Несколько дней назад в городке Мельник умерла заслуженная актриса, имя которой теперь немногое скажет широкой публике даже в Чехии. Мария Томашова прожила 96 лет; в последний раз в общественном пространстве она появилась с десятилетие назад, когда представляла мемуар "Написанному верить". Венцом карьеры Томашовой стала главная чешская театральная премия "Талия", полученная по совокупности заслуг, тоже уже на глубокой пенсии. Творческий расцвет этой актрисы пришелся на 1960-е годы, когда на главной драматической сцене страны, в Национальном театре, она играла светловолосых красавиц в шекспировских и чеховских пьесах. Однако в историю Мария Томашова вошла не этим, а своим кинодебютом, заглавной ролью в ленте режиссера Карела Стеклы "Анна Пролетарка" (1952).
Я не такой знаток истории чехословацкой культуры, чтобы помнить всё это наизусть, а внимание на кончину Томашовой обратил, поскольку памятник Анне Пролетарке – не актрисе, а литературному персонажу, – установлен в двух шагах от моего дома в пражском районе Жижков, на зеленой лужайке у ограды местной спортшколы. Двухметровая бронзовая Анна, отлитая в начале 1960-х в мастерской Ладислава Коваржика, уверенно стоит на земле, то есть на постаменте, опущенная левая рука сжата в кулак, очевидно, символизируя готовность к борьбе, взгляд устремлен ввысь, почти в небо – видимо, обозначая мечтательную открытость будущему.
Если памятник устоит под ветрами перемен, то Анна Пролетарка превратится просто в Бронзовую Девушку
Скульптор Коваржик известен как автор различных парковых девушек с обручами и веслами, и во всех этих его вроде бы типических работах явственно проступает сексуальность неотвратимо приближавшейся в ту пору и в политике, и в искусстве пражской весны. Пролетарский памятник не случайно особенно эффектно смотрится в апреле и в мае, когда за его спиной эффектно расцветает дерево, которое мой определитель растений различил как лох узколистный. Но в уличной суете скульптуру мало кто замечает, а о том, кто такая Анна Пролетарка, уже не помнят даже старики; уверен, если опросить прохожих, то знатоков наберется от силы несколько человек из сотни.
Немногим, думаю, знакома и литературная основа фильма – написанный в 1928 году одним из основоположников чешского соцреализма Иваном Ольбрахтом роман о простой деревенской девушке, вскоре после образования Чехословакии поступившей на службу горничной в богатую пражскую семью. Любовь к бравому активисту рабочего движения Тонику, сталевару с завода ČKD, пробуждает в Анне не только высокие женские чувства, но и классовое сознание. В завершающей сцене и киноленты, и книжки беременная молодая женщина, подобно горьковской Пелагее Ниловне, выступает в авангарде демонстрации трудящихся – ясное дело, под красным флагом - против произвола местных заводчиков и мирового капитала. Авторы обеих версий "Анны Пролетарки" проводят навязчивые прямые параллели между зарождением новой детской жизни и неминуемым грядущим торжеством общества всеобщего счастья.
"Анна Пролетарка" повествует не только о чувствах, но и о серьезной политике: классовое взросление скромной работницы происходит на фоне "решительного размежевания" вдохновленных примером Октябрьской революции чешских большевиков с социал-демократами, склонными к тому, чтобы выбрать якобы соглашательский "буржуазный путь". Эта внутривидовая борьба левых сил имела место и в действительности, она кульминировала в 1920–1921 годах расколом движения и возникновением компартии Чехословакии, которая еще через несколько лет стала послушной марионеткой Коминтерна, а в 1948 году захватила власть в стране в результате инспирированного Москвой переворота. Хотя благожелательные критики усматривают в "Анне Пролетарке" отзвуки очарования кинематографической и литературной школ Первой Чехословакии, не вызывает никакого сомнения: и книга, и фильм представляют собой вполне сталинские агитки, ну разве что с легкой поправкой на европейские особенности. Поговаривали, что прототипом рабочего кинолидера Тоника стал чехословацкий премьер-министр и президент 1950-х годов Антонин Запотоцкий. Он и сам баловался литературой: после прихода коммунистов к власти написал, например, совсем уж одиозный роман "Красное зарево над Кладно" на схожую с ольбрахтовой тему. Эта книга тоже была экранизирована, в 1957 году кинокартина широким экраном прошла и в СССР.
Как известно, каждая из бывших социалистических стран выбрала свой вариант расчета с репрессивным прошлым и часто воспринимаемым как абсолютное зло влиянием Москвы. В России памятники Ленину стоят в полной неприкосновенности, число изваяний Сталина прибавляется, а искусство советского периода считается национальной классикой. В Болгарии упоминания в городской топографии о Георгии Димитрове устранили, столичный монумент воинам Красной армии демонтировали, но прочие "Алёши" не пострадали. Латвия избавилась не только от всех до единого "бронзовых солдат" и любой другой кремлевской символики, но и от памятников и бюстов Анны Керн, Барклая де Толли и Мстислава Келдыша. Пока российские ракеты и дроны убивают жителей Харькова и Киева, наивно ожидать от Украины сколько-нибудь теплых чувств к Юрию Гагарину или Михаилу Булгакову. А вот центр Бишкека по-прежнему украшает бронзовая фигура Ильича, с киргизской карты не стерт горный пик имени чехословацкого коммуниста-мученика Юлиуса Фучика. Выстраивание политики памяти, что говорить – важный и сложный процесс, каждый народ и каждая страна имеют на его организацию суверенное право. При этом мера и степень "монументальных" перемен, обычно сопровождающихся нервной общественной дискуссией, почти всегда тесно связаны с актуальным политическим моментом. И с готовностью (или неготовностью) извлекать уроки из драматического прошлого.
В Чехии коммунистическая символика запрещена законом, гранитных ленинов здесь нет с начала 1990-х, красные звезды и гербы СССР стесаны со многих фронтонов и постаментов, но советские танки и воины-освободители в основном сохранились в неприкосновенности. Бюст Пушкина в столице страны не тронули, Русскую и Московскую улицы (как, скажем, и колоннаду Максима Горького, и театр им. Н.В. Гоголя в Марианске-Лазне) не переименовали, хотя несколько лет назад в Праге демонтировали памятник Ивану Коневу, а потом сменили и название посвященной этому сталинскому маршалу городской автомагистрали. Со "своими" коммунистами чехи обошлись согласно рекомендациям учёных комиссий: парадную память о местном диктаторе-сталинисте Клементе Готвальде выкорчевали, а пражский монумент тому же Фучику перенесли на Ольшанское кладбище, превратив скульптуру в кенотаф на отряженной местным антифашистам из числа радикальных левых похоронной аллее. Писатель Ольбрахт проходит у здешних литературоведов скорее по "социалистическому" ведомству, а не как чистой воды пропагандист. Улица его имени в Праге поэтому сохранилась; она, кстати, соседствует с улицей Андрея Ерёменко, еще одного советского полководца, войска под командованием которого освобождали от нацистов Словакию и восточные районы Чехии.
После кончины актрисы Томашовой единственное, что связывает вымышленный образ Анны Пролетарки с реальностью – скульптура неподалеку от моего дома, скрытый художественный эротизм которой сочетается с несокрушимой верой в правду революции и рабочего дела. Героине Ивана Ольбрахта не суждена новая слава, вскоре она будет окончательно забыта. Если этот памятник устоит под ветрами общественных перемен, то Анну Пролетарку ждет другая судьба: она превратится просто в Бронзовую Девушку.
Андрей Шарый – журналист Радио Свобода
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
