Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре - на два голоса. Мой собеседник в московской студии — Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Наши слушатели, вероятно, думают, что мы куда-то задевались, впрочем, я не беру на себя смелость и высокомерие сказать, что они без нас скучают, наверное, есть чем заняться, особенно в Москве - в последнее время масса культурных событий, и, тем не менее, наше отсутствие некоторое время в эфире с Андреем Гавриловым связано с тем, что мы увлеклись пока что другим проектом под названием ''Алфавит инакомыслия'', и он несколько потеснил наши разговоры о культурных событиях последних дней.
Андрей Гаврилов: О чем, о факте потеснения, мы, конечно, глубоко сожалеем.
Иван Толстой: И осуждаем факт потеснения. Свободу Гаврилову и Толстому! Но прежде, чем мы поговорим с вами, Андрей, об этих волнующих событиях, пожалуйста, скажите нам, какие диски вы сегодня принесли в нашу студию, что будет украшать наш разговор?
Андрей Гаврилов: Я хочу сказать, что дисков за последнее время вышло очень много, выбрать довольно сложно, и поэтому я решил выбрать диск Александра Сипягина. Это российский музыкант, живущий давно уже в Америке, прекрасный джазовый трубач, прекрасный джазовый музыкант, у него обширнейшая дискография. И вот мы познакомимся сегодня с фрагментами его нового, самого свежего альбома, который называется ''Поколения''.
Иван Толстой: Андрей, какие самые громкие события привлекли ваше внимание больше всего в культурной панораме последних дней?
Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, действительно, в Москве есть сейчас, чем заняться, и самых разных и самых интересных событий так много, что мы могли бы просто все отведенное нам время перечислять их, как бы работая говорящей афишей, но есть некоторые, которые, по-моему, заслуживают того, чтобы о них поговорить еще и еще раз, даже несмотря на то, что все уже средства массовой информации не мира, но, по крайней мере, Москвы, Питера и России, уже о них писали, уже их комментировали и, тем не менее, события, с моей точки зрения, настолько значимые, что без них просто нельзя. Итак, какое-то время назад мы с вами говорили об акции, которая произошла в городе Петербурге.
Иван Толстой: Ну, как же, я даже догадываюсь, о чем вы сейчас расскажете.
Андрей Гаврилов: Акция, которая имеет два названия, одно - истинное, второе — цензурное. И цензурное название звучит так: ''Член в плену у ФСБ''. Если вдруг кто-то умудрился пропустить это яркое событие в культурной жизни нашей необъятной родины, могу напомнить, что в ночь с 14 на 15 июня 2010 года участники арт-группы ''Война'' умудрились нарисовать на Литейном мосту огромный фаллос, который, после разведения моста, восстал во всей своей мощи как раз перед окнами питерского отделения ФСБ. Они это сделали очень быстро, каким-то немыслимым образом промчавшись по мосту то ли на велосипедах, то ли пешком. Но важно то, что вот это произошло. Я до сих пор, я уже это говорил вам, Иван, и нашим слушателям, и тем не менее у меня не проходит ощущение неизбывной тоски от того, что я никогда, судя по всему, не узнаю, как ночной дежурный по ФСБ докладывал своему руководству о том, что произошло и что перед ним предстало. Я думаю, что поэма Баркова побледнела бы перед этим сбивчивым бредом несчастного ночного дежурного. Напрасно смеетесь, попробуйте снять трубку, позвонить генералу и сказать, что вы видите, особенно если это происходит в момент еще поднятия моста, вздыбления этого произведения искусства.
И вдруг неожиданно прозвучало сообщение, что арт-группа ''Война'' и это произведение номинированы на премию ''Инновация'', которая, напоминаю, в общем-то государственная премия Российской Федерации - не в том плане, как раньше была Госпремия Советского Союза, когда ее получали великие писатели, музыканты и композиторы, а в том смысле, что это не частная премия, а премия, которая была учреждена Государственным Центром современного искусства и, если не ошибаюсь, к тому же еще министром культуры Российской Федерации. Номинантом на эту премию и стала арт-группа ''Война'' именно с этим произведением. Там были свои скандалы, кто-то отказывался участвовать, кто-то соглашался, не так важно, важно то, что совсем недавно-таки свершилось, и государственная премия министерства культуры и Государственного центра современного искусства ''Инновация'' была вручена арт-группе ''Война'' именно за это произведение вот с какой формулировкой: ''Это произведение - одна из самых выразительных и ярких работ 2010 года в области актуального искусства. Она выполнена предельно профессионально с точки зрения стратегии и тактики радикального акционизма. Совершенно очевидно, что эта акция войдет в историю современного российского искусства''.
