Сегодня специальный гость Радио Свобода – кинокритик Антон Долин со своей новой книгой "Плохие русские. Кино от "Брата" до "Слово пацана".
Корреспондент: Книга посвящена размышлениям о российской культуре и её восприятии на Западе, а также о современной политической ситуации в России. Это масштабное исследование успешных российских фильмов, которые на протяжении нескольких десятилетий работали на укрепление идеологии путинского режима. Многие из них все видели. Но какие ценности транслирует это кино? Как учит смотреть на прошлое и какие создает мифы? Почему национальные герои в России – Данила Багров и Саша Белый, а комедии столь ксенофобны? Антон Долин пишет о ностальгии по СССР, культе насилия, патриархате, дружбе "ментов" и бандитов, гомофобии и многом другом, что еще есть в "плохом русском" кино.
Сергей Медведев: Антон, поздравляю с выходом книги! Кто такие "плохие русские"?
Антон Долин: Мы все. По-моему, признание некоторой своей "плохизны" – это очень важное и, может быть, даже обязательное условие того, чтобы не быть на стороне большого зла, которое творит государство: войны, репрессий, цензуры.
В финале книги много написано о "Чебурашке". Этот фильм имеет очень мощный терапевтический эффект (а это самый популярный фильм, когда-либо снятый в России после СССР), сообщает, что мы все хорошие, в людях существует только добро, никакого зла нет вовсе. Зло – это только какие-то наводки, случайное недопонимание, непроговоренности; давайте друг друга любить, есть шоколад, вспоминать советское детство. Все это нехорошее в себе очень долго не желали замечать, потому что это неприятно, это очень трудно или, наоборот, слишком легко экстернализировать, сказать: "Это не мы, это что-то другое".
Я писал только о популярном кино, которое неизбежно говорит о добре и зле
Я очень горжусь тем, что на обложке есть маленькая цитатка одного из первых читателей – это писатель Владимир Сорокин. В его книжке "Доктор Гарин" есть такая пародийная версия Владимира Путина – "президент Владимир". На самом деле это его клон, у которого есть только одна реплика на всю книжку, он все время говорит: "Это не я!" Мне кажется, что это наша общая реплика. Сколько бы я ни слышал попыток разных возмущенных нынешней ситуацией людей с российским гражданством объяснить, почему все, что происходит, несправедливо по отношению лично к ним, за каждыми, иногда очень сложными философскими и социополитическими аргументами всегда звучит обиженное детское – "Это не я!".
"А что, если это я и это мы все?" – говорю я, тоже не вынося себя за пределы того, о чем пишу, поскольку на протяжении 25 лет, которые попытался здесь описать, я был, конечно, очень активным участником российской киноиндустрии, популярным, читаемым многими критиком, рецензентом для самых разных изданий, включая государственные, Первый канал, ВГТРК и не только, но включая и "Медузу", и журнал "New Times", и "Афишу", – где я только не писал!
Сергей Медведев: Книга дает ответ на этот вопрос: каковы были те черты, те срезы реальности, те идеологии, заложенные в фильмах, которые мы не любили или которые не замечали, но которые сделали возможным путинизм, современный российский фашизм, войну в Украине?
Начну с первой главы: это фильмы "Брат-1" и "Брат-2". Я сам был подвержен этому культу. Вот эти фильмы являются предсказаниями, или, может быть, они даже каким-то образом конструировали зарождающийся российский фашизм?
Антон Долин: Я думаю – да, и конструировали, и являлись предсказаниями. Я писал только о популярном кино, которое неизбежно говорит о добре и зле: разделяет, объединяет или противопоставляет их. Это обязательное свойство любого жанрового кино и в особенности эпического кино, говорящего о войне, о каком-то выборе, который совершает человек. В контексте этих фильмов я пытаюсь говорить о том, как менялись представления о добре и зле.
Это в очень большой степени касается "Брата", в особенности второго, потому что там возникает вопрос: "В чем правда?", то есть – "В чем добро"? И связь правды и силы очень сложная. Как только мы постулируем, что у кого правда, у того и сила… Но в фильме у того, у кого правда и сила, есть еще и пистолет! И тут сразу возникает этика фильма "Хороший, плохой, злой" Серджо Леоне. Все люди делятся на тех, у кого лопата и кто копает, и на тех, у кого пистолет. И тот, кто диктует про то, где правда, – это человек с пистолетом, и диктует он тому, у кого пистолета нет. Это важная деталь!
