вся информация стала открытой. Во-вторых, закон дал право лишь жертвам репрессий и их родственникам закрывать информацию о себе. Для этого нужно подать заявление в архив. И даже в таком случае дело не будет полностью закрыто: на руки его не выдадут, но могут извлечь информацию, которая не попадает под ограничения (не персональную, обезличенную информацию о деле). Важное исключение: штатные и нештатные сотрудники советских репрессивных органов, а также их родственники закрывать информацию о себе и своих предках не имеют права. Это касается и тех случаев, когда конкретный сотрудник сам пострадал от репрессий.
Когда закон начал действовать, в Украине возник бум на исследования коммунистического прошлого. К примеру, издано отдельной книгой "Чернобыльское досье КГБ" – материалы о строительстве АЭС и самой катастрофе. Историк и журналист Вахтанг Кипиани написал книгу "Дело Василия Стуса", получившую большой резонанс. Украинский поэт и диссидент Стус в 1980 году был осужден на 10 лет принудительных работ и спустя пять лет умер в тюрьме. В суде адвокатом Стуса по назначению был Виктор Медведчук – ныне депутат Верховной Рады, известный как кум Владимира Путина, один из лидеров партии "Оппозиционная платформа – За жизнь". В книге, написанной на основании документов, Кипиани пришел к выводу, что Медведчук на процессе над Стусом не только не помог своему подзащитному, но и признал за диссидента его вину. Медведчук подал на Кипиани в суд и добился в первой инстанции запрета на распространение книги. Но в марте этого года проиграл апелляцию.
Без открытия архивов в Украине был бы невозможен проект "Архивы КГБ" на Настоящем Времени: статьи-исследования киевского журналиста и историка Эдуарда Андрющенко и серия подкастов по мотивам этих материалов. А автор этой статьи с помощью архивных материалов сделал аудиофильм о малоизвестной странице репрессий – высылке этнических кыргызов на юг Украины и написал о судьбе коменданта спецпереселенцев.
Закон о доступе к архивам снял юридические ограничения для знакомства с документами. Предполагалось, что снимет и организационные – все материалы о советских репрессиях должны оказаться в Отраслевом государственном архиве Украинского института национальной памяти, сокращенное название – Архив национальной памяти. Но уже шесть лет это не получается сделать – сначала надо обустроить здание для хранилища.
Архивный хаос – и кто помогает его преодолеть
"Сейчас в Архиве национальной памяти нет ни одного документа. Мы получили помещение, но должны его реконструировать. Надо обеспечить надлежащие условия, которые были бы удобны и архивистам, и исследователям. В апреле 2020 года, когда началась эпидемия коронавируса, у нас забрали 58 миллионов гривен (около $2 млн – НВ), предусмотренных на реконструкцию. Весь 2020 год мы объясняли, как важен наш архив, но в 2021 году снова увидели в бюджете 0 гривен. Продолжать работы мы не можем", – рассказывает директор Архива национальной памяти Игорь Кулик.
Всего на реконструкцию нужно 686 миллионов гривен, то есть чуть меньше $25 млн. Сумма внушительная, но нужно учесть, что архив получил помещение от Национального банка Украины, оно не предусмотрено для хранения документов. Архивисты хотят сделать там лабораторию для оцифровки, обустроить читальный зал, 32 хранилища и собрать около четырех миллионов дел. Это будет самый большой архив в Украине.
Пока же документы о советских репрессиях рассредоточены по всей стране и по разным службам. Материалы хранятся в архивах Службы безопасности Украины, МВД, Службы внешней разведки, органов юстиции, Госпогранслужбы и судов.
"В архивы в регионах обеспечить доступ сложно: сотрудников мало, рядом с советскими документами хранятся архивы современных правоохранительных органов. Исследовать историю Украины – не задача силовых служб. Хранение документов несуществующего уже государства накладывает отпечаток. Нынешние силовики сознательно или бессознательно становятся продолжателями традиций тоталитарного общества", – рассуждает Игорь Кулик.
Одно из крупнейших хранилищ советских документов – Отраслевой государственный архив Службы безопасности Украины. И само учреждение, и директор архива Андрей Когут уважаемы как среди украинских, так и среди иностранных историков.
"Я пою оду архиву СБУ, который просто потрясающий. Для нас в Беларуси директор архива КГБ – такая заоблачная персона, к которой не подойти. Сотрудники архива – или бывшие, или действующие чекисты, – говорит белорусский историк, исследователь репрессий Дмитрий Дрозд. – А в Украине – все просто. Пишу Андрею [Когуту]: "Нужен такой-то документ". Он помогает всегда по возможности".