Я полностью согласен в данном случае с жюри премии. Здесь надо, наверное, сказать, что в жюри входили самые разные люди: главный хранитель и руководитель департамента искусства музеев Лувра Мари Лор Бернадак, куратор основного проекта Московской Биеннале Петр Вабель, искусствовед Екатерина Деготь, искусствовед и куратор Андрей Ерофеев, заведующий сектором современного искусства Эрмитажа Дмитрий Озерков и директор Московского Музея современного искусства Василий Церетели. Вот эта несколько разношерстная публика, тем не менее, пришла к общему выводу и вручила приз группе ''Война''.
К большому сожалению должен сказать, что это вряд ли скажется на судьбе членов этого объединения, двое из которых находятся под следствием в связи со своим следующим перформансом. Как вы, наверное, помните, в годовщину событий 1801 года, когда был убит император Павел Первый, члены группы провели акцию ''Дворцовый переворот'', перевернув несколько милицейских машин. Вот такое событие. Оно, по-моему, очень интересно, потому что все-таки подчеркнута, пусть не стопроцентно, но, тем не менее, определенная независимость арт-среды, а это, по-моему, очень важно. Совершенно случайно, в пандан, пришло сообщение о том, практически в эти же дни, что один из величайших китайских художников арестован по надуманным обвинениям в каких-то экономических преступлениях. Понятно, речь идет не об этом, речь идет о его гражданской позиции, о его выступлении за демократию, один из самых известных китайцев, не случайно это именно художник, не политический деятель, не спортсмен, при всем уважении к ним, а именно художник.
Так вот, определенная независимость арт среды - это очень ценная вещь, это безумно хрупкое и ценное завоевание цивилизации, и мне представляется, что любое нарушение его чревато чудовищными последствиями. Художник должен иметь право творить. Другое дело, что общество может оценивать, что это есть акт творения или просто что-то уже другое. Но вместе с тем, к сожалению, то, что продолжится процесс над ними, я имею в виду над членами группы ''Война'', то, что вряд ли премия как-то смягчит их судьбу, показывает, и здесь я только могу повторить то, что говорили уже до меня, что и наши силовики тоже являются совершенно независимой средой, к сожалению, в данном случае независимой от общества, и что хотят, то и творят.
Иван Толстой: Это остроумное замечание, Андрей, я приветствую, жалко, оно не мне принадлежат, это хорошо сказано, что они тоже независимы от общества.
Мне здесь прочитывается чуть-чуть другое, мне кажется, что если бы я был гасителем просвещения в ранге какого-нибудь министра, но при этом был бы еще и хитрым гасителем просвещения, я непременно придумал бы дать и даже навязать эту государственную премию этой группе ''Война'' для того, чтобы освободить себе, обществу, силовикам руки для дальнейших действий. Вот теперь, когда одна из художественных акций, один из перформансов оценен государством, когда он принят и, тем самым, легализован, вот теперь общество с полным равнодушием, с точки зрения такого гасителя, а я думаю, что примерно так и произойдет, отнесется к их дальнейшей судьбе. Они награждены как художники, но как граждане они наказаны за свою акцию переворачивания милицейских автомобилей в Петербурге в годовщину убийства Государя Императора. (Тут я, конечно, начинаю подозревать членов жюри этой премии в том, что они зависимы от властных решений или от властной политики, а я не хотел бы быть заподозренным в таком своем подозрении, но, тем не менее, если бы непосредственно государство, минуя членов жюри, участвовало в присуждении этой премии, то надо было бы действовать именно так: освободить себе руки для дальнейших поступков). Я подозреваю, что это хорошо продуманный социально-психологический ход.
Андрей Гаврилов: Мне хочется думать, что жюри премии ни в коей мере не участник этой теории заговора, я некоторых людей знаю лично, о многих наслышан, очень много читал и знаю, поэтому мне кажется, что это искреннее желание было - выделить этот перформанс арт-группы ''Война''. Другое дело, что люди более опытные в некоторых играх, более циничные, более жестокие могут очень хорошо, как вы справедливо сказали, на этом сыграть и перевернуть все с ног на голову. Но, я думаю, это произойдет (а я уверен, что это произойдет), к сожалению, помимо какой-либо воли, желания, намерения или мыслей жюри.
Иван Толстой: Абсолютно с вами согласен, и вот с такой поправкой принимаю, увы, эту перспективу.
Андрей Гаврилов: И еще я только хочу уточнить, что эта формулировка, что силовики независимы от общества, к сожалению, принадлежит и не мне тоже, а художнику Дмитрию Гутову, который и поделился с человечеством эти наблюдением.
Иван Толстой: Слава художнику Дмитрию Гутову!