Ответственность есть у всех тех, кто принимал участие в создании этих фильмов, и я включаю сюда зрителей
Но фильм "Брат-2" очень озабочен вопросами добра и зла. И если первый "Брат", который является, конечно, российской версией "Таксиста" Скорсезе, это фильм, который проблематизирует этот вопрос добра, зла и насилия, то есть мы можем по-разному относиться к герою и его поступкам, то второй уже довольно однозначно отделяет правду от неправды.
Второе, что тоже очень интересно, – это вопрос ответственности зрителя, а не только критика. Я не хочу, чтобы кто-то воспринимал эту книгу как мое "J’accuse!" (я обвиняю, я хороший, а все остальные плохие), но и не хочу, чтобы ее воспринимали как некую покаянную исповедь: "Я, Антон Долин, признаюсь, в чем я виноват". Нет! Я хочу разделять вину и ответственность. Мне кажется, ответственность есть у всех тех, кто принимал участие в создании этих фильмов, и я включаю сюда зрителей.
Кино – вообще интерактивная штука и самая массовая из всех видов искусства. Поэтому когда мы всей страной смотрим любой из этих фильмов – "Бригаду", "Т-34", "28 панфиловцев", "9 роту", "Ночной дозор" или того же "Брата", мы тоже совершаем некий выбор. Телевизор делает тебя пассивным: ты сидишь, включил кнопку, и оно работает, а кино – это ситуация выбора. Ты выходишь из дома, выбрав фильм.
Сергей Медведев: Или выбираешь восхищаться этим фильмом. "Брат" – это единодушное одобрение. А были ли тогда голоса: "Стоп! Это предупреждение!"
Антон Долин: Оно не было единодушным, такие голоса были.
Сергей Медведев: Дондурей, по-моему, уже тогда забил тревогу.
Антон Долин: Он сказал: "это начало русского фашизма, и фильм об этом". И это звучало очень неприятно для всех. Возражения были самыми разными – от наивного "Данила Богров классный" до весьма сложного: "Нет, это художественный образ, в реальности такие люди есть, почему бы им не быть и на экране?". Автор тут же "отморозился" и это как раз правильная позиция. Любой автор, который не дурак, всегда скажет: "Смотрите на экран, я все сказал своим фильмом. Это говорю не я, а вымышленный персонаж". Дальше это и создает автору алиби, и в то же время делает его вечно виноватым, потому что мы можем приписать ему и самые людоедские вещи.
Сергей Медведев: Время наложило свой отпечаток на Лени Рифеншталь несмотря на то, что она успешно дожила до старости, пожинала лавры, тем не менее, мы все понимаем ее сопричастность к становлению нацизма.
Антон Долин: Если бы все было так просто! Есть, например, массив самых разных советских фильмов. Среди них есть фильмы, которые в советское время люди массово любили. Например, мои бабушка с дедушкой были антисталинисты, но они обожали комедии Александрова. И я им подростком перестроечной поры говорил: это же ужас! Но сейчас нет ни такой позиции, что это прекрасное кино (в отличие от фильмов Рязанова, Данелии, Гайдая), ни какого-то осуждения того, что Александров (как и Эйзенштейн) – один из строителей сталинизма. Это просто уже классика.
Кино – это ситуация выбора: ты выходишь из дома, выбрав фильм
Сергей Медведев: Владимир Юровский вспоминал, как неожиданно у него открылись глаза на кантату "Александр Невский" Сергея Прокофьева. Его итальянская подруга сказала: "Зачем ты это исполняешь? Это фашистская музыка!" Это не отменяет величия Прокофьева, но, с другой стороны, мы помним его сложный этический образ, то, как он поступил со своей женой, а также его возвращение в СССР и восхваление Сталина.
Антон Долин: Когда какие-то явления описаны, изучены и уже принадлежат истории, нам проще относиться к этому более толерантно: суд истории уже вынес свой приговор. Но когда речь идет о людях, которые живы-здоровы, когда людей убивают прямо сейчас или сажают в тюрьму…
Сергей Медведев: Один из героев книги – Никита Михалков. Роль Михалковского клана невероятно важна для понимания становления нынешней российской власти. Я думаю, к Михалкову можно зайти через такой панчлайн к "Сибирскому цирюльнику": "Он русский, это многое объясняет". Проект Михалкова – во многом про попытку найти новую русскую идентичность. В какой степени это удалось?