Однако физически архив СБУ расположен в режимном здании, где, кроме хранилищ, работают несколько оперативных подразделений. Попасть туда можно по пропуску, который надо оформлять в главном офисе спецслужбы. Если у посетителя не украинское гражданство, то проверка перед оформлением занимает три дня. Однажды из-за своего кыргызстанского паспорта и бюрократии я не смог записать интервью с Андреем Когутом в самом архиве – мы общались в кафе неподалеку.
Впрочем, архив СБУ делает многое, чтобы приходить туда не пришлось. Например, на мой запрос о высылке кыргызов в Украину архивисты прислали отсканированное дело и подробно расписали, в каких учреждениях можно продолжить поиск.
Еще один способ облегчить поиски информации (доступный и украинцам, и жителям других государств) – обращение в Консультационный центр по поиску информации о репрессированных. Его в 2020 году открыли при Архиве национальной памяти. За это время сотрудники обработали около полутора тысяч обращений, из них около сотни – от иностранцев, рассказывает директор архива Игорь Кулик:
"Человек не знает, с чего начать поиск. Куда обращаться, каков установленный образец заявления, что там должно быть указано, на какую информацию можно рассчитывать? А если есть документы, то какую копию мне дадут – бумажную или электронную? Наш консультационный центр призван показать, что обратиться в архивы – легко".
Сотрудники центра подсказывают, какое заявление написать и куда обращаться в каждом конкретном случае. Или же дают понять, что поиски бессмысленны: если те, о ком исследователь ищет информацию, не жили в Украине, отбывали срок или были расстреляны за ее пределами.
Десять лет "без права переписки" и поиски без результата
Поиски бывают удачными далеко не всегда. Кыргызстанка Асыл Айтбаева рассказала корреспонденту Настоящего Времени, что в попытке найти сведения о своем дедушке Джунуше Альджамбаеве, якобы сосланном в Украину в 1930-е, обращалась уже в три украинских архива, но безрезультатно.
Михаил Грановский тоже разыскивает информацию о деде – Моисее Обсбауме. И тоже пока безуспешно.
Последние 25 лет Михаил живет в Мельбурне, у него австралийский паспорт. Но слово "иностранец" вызывает у него внутренний протест: Грановский родился в Харькове в 1944 году и прожил в Украине много лет. Учился на физическом факультете, работал в Институте низких температур.
Сейчас Михаилу Грановскому 76 лет. Он вспоминает, каково было жить в Советском Союзе с записью "еврей" в паспорте (в так называемой пятой графе) и "неблагонадежными родственниками" – репрессированными и эмигрантами.
"1961 год. Поступаю в Харьковский университет. Я хотел на физтех, потом он стал факультетом ядерной физики. Меня вызывают в кабинет. Там сидит мужчина и говорит: "Мандатная комиссия тебя не рекомендует к зачислению". Я был молодой и глупый, начал возмущаться. А член комиссии отвечает: "Ты что, ничего не понимаешь? Ты ж еврей. Можешь жаловаться. Но я тебе ничего не говорил. А будешь жаловаться – ты и на физический факультет не поступишь", – рассказывает Грановский.
Происхождение плюс наличие родственников за границей – родные его бабушки эмигрировали из социалистической Польши в Австралию – помешает будущему ученому еще раз. Как лучший выпускник Михаил Грановский имел все шансы попасть на работу в Украинский физико-технический институт. Он мечтал там работать с 9-го класса. Помнит, как подписал документ о распределении в своем университете и побежал в УФТИ подписывать пропуск.
"А мне там сказали, что меня не берут. Объяснили, что у них сокращение. Хотя я потом выяснил, что сокращение не касалось тех, кого уже решили брать на работу. Дорогу в УФТИ я помню – я туда летел. А дорогу назад не помню. У меня месяц потом была депрессия".
К "неблагонадежной" пятой графе и родственникам за границей добавлялся еще один "недостаток": дед Михаила Грановского, Моисей Обсбаум, был репрессирован в 1937 году. О нем Михаил почти ничего не знает – бабушка и мама не рассказывали. Подозревает, что дед был крупным советским чиновником. Квартира в Киеве, где семья жила до войны, располагалась на улице Орджоникидзе (теперь Банковая). По соседству – здание нынешнего офиса президента. В советское время там размещались штаб Киевского городского военного округа и ЦК Компартии УССР.