Возвращаясь к прозвучавшим на наших волнах сюжетам. Недавно мы рассказывали о круглом столе, прошедшем в московском Доме Цветаевой в Борисоглебском переулке, где подводились итоги работы над трехтомным биографическим словарем о русских во Франции. И вот мне приятно сообщить, что на ежегодном конкурсе Международной Ассоциации книгоиздателей (Россия, СНГ, ближнее зарубежье) первая премия в номинации "Энциклопедии" присуждена изданию Биографического словаря в 3-х томах "Российское зарубежье во Франции. 1919-2000". Он выпущен издательством "Наука" и Домом-музеем Марины Цветаевой в Москве. Авторский коллектив состоит из специалистов из России и Франции. Общая редакция: Лев Мнухин, Вероника Лосская, Мария Авриль. Основные авторы: Ольга Ростова, Тамара Полуэктова, Татьяна Гладкова, Нина Осипова, Надежда Рыжак. Многолетняя работа выполнена при финансовой поддержке Александра Туринцева, а непосредственное издание (печать) осуществлено при финансовой поддержки "Газпром-экспорт" и "Газ де Франс-Суез". Вручение премии состоится 21 апреля в Петербурге на "Международном книжном форуме".
Вот так бы всегда: поговоришь о книжке, а она – раз и премию получает.
Андрей, еще культурные события?
Андрей Гаврилов: Еще одно культурное событие. Как-то у нас получается сегодня, что все культурные события, которые я вспомнил, они а) хоть как-то связаны с нашим с вами родным городом Петербургом, и б) завязаны на политику. Я это делал не специально, никакой теории заговора, так случайно получилось. Мне просто показалось, что одно из важнейших событий последнего времени - это то, что должен был, по идее, закончится кинофестиваль антифашистского кино ''Открой глаза'' в Петербурге. Почему я говорю, что он ''должен был, по идее, закончиться''? Потому что на самом деле он и не открылся. Это странная история, которая, наверное, требует очень тщательного анализа и мне даже хочется сказать, я никогда такой фразы не говорил в жизни, вот сейчас я скажу ее в первый раз, что надо бы, наверное, сделать как-то так, чтобы этой проблемой заинтересовались, пардон, правоохранительные органы. Сейчас я объясню, что я имею в виду. Антифашистский кинофестиваль ''Открой глаза'' проходит в Питере, он по традиции проходит или, вернее, проходил в кинотеатрах ''Родина'' и в Доме кино. Все хорошо, все прекрасно, казалось бы, какая тема ближе духу российского, в прошлом советского народа, нежели антифашизм?
Иван Толстой: Особенно в юбилейный, трагический год для начала Великой Отечественной войны.
Андрей Гаврилов: И уж особенно в городе, который, не будем сейчас углубляться в историю - чья вина, чья не вина, но в городе, который натерпелся так.
Иван Толстой: И стал для всего человечества символом борьбы и сопротивления.
Андрей Гаврилов: Совершенно верно. Вот вроде бы все складывается, вроде бы все очень хорошо. Однако организаторам этого мероприятия - Российскому социал-демократическому союзу молодежи, Молодежному союзу ''Яблоко'' и Движению обороны - просто-напросто не дали помещение. Все может быть. Может быть, действительно, хотя они это отрицают, они подали заявку не вовремя, может быть, действительно, были заранее какие-то назначены мероприятия, хотя первое, что приходит при такой формулировке на ум, это то, как вдруг неожиданно Триумфальная площадь в Москве оказалась занятой под мероприятия как раз тогда, когда там собирались проводить манифестации в защиту Конституции. Короче говоря, выяснилось, что в этих двух точках, которые им вроде бы всегда предоставляли, организаторам отказали. И получается, что фестиваль проводить негде. За несколько дней до начала фестиваля им протянул руку помощи зал Фонда Михаила Шемякина, который находится на Садовой улице в Питере, в общем-то, совсем недалеко от тех мест, в которых организаторам отказали. Но как только об этом стало известно, на Фонд началось бешеное давление, по их собственным словам, со стороны городской администрации и со всеми извинениями, со всеми расшаркиваниями и обещаниями полностью компенсировать все понесенные расходы, Фонд отказал, я бы здесь сказал вынужден был отказать организаторам фестиваля в том, чтобы именно в помещении Фонда проводились эти кинопоказы.
Иван Толстой: Но должно же быть какое-то рациональное объяснение?
Андрей Гаврилов: Да, как сказал один из организаторов фестиваля Евгений Коновалов ( он является председателем Российского социал-демократического союза молодежи), формулировка, которая до них доносилась, была такова: ''Антифашистский фестиваль не подходит нам (имеется в виду руководство города в виде культурных всяких подразделений, департаментов и так далее) по идеологическим соображениям''
Иван Толстой: Гениально!
Андрей Гаврилов: Я считаю, что да. Это фестиваль против расизма и ксенофобии, на котором должны были быть показаны некоторые фильмы, уже нашумевшие, но уже имеющие пусть ограниченный, но прокат, типа ''Россия-88''. Фильм, который, я думаю, после той рекламы, что ему создали в свое время те, кто пытался его запретить, посмотрели уже все, кто хотел его посмотреть. Помню, когда я пришел в кинотеатр ''Горизонт'' в Москве, купил билет честно, и сел в зал, а потом оттуда был выведен, поскольку пришли люди в форме (не военной, а, скажем так, в униформе) и сказали, что ''показ отменяется по неизвестным причинам ради вашей же безопасности'', не было, наверное, у меня большего желания посмотреть этот фильм, чем в эту секунду после этого. И, конечно, я пошел и тут же нашел, где его посмотреть, - слава богу, сейчас у нас такое время, что трудно скрыть кино навсегда. Но, кажется, в Питере считают, что это возможно сделать.