Антон Долин: Не желая никак дополнительно оскорблять Никиту Сергеевича, я сказал бы, что его фильмы в последнюю четверть века массово никто не смотрел. Его "Солнечному удару" зрители просто вынесли вотум недоверия: они на него не пошли. Конечно, в ответ мы услышали что-то про то, что "у нас неправильный народ".
Начиная со "Своего среди чужих" Михалков интересуется тем, что такое русский национальный характер. И в этом характере он изобличает то на самом деле ироническое прекрасное высказывание другого прекрасного автора, что "широк русский человек – я бы сузил". Потому что русский человек у него в "Своем среди чужих" и свой, и чужой, и за белых, и за красных. Он и притворяется кем-то ("Раба любви "), и играет, и является на самом деле.
Одно время он воспевает красноармейцев, а потом происходит какое-то невероятное изменение, и в "Солнечном ударе" он уже говорит: красноармейцы же палачи, а хорошие-то были на самом деле белые (которые когда-то были палачи в его же собственных фильмах). И, наоборот, первые "Утомленных солнцем" – это антисталинский фильм: Сталин – палач. Но вот уже мудрый, всезнающий, хотя и страшный Сталин в "Утомленных солнцем-2".
Михалков постоянно меняет идеи и этический кодекс, как перчатки
Русский человек – сталинист или антисталинист, он тоталитарный или антитоталитарный, он жертва или палач, он убийца или зек, белый или красный? Да всё сразу, главное – русский, и "это многое объясняет". Да ни хрена это не объясняет, потому что тот самый русский, о котором он говорит в "Сибирском цирюльнике", по сюжету – наполовину американец. Даже здесь у нас такая путаница, что ой-ой-ой!
Я всегда говорил о Михалкове, что он ненастоящий автор, то есть он настолько яркая личность, что всем кажется, что он представитель авторского кино. Но у представителя авторского кино есть не только своя эстетика, но и свой этический кодекс, и свои идеи. Михалков постоянно меняет идеи и этический кодекс, как перчатки, оставаясь все таким же широким русским, которого "сузить бы", что "многое объясняет". Единственное универсальное объяснение на все вопросы у него одно: "Я – русский! Это и объясняет все мои противоречия и странности!" И все! Как будто это все само по себе что-то значит! Но для него, видимо, значит.
Сергей Медведев: Насколько популярны были эти фильмы? Насколько они заложили нынешний путинский нарратив – единый учебник истории?
Антон Долин: Это огромный вопрос. Вообще, вся моя книга состоит из вопросов без ответов. Я могу задать ответный вопрос: на кого повлияло? Например, влияет ли на чиновников или росгвардейцев то, что в фильме "Викинг" объясняется, как дикость русского человека, который может и изнасиловать, и убить немотивированно, вдруг примиряется священной святостью, как только его окрестят? Или на население? Люди посмотрели это и сказали: "Ага! Вот оно что!", или они ничего не сказали, а просто посмотрели на Данилу Козловского – ну, да, классный парень, мечом здорово размахивает, и ничего больше из этого не произошло.
А люди, которые создают эти самые учебники истории, – для них важно было или нет, что фильм "Викинг" все это популяризирует? А это случайное совпадение, что истукана Владимира (понятно, что это тотем нынешнего президента) одновременно с выходом фильма установили у Кремля? Или это совпадение? А бывают ли случайные совпадения? Это все вопросы без ответов.
Сергей Медведев: Ты показываешь, как нынешний исторический нарратив был заложен за эти 30 лет несколькими слоями фильмов. Например, советская ностальгия – да, это все запущено, наверное, "Старыми песнями о главном", но затем была "Оттепель", были "Стиляги", был "Высоцкий", была "Легенда N 17". Это накладывается одно на другое, и получается такой собирательный, достаточно позитивный образ послевоенной советской жизни.
Вся книга состоит из вопросов без ответов
Антон Долин: Это ты назвал самый поверхностный слой, а есть и более глубинный, скажем, весь набор ремейков советской классики. Например, вторая "Ирония судьбы" долгие годы была самым кассовым российским фильм за все время. И там играют герои старой "Иронии судьбы", но при этом есть новые, есть преемственность путинского гламура и брежневского уюта. И все это выходит в кинотеатрах именно на Новый год! Все старые артисты вернулись, кроме одной Ахеджаковой. По сюжету, как говорят герои, она эмигрировала в Израиль. Ты залезаешь в эти маленькие детальки, и они такие говорящие! И то, что там Хабенский – сомневающийся герой, а не сомневающийся герой – это Безруков. Хотя это фильм о новой России, но он весь основан на ностальгии, и из нее рождается кассовый хит.