Моисея Обсбаума забрали в 1937-м, дали 10 лет без права переписки. Как позже выяснили историки, фраза "без права переписки" была эвфемизмом, который использовали карательные органы, и на самом деле означала расстрел.
Но это понимание пришло позже, а в 1947-м жена и дочь Обсбаума ждали его из лагеря. Михаилу Грановскому тогда было три года. В памяти осталась сцена: мама приходит с работы, спрашивает глазами что-то у бабушки, а та качает головой: нет, не вернулся...
Впрочем, сейчас Грановский сомневается, что надежды взрослых на возвращение деда были непоколебимы. У Михаила есть второе, еврейское имя – Моисей. Его дали в честь деда. А называть детей в честь живых еврейская традиция запрещает.
Надеясь узнать с помощью архивов в Украине больше о судьбе и деле Моисея Обсбаума, Михаил объясняет: мама и бабушка были настолько напуганы, что ничего о деде не рассказывали и не подавали на реабилитацию. Лишь однажды маленький Миша слышал от кого-то из старших: "Хорошо, что нас не отправили в АЛЖИР" – а когда вырос, понял, что речь шла об Акмолинском лагере жен изменников Родины в Казахстане.
Михаил Грановский чувствует, что в семье он последний, кому интересна история предков. "Ни у сына, ни у внука я не чувствую заинтересованности. Но ведь это же память, это люди, которым мы обязаны тем, что живем сейчас", – рассуждает он.
"Компенсирующая" функция: что в украинских архивах находят исследователи из России и Беларуси
Директор Архива национальной памяти Игорь Кулик рассказывает, что в украинские архивы обращаются не только родственники репрессированных, оказавшиеся за границей, но и профессиональные исследователи: например, ученые из Беларуси и России – стран, где силовики до сих пор хранят под замком в том числе и советские секреты. Хранилища в Украине для иностранных историков приобрели "компенсирующую" функцию, отмечает Кулик.
Белорусский исследователь Дмитрий Дрозд занялся темой репрессий, пытаясь найти корни своей семьи. Обращался в российские и белорусские архивы.
"В России еще в начале 2000-х не требовалось никаких документов. Я отправил запрос, написал, что мои предки были раскулачены. Указал фамилию Мохорт. Мне прислали всех Мохортов, которых нашли в своем регионе. Это были даже не мои прямые родственники, а двоюродные, троюродные. Так же было и с Плышевскими. Я получил громадное количество выписок о раскулаченных, о репрессированных – тех, по кому уже в ссылке прокатилась волна Большого террора. Сейчас это все закрылось, без доказательства родства ничего не присылают. И моя переписка с архивами давно "заглохла", – говорит исследователь.
Беларусь тоже не знакомит с личными делами репрессированных без доказательства родства. Найти такие доказательства – непросто, объясняет Дмитрий Дрозд:
"Мне сложно доказать, что мой прапрапрадед – это мой прапрапрадед. Во время войны сгорел минский ЗАГС, не у всех метрики восстановлены, у большинства их нет. Менялись фамилии, нет записей о браке. И КГБ этим отлично пользуется: "Нет доказательств – нет доступа". Доступ стал гораздо жестче: есть случаи, когда люди доказывают родство, но им показывают не все документы из дела. Фамилии чекистов, фамилии тех, кто донес, заклеиваются. Не показывают акт о приводе приговора в исполнение – где расстрелян, когда расстрелян".
Историк вспоминает прошлогодний судебный процесс, связанный с Национальным архивом Республики Беларусь. У НАРБ есть база данных "Сведения о необоснованно репрессированных гражданах Белоруссии". Ее начали создавать в начале 1990-х на основе анкетных данных КГБ. Заявителям по информации из базы выдавали справку: когда человек жил, когда был репрессирован, а когда – реабилитирован. Сначала справки выдавали всем. Позже стало нужно доказывать родство. А теперь сведения не разглашают даже родственникам – на базу поставили гриф "для служебного пользования". В суде потомок репрессированных и координатор кампании "Убитые, но не забытые" ("Забітыя, але не забытыя") Игорь Станкевич пытался оспорить присвоение этого грифа. Но безуспешно. На заседании представители НАРБ говорили, что граждане использовали базу "неправильно": по мнению архивистов, их интересовал не сам факт репрессий, а основания для оформления карты поляка.
Русская служба Радио Свобода (Радио «Свобода») – одна из редакций медиакорпорации Радио Свободная Европа/Радио Свобода. Основана в 1953 году. Штаб-квартира располагается в Праге.
© 2021 Радио Свобода RFE/RL, Inc. | Все права защищены.