Так вот там должны были показываться такие фильмы, как ''Россия-88'' , ''Любите меня, пожалуйста'', ''Молитва за Бобби'', ''Девушка чудесное забвение'' (кстати, это не только российские фильмы - ''Молитва за Бобби'' - это американский фильм), ''Из Таджикистана в Петербург'' и другие документальные фильмы.
Я вот думал после этого, почему так могло получиться, что фестиваль антифашистского кино вдруг закрыт с такой человеконенавистнической формулировкой, даже если она не официальная, а всего лишь передана по телефону неофициально в качестве объяснения. Я не думаю, что на самом деле существует бумага, на которой написано, подписано и поставлена печать после формулировки, что ''антифашистский фестиваль нам не подходит по идеологическим соображениям''. Я думаю, это как в советское время: знаете, Иван Иванович против, так что, Петр Петрович, вы же понимаете, нам такой хоккей не нужен.
И вы знаете, Иван, я пришел к очень грустному выводу, я считаю, что есть связь между тем, что когда на ребенка падает глыба льда и убивает его, губернатор города вместо того, чтобы сказать, что произошла трагедия, несчастный случай, говорит: ''А вы не выходите на улицы'', и тем, что в городе запрещают антифашистский фестиваль. Если во главе города стоит человек, который, судя по его поступкам и высказываниям, с которыми я познакомился в прессе, не заботится о людях (дурацкая фраза, но это его работа), который плюет на людей, который не считает нужным заплакать, когда глыба льда убила ребенка, то в этом городе, да, будут запрещать антифашистские фестивали. И, не дай бог, чтобы не был сделан следующий шаг - чтобы разрешили фашистские.
Иван Толстой: Продолжаем культурную панораму последних дней. В дни недавнего визита Михаила Горбачева в Англию на празднование своего юбилея, интернет много писал об иске Владимира Буковского, поданного в лондонский суд. Правозащитник и группа его единомышленников требовали привлечь бывшего президента СССР к уголовной ответственности за преступления, совершенные им, по мнению Буковского, на посту главы государства.
Эти действия Буковского не остались без ответа в гуманитарной среде. Мне показалась очень существенной реакция одного блогера, выступающего под ником ''Андрей Трезин'' (или ТрезИн?). По рассказам его знакомых, он утверждает, что среди его предков – знаменитый архитектор Доменико Трезини. Трезини, так Трезини. Нам не жалко. В бумажной своей ипостаси этот автор фигурирует как историк Андрей Чернов. Ему принадлежит ряд историко-культурных догадок весьма остроумного свойства, и вообще он человек очень одаренный. Но, как бы это помягче выразиться, неровный.
Однако то, что он поместил в своем блоге 2-го апреля, и то, как он комментирует реакцию читателей на эту публикацию, заставляет меня вмешаться в произошедшее в жанре ''не могу молчать''.
Начнем по порядку.
2-го апреля Андрей Чернов-Трезин обнародовал пост, озаглавленный ''Об одной фальшивке Владимира Буковского''. Цитирую:
''Девятнадцать лет назад в Фонтене-о-Роз Мария Васильевна Розанова показала мне странный документ: это был ксерокс записки Андропова о Синявском и Даниэле, направленной в ЦК КПСС 26 февраля 1973. Из текста следовало, что Андрей Донатович Синявский отправился на запад если не по заданию КГБ, то что-то вроде этого.
Записка была опубликована в Израиле Владимиром Буковским, который скопировал ее в президентском архиве.
У меня был уже некоторый опыт работы с ксероксом. Помнил я и то, как в 75-м при переходе московских газет на офсетную печать все вклеенные в полосы рисунки в первые дни были в тонкой-тонкой обводке. Так что хватило одного взгляда на фотокопию: несколько горизонтальных черных полос указывали на то, что текст вульгарно склеен.
О чем я и сообщил Марье Васильевне на крылечке "фонтене-о-розановского" дома по улице Бориса Вильде. Почему на крылечке? А потому, что МВ по понятным причинам не хотела, чтобы этот разговор услышал Андрей Донатович.
Спасибо, что передовым по тому времени изобретением человечества под названием ''штрих'' (в просторечии ''мазилка'') Буковский за пятнадцать западных своих лет пользовался не научился. И фальсификатор из него аховый.
В то время я работал корреспондентом ''Московских новостей'' по Питеру и, вернувшись в редакцию, передал этот ''документ'' Наталье Геворкян.