Не было известно, как привлечь людей в кинотеатры, искали наощупь после огромного успеха "Дозора" ("Дневной дозор" выходил на Новый год). Одновременно вышли фильмы "Волкодав" и "Жара" – две разные картины, жанрово другие, и ни одна не была настолько успешна. Стоял вопрос – на что массово купится публика? Она купилась на "Иронию судьбы – продолжение", и началась целая эпидемия ремейков советской классики, которые устанавливали преемственность с ностальгией, с детством, с СССР, с этим советским уютом, но на новом материале, с новыми звездами в новых обстоятельствах.
Сергей Медведев: То есть рынок улавливал этот запрос на ностальгию?
Случайные совпадения, когда люди проговаривали в кино то, чего даже и в виду не имели, гораздо интереснее, чем теория заговора
Антон Долин: Улавливал и создавал. Здесь вопрос курицы и яйца. Сказать, что народ сам хотел ностальгировать, – это как сказать, что сейчас народ сам хочет быть гомофобом. А в 90-е годы он слушал Верку Сердючку и сам хотел быть кем – гомофилом? Тут мы неожиданно возлагаем слишком много ответственности на эти аморфные народные массы. Но эта книга о нас всех, а не только о злодеях из администрации президента или из Фонда кино, или о режиссерах и продюсерах, сценаристах и критиках, которые всем что-то объясняли. Мы все и создатели, и зрители этого кино.
Первый фильм о советском прошлом, который был по-настоящему успешным в российском прокате, – это "9 рота", фильм о поражении в бессмысленной войне. Закончилась империя и, получается, не за что было воевать и умирать. Об этом говорит фильм, спродюсированный иноагентом Александром Роднянским с иноагентом Артуром Смольяниновым в главной роли. Эти люди со всей очевидностью не стремились создавать какие-то пропутинские скрепы, и, вообще, это антивоенный фильм, но одновременно с этим все это там чувствуется. Советская ностальгия начинается не с победы над фашистами даже в кино новой путинской эпохи, а с проигрыша в Афганской войне, вообще, с распадом СССР в качестве поражения.
Где проигрыш, там желание реванша. Опять получается так, как будто кино было в сговоре с Кремлем. Я так не считаю. Любые случайные совпадения, когда люди проговаривали в своих произведениях то, чего даже и в виду не имели, гораздо интереснее, чем теория заговора, когда Сурков с Волошиным и Володиным соединились и вместе создали заговор кремлевских мудрецов, чтобы развратить целую нацию.
Сергей Медведев: Это же не из Кремля, наверное, Балабанову с Сухоруковым продиктовали реплику: "Вы мне еще за Севастополь ответите".
Антон Долин: Это на сто процентов шло от души!
Сергей Медведев: Антон, я читаю книгу, смотрю по персоналиям: практически все так или иначе успешны, вписаны в нынешний господствующий дискурс. Тот же Алексей Серебряков: он и в "Левиафане" сыграл, и в Канаду уехал, и собаками занимался, и детей усыновлял, и высказывался против путинизма. И вот в 2022 году он возвращается в Россию, собирает деньги на Донбасс, снимается в кино. Видимо, траектория определялась уже тогда: что произойдет с Машковым, с Пореченковым…
Антон Долин: Это не тотальная картина. Как минимум два очень крупных игрока российского коммерческого кино выступили против войны и вышли из этой игры – это продюсер Александр Роднянский и режиссер Тимур Бекмамбетов. Можно быть очень порядочным человеком и при этом снять фильм, который станет автоматом Калашникова для режима. И можно быть человеком сомнительных качеств, но не быть в этом замешанным и не снимать таких фильмов.
Для меня февраль 2022 года – это водораздел, точка невозврата. Столько ресурсов, возможностей и денег, сколько было в российском кино, на постсоветском пространстве не было нигде. И те, кто осознанно от этого отказался, совершили очень важный поступок.
Для меня февраль 2022 года – это водораздел, точка невозврата
Я благодарен людям, которые могли бы быть знаменосцами и глашатаями этого режима, но хотя бы просто молчат или не снимают чего-то стыдного. Они молодцы! Но есть люди, в том числе очень влиятельные – это герои моей книги, снимавшие, продюсировавшие или писавшие сценарии к крупным блокбастерам, иногда очень провоенным. И эти люди молчат. Да, нам хочется встать в позицию героя и сказать: "Мы же говорим, а что вы молчите?!" Но молчание в некоторых ситуациях может быть знаком несогласия. Или нежелание участия – тоже, когда льется столько золота…
Сейчас в российском кино очень выросли ставки быть наказанным, отлученным от проката. Это может быть за что угодно – случайно не того человека снял во второстепенной роли – всё, ты не получаешь прокатное удостоверение! Можно по-разному повести себя. Игорь Толстунов и Рубен Дишдишян – продюсеры фильма "Мастер и Маргарита". Я не сомневаюсь, что после того как режиссер, да еще и американец, высказался против войны, а фильм еще не был выпущен, им сказали: "Отрекитесь от него, поставьте в титрах другое имя". Но они в результате не сдали фильм, выпустили его под этим именем и, как я понимаю, в той версии, в которой хотел режиссер. Их выкинули из Фонда кино, из приоритетного списка претендующих на деньги, но могли бы наказать и хуже.
Сергей Медведев: А "Мастер" все равно вышел и стал очень значимым высказыванием.
Антон Долин: Есть всего, по-моему, два фильма: "Позывной "Пассажир"" и "Свидетель", которые являются напрямую пропагандистскими фильмами о нынешней войне, прославляющими действия русской армии. Они сняты никому неизвестными кинематографистами. Это значит, что ни Никита Михалков, ни Карен Шахназаров (пока что, во всяком случае) не сделали фильма, прославляющего военную политику Владимира Путина. Никита Михалков вместо этого спродюсировал "Бременские музыканты", и это тоже здорово, честно!
Сергей Медведев: А возможно сейчас в России снять великое кино? В Советском-то Союзе могли, в условиях тоталитарной диктатуры.
Если нынешняя тьма настала надолго, мы обязательно увидим шедевры
Антон Долин: В Советском Союзе в кино был период очень большой свободы в 20-е и даже в начале 30-х годов. Все самые великие достижения советского кино были тогда, авангардисты разного рода – Эйзенштейн, Довженко, Вертов, Ромм и многие другие. Потом начали закручивать гайки, но эти люди были еще живы и продолжали снимать. И тот же "Александр Невский" – это, может быть, и фашистское кино, но вообще-то оно довольно гениальное.
Дальше возник страшный период – война, конец сталинизма, малокартинье. Это черная дыра в истории русского или советского кино. Но дальше, начиная с 50-х, после смерти Сталина случается нечто невероятное – появляется оттепельное кино, фильмы Чухрая, Калатозова, Хуциева. И дальше была только либерализация кино разного рода. Антисталинистское кино в 60-х или 70-х было непредставимо, но возникла возможность мещанской (в лучшем смысле слова) комедии: и Гайдай, и Рязанов снимали потрясающие фильмы! Дальше возникло кино застоя, но там были и Климов, и Авербах, и Шепитько. Были потрясающие фильмы, которые довольно откровенно говорили об этом застое: о том, как он развращает душу, о морали, об очень серьезных вещах.
А там уже рукой подать до Перестройки. В советское время постоянно шло раскрепощение. Была полка, были люди, которых запрещали, были трагедии, было много ужасного. Однако все время сегодня было немножко лучше, чем вчера.
Сегодня в России мы имеем кино, которое хуже, чем в 2021 году, когда государство вкладывало деньги в производство фильма "Капитан Волконогов бежал". Это было только что! И все еще не отошли от шока и думают: может быть, это какой-то дурацкий сон, мы сейчас проснемся или как минимум война закончится и будет, как было до войны. Да, это иррационально, но человеку хочется верить в иррациональное, когда это его единственная надежда.
Поэтому, конечно, если нынешняя тьма настала надолго, мы обязательно увидим шедевры. Ведь необходимо будет снимать не только потемкинские деревни, нужно будет какое-то кино, в том числе и хорошее. Оно будет появляться. Люди найдут способ, они находят его всегда. В Иране же нашли!
Нынешняя стадия путинизма, нынешняя цензура, нынешняя ситуация в культуре и в кино сильно отличается от ситуации 2021 года. Это совсем новая ситуация. И пока что нет ничего, но и то в нынешних обстоятельствах вышел "Мастер и Маргарита" – это и есть шедевр. Он сделан в России, и люди массово его смотрели!