О дальнейшем рассказано в книге руководителя Федеральной архивной службы России, члена-корреспондента РАН В.П.Козлова ''Обманутая, но торжествующая Клио. Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке''. М: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2001.
Книгу эту рекомендую всем и каждому. Вот интересующий нас отрывок:
''Распоряжением Президента России была создана Специальная комиссия по архивам, в состав которой вошли представители МИД, МБ, МВД, других ведомств, в том числе и Росархива. На Росархив, который в комиссии представляли Р.Г.Пихоя и автор книги, была возложена задача организационного и документационного обеспечения деятельности Комиссии.
Возглавил комиссию один из тогдашних вице-премьеров М.Н.Полторанин, предложивший довольно жесткий режим работы по выявлению, рассекречиванию и копированию документов, а также весьма своеобразные критерии рассекречивания и процедуру доступа к рассекреченным материалам широкой общественности. Ни автор книги, ни Пихоя не были согласны во многом с тем, что предлагал делать Полторанин, но в то время в правительстве именно он курировал архивы, а, следовательно, мы были его прямыми подчиненными.После того как рассекреченные секретные и совершенно секретные, а также особой важности архивные документы стали появляться на страницах печати, в стенах Росархива начал мелькать почти всегда нетрезвый бывший диссидент А.Буковский. Вел этот человек себя довольно высокомерно,
однако именно он поставил перед Специальной комиссией
задачу выявления и рассекречивания архивных материалов по истории инакомыслия в СССР. Это была благородная и сравнительно с другими легко решаемая проблема. Нам открывалась изощренная и мерзкая картина преследования тех, кто в разные годы сумел найти силы и мужество, чтобы говорить правду о нашей истории и современности. Сотни документов были рассмотрены комиссией и стали достоянием общественности. Буковский был одним из первых читателей. Скоро он вооружился сканнером и в течение нескольких дней копировал рассекреченные материалы. 22 июля 1992 г. в комиссию была представлена очередная порция документов для рассекречивания, связанная в основном с так называемым "делом Синявского и Даниэля", известных советских литераторов середины 60-х годов, осужденных после того, как КГБ СССР установил, что один из них – Андрей Синявский – публиковал на Западе повести и рассказы под псевдонимом "Абрам Терц". Синявский был осужден на семь лет лагерей, отсидел большую часть срока, затем был помилован и уехал в Париж, где вместе со своей женой, известным литературоведом М.В.Розановой, основал журнал "Синтаксис". Рассекречивание шло легко и спокойно, поскольку ни один из документов не содержал каких-либо признаков государственных секретов. Однако внимание автора книги привлек документ, подписанный председателем КГБ СССР Ю.В.Андроповым и датированный 26 февраля 1973 г., за номером 409-А. Андропов докладывал в ЦК КПСС о том, что КГБ СССР проводится работа "по оказанию положительного влияния на досрочно освобожденного из мест лишения свободы" Синявского. Принятыми мерами, сообщал Андропов, удалось скомпрометировать имя Синявского в глазах творческой интеллигенции, в том числе с помощью слухов о его связях с органами КГБ СССР, а через его жену "удалось в выгодном нам плане воздействовать на позиции отбывших наказание Даниэля и Гинзбурга, в результате чего они не предпринимают попыток активно участвовать в так называемом "демократическом движении", уклоняются от контактов с группой Якира". Документ производил странное впечатление. КГБ СССР ходатайствовало перед ЦК КПСС о разрешении Синявскому вместе с семьей выехать на три года во Францию. Не признавая факта сотрудничества Синявского с КГБ СССР, Андропов сообщал, что в кругах творческой интеллигенции слухи об этом имеются в соответствии с "принятыми мерами". Осознавая, каким может быть резонанс от рассекречивания письма Андропова, автор книги предложил комиссии сохранить имевшийся на нем гриф секретности до лучших времен. Комиссия с этим согласилась. Однако уже спустя месяц в кабинете автора появилась взволнованно-настороженная Розанова. В ее руках имелась ксерокопия нерассекреченной записки Андропова, представляющая ее сокращенный вариант. Розанова сообщила, что на Западе широко распространяется эта ксерокопия. Она ждала объяснений, которых автор книги в полном объеме ей дать не имел права. В самом деле, в руках Розановой находился доклад КГБ СССР в ЦК КПСС за подлинным номером и с подлинным содержанием, хотя и не с полным текстом. С другой стороны, автор не мог сообщить, что этот доклад рассматривался комиссией и не был рассекречен. Оставалось одно: заявить, что в руках Розановой находится фальшивка. На этом мы и расстались, вполне, как мне кажется, удовлетворенные состоявшимся разговором.
Увы, события продолжали развиваться дальше. Осенью 1992 г. вместе с Пихоей я был вынужден снова принимать Розанову, теперь уже вместе с Синявским. К этому времени в израильской газете "Вести" на целый разворот под рубрикой "Вчера тайное – сегодня явное" была помещена статья М.Хейфеца "Новые грехи старого Абрама. Андрей Синявский как агент КГБ". Это был приговор, т.к. в конце статьи фигурировала фотокопия злосчастного документа за номером 409-А в его сокращенной редакции. В нем были опущены две очень важные части текста. В первой говорилось: "Вместе с тем известно, что Синявский, в целом следуя нашим рекомендациям, по существу, остается на прежних идеалистических позициях, не
принимая марксистско-ленинские принципы в вопросах литературы и искусства, вследствие чего его новые произведения не могут быть изданы в Советском Союзе. Различные буржуазные издательства стремятся использовать это обстоятельство, предлагая свои услуги для публикации работ Синявского, что вновь может привести к созданию нездоровой атмосферы вокруг его имени". Во втором изъятом отрывке, касаясь предложения не препятствовать выезду
Синявского из СССР, Андропов писал: "Положительное решение этого вопроса снизило бы вероятность вовлечения Синявского в новую антисоветскую кампанию, так как лишило бы его положения "внутреннего эмигранта", оторвало бы от творческой среды и поставило бы в конечном счете Синявского в ряд писателей
"зарубежья", потерявших общественное звучание". У нас не было никакого желания постигать мотивы внутриэмигрантской "разборки", продемонстрированной в этой статье. Но Синявский и Розанова были последовательны в своем требовании получить официальное заключение по существу опубликованного документа. Экспертиза не требовала больших усилий и интеллекта. Уже через час мы передали гостям докладную записку, подписанную
секретарем Специальной комиссии по архивам при Президенте Российской Федерации Н.А.Кривовой. С ее любезного разрешения процитируем часть текста, чтобы читателю все стало ясно. "Указанный документ, – писала Н.А.Кривова, – является подделкой, выполненной с помощью ксерокса, и представляет собой сокращенный вариант подлинной записки номер 409-А от 26.02.73. Из копии подлинного текста вырезаны угловой штамп бланка КГБ, штамп общего отдела ЦК КПСС, первый, второй, третий, шестой, седьмой, девятый абзацы, подпись, вырезки склеены и отсняты на ксероксе. На ксерокопии явно видны следы склеивания и неровности, оставленные при разрезании. Подлинная записка номер 409-А от 26.02.73 хранится в фондах Архива Президента Российской Федерации. Документ был представлен в Специальную комиссию по архивам при Президенте Российской Федерации для рассекречивания.
Специальная комиссия приняла решение сохранить гриф секретности (Протокол номер 14 от 22.07.92). Рассказанный случай на первый взгляд может показаться некорректным. В самом деле, неизвестный фальсификатор всего-навсего сократил текст, исключив
из него те части, которые свидетельствовали о непричастности Синявского к сотрудничеству с КГБ СССР. Однако можно было бы в таком случае не считать это подлогом только при одном условии: когда существовало бы указание на эту изъятую часть. Поскольку же такого указания не имелось, читателям был предложен никогда не существовавший документ, т.е. подлог, намекавший на связи Синявского с КГБ СССР. Ясно, для чего это было сделано. И точно так же можно догадываться и о том, кто это сделал. Текст, опубликованный в израильских "Вестях", по словам их редактора Э.Кузнецова, был получен им от известного писателя, в прошлом диссидента, В.Максимова. Когда Розанова стала проводить расследование сама, выяснилось, что этот текст был передан
Максимову Буковским. Уже после того как стал очевиден его фальсифицированный характер, темпераментная и отчаянно-бескомпромиссная журналистка газеты "Московские новости" Н.Геворкян решила провести собственное расследование.
Процитируем заключительные слова ее рассказа о злоключениях письма Андропова. "Из всех фамилий, фигурировавших выше, один человек стопроцентно читал подлинник в президентском архиве. "Так я ознакомился в архиве с кучей документов, касающихся правозащитного движения. Среди них бумаги о хельсинских группах и о судах над членами этих групп, много документов по делу Щаранского, по делу Синявского и Даниэля, в, частности о досрочном освобождении Синявского и обстоятельствах его выезда за рубеж. Надеюсь, все это со временем будет опубликовано..." Владимир Буковский, "Русская мысль" от 31 июля 1992 г.
Я предприняла несколько безрезультатных попыток дозвониться Буковскому в Кембридж. Так или иначе он находится где-то в начале цепочки людей, державших в руках подлинник. Поскольку образ колдующего над ксероксом "липача" несовместим в моем сознании с образом Буковского, то мне было интересно выслушать его версию появления в прессе укороченного варианта записки Андропова... Противно думать, что кто-либо из уважаемых людей причастен к этой некрасивости". И она была, видимо, права''.
Иван Толстой: В одном своих из ответов на читательские комментарии, Андрей Чернов-Трезин пишет:
''Увы, в ряду деятелей русского революционного движения, имя Буковского будет следовать за именами Азефа и Гапона (вне зависимости, был ли он провокатором в 70-е)''.
"Признайтесь, - обращается кто-то из читателей к Чернову-Трезину, - что Вы сейчас напали на Буковского, обидевшись за его обвинения против Горбачева..." Чернов-Трезин отвечает: ''А что, это из контекста не ясно? Только "обидевшись" тут явно не то слово.
Шулер должен быть бит шандалом. Провокатор – словом. Хотя второе и больней''.
Что я хочу обо всем этом сказать? Хочу присоединиться к мнению некоторых читателей трезинского блога, что публикация эта оставляет впечатление пристрастное, бездоказательное и мстливое. Утверждения здесь даны анфас, а подтверждения заметены куда-то под диван.
Наталья Геворкян не дозвонилась в свое время до Кембриджа? Великолепно, но с тех пор прошло 19 лет. И что же, Буковский все это время дома не появляется, ночует по чужим людям?
Если бы Андрей Чернов не называл себя историком, я, может быть, не стал бы и реагировать. Но в этой ситуации я снял телефонную трубку и просто сделал три звонка. И представьте себе, все нужные мне фигуранты оказались дома.
Я начал с главного редактора израильской газеты ''Вести'' Эдуарда Кузнецова и попросил его ответить на два вопроса. Помнит ли он историю с этой публикацией?
Эдуард Кузнецов: Насколько я помню, это было 20 лет назад, это был документ, то есть это была фотокопия документа.
Иван Толстой: Вы получили его по факсу или письмом?
Эдуард Кузнецов: Вероятнее всего, что по факсу.
Иван Толстой: Когда были произведены сокращения и кем?
Эдуард Кузнецов: Сокращения были произведены графиком. Когда монтировалась страница, то документ в полном виде туда не умещался. Ко мне график пришел: ''Что делать?''. Я говорю: ''Подрежьте, чтобы на страницу влезло''.
Иван Толстой: То есть, сокращения носили технический характер?
Эдуард Кузнецов: Надо было втиснуть на страничку весь текст статьи, исключая текст из ЦК или откуда там.
Иван Толстой: Как могло так получиться, что были вырезаны из андроповского письма как раз те строчки, которые все-таки корректировали общее содержание и говорили как бы в пользу Синявского?
Эдуард Кузнецов: Вот этого уже не помню решительно, чтобы были там такие строки.
Иван Толстой: Да, безусловно, там были строчки, которые показывали, что Юрий Владимирович, несмотря на то, что оценивает положительно освобождение Синявского и его предполагаемую отправку за границу, тем не менее, все-таки оговаривает и подчеркивает, что он - не советский писатель.
Эдуард Кузнецов: Не помню.
Иван Толстой: То есть, сокращения производил просто техник в газете?
Эдуард Кузнецов: Совершенно верно. У него была задача втиснуть весь текст на одну страничку, и все.
Иван Толстой: Но не странно ли, что графику вы, как редактор, поручаете....
Эдуард Кузнецов: Это уже третий вопрос.
Иван Толстой: Нет ли в этом умысла?
Эдуард Кузнецов: Уверяю вас, что нет.
Иван Толстой: Это было чисто техническое задание и более ничего?
Эдуард Кузнецов: Это уже четвертый вопрос. Это было чисто техническое задание. Вам что, хочется выгородить Синявских?
Иван Толстой: Это первый вопрос с вашей стороны. Нет, моя задача - установить истину, насколько вообще это возможно, больше ничего. У меня хорошие отношения как с Марьей Васильевной, так и с Владимиром Константиновичем. В данном случае я соблюдаю этот баланс, ибо выступаю как историк и журналист, а не участник какого-то политического движения.
Эдуард Кузнецов: Так мне тоже совершенно наплевать на это.
Иван Толстой: Я только и хотел в этом убедиться. Следующий звонок – в Кембридж к Владимиру Буковскому
Владимир Буковский: В 1992 году я был официальным экспертом Конституционного суда Российской Федерации в деле КПСС против Ельцина. Я был экспертом на стороне ельцинской команды. В этом качестве я имел право затребовать и смотреть документы, в том числе, секретные документы, то есть, не рассекреченные документы из архивов ЦК и, иногда, Политбюро. Я обычно заказывал сотни этих документов заранее, просматривая описи, и специально созданная комиссия, во главе с тогдашним министром массовой информации Полтораниным, рассматривала мой запрос. Как правило, они мне не отказывали.
Вот таким образом через эту систему ко мне попали документы. По ошибке они мне дали в том числе и те, которые накануне комиссия решила не давать мне. Это чистая накладка была. Пришел человек, член этой комиссии, принес две папки. ''Мы тебе накопировали, вот рассекретили, будешь работать. Но не все, а кое-что мы решили не рассекречивать. Там, знаешь, я фамилии не помню, там супруги, так там она, вроде, сотрудничала с КГБ, а нам это нельзя рассекречивать'', - сказал этот человек и положил передо мной папку. Но положил не ту папку, а положил папку, где были и не рассекреченные документы, и ушел.
Я открыл папку, скопировал (я сканировал, в основном, документы через ручной сканер). А один из них — смотрю - касается Синявских. И тут же мне вспомнился его разговор о том, что там что-то было, решили не рассекречивать. Я так удивился. Ну, перепутал мужик. Я отсканировал все эти копии, себе забрал и уехал. И писал я когда книгу, тут же, сразу после Конституционного суда, это конец 92-го - начало 93-го года, и я писал книгу по материалам этого Конституционного суда и документам, которые я видел, скопировал. Книга потом вышла под названием ''Московский процесс'', где вся эта история подробно описана.
Копии некоторых документов я посылал знакомым просто потому, что там возникали споры (между нами все время споры идут: то — так, то - не так, что было тогда....). В частности, я копии некоторых документов послал Солженицыну, например, или еще кому-то. По-видимому, одна из копий этих документов попала Максимову, я так понимаю (потом, задним числом, мы пытались выяснить, что произошло), а он переправил Эдику Кузнецову. Я, лично, Эдику их не отправлял.
Я вообще не занимался отправкой. Не в моих интересах было эти документы предавать кому-то, кто может их опубликовать, потому что пишу книжку, мне интересно, чтобы свежие, интересные документы были в этой книжке опубликованы впервые, поэтому это никак не входило в мои интересы. И то, что Эдик решил какие-то выдержки из этого документа опубликовать, я даже этого не заметил и не придал значение.
Но, конечно, возникла Марья Васильевна, которая, прослышав про публикацию, подняла страшный крик и тут же, не задумываясь, обвинила меня, как человека имеющего доступ к документам, в том, что я а) украл, б) подделал документы и с) Андропов все равно там все неправильно пишет.
На одном дыхании три взаимоисключающие друг друга вещи. Она по этому поводу написала даже большую статью в ''Независимой газете'', где она рассказывала, как она играла с КГБ, как она их обманула, как она их обвинила ложно в краже ценных книг, а потом шантажировала... Ну, чушь какая-то, я-то КГБ знаю хорошо, и такие игры с ними не проходят.
В общем, что-то там было не так. Я ее никак не виню, она пыталась, конечно, мужу своему как-то помочь, ей на все остальное было, в общем-то, наплевать. Но то, что она потом стала, пытаясь себя обелить, на всех нас вешать собак, это было некрасиво. И все эти обвинения в подделках, кражах, все это создавало нездоровую атмосферу, а врагов у всех много, все рады подхватить любую гадость и растиражировать. Вот такая была история.
История эта кончилась очень быстро, вышла моя книжка, где все эти документы целиком опубликованы, более того, я все насканированные документы потом вывесил в интернете для всеобщего пользования, и так они и висят до сих пор на интернете. Так что вопрос сам отпал, кто что там пытался фальсифицировать, когда все документы опубликованы.
Иван Толстой: Ну, и, наконец, третий участник скандала – Мария Васильевна Розанова. Что она скажет об обвинительной триаде Гапон-Азеф-Буковский?
Мария Розанова: Наш Трезини, будем называть его так, конечно, нашел подходящую компанию Буковскому. Понимаете, Буковский с его выдумками, с его маниакальной ненавистью к Синявскому (была просто ничем не объяснимая маниакальная ненависть к Синявскому, ко мне - не знаю, к кому больше) мне очень здорово надоел давно. Это скучно, это неинтересно, это однообразно. И удивляет, что он уже не юное дарование, не так много времени осталось у всех у нас, тратит время на какую-то подлую чепуху. Вот есть такой жанр, такая вот чепуховая подлянка, жанр, от которого можно только смеяться. Уже тот возраст, когда меня это возбуждало и я бросалась в бой, давным давно прошел, мы выросли, и кому-то удалось перерасти все вот эти детские полуподлые, полуглупые, полубезграмотные игры.
Иван Толстой: Но как быть с тем, что Эдуард Кузнецов признает, что сокращения были произведены в его редакции, в его газете, и получается, что Буковский совершенно как бы и не при чем?
Мария Розанова: Ну, я не знаю, на каком этапе они так или иначе, тем или иным способом сговаривались. Так сговаривались или сяк сговаривались. Во всяком случае, ни Буковский, ни Кузнецов не вызывают у меня того любопытства сегодня, чтобы мне было интересно во всем этом копаться. Не интересно это все, скучно.
Иван Толстой: ''Скучно'' - это, конечно, ответ, но все же не аргумент. В отличии от историка Чернова, мы выслушали мнения сторон. Это тот минимум, который доступен нам пока что, за отсутствием других документов и свидетельств. Может быть, они со временем и появятся, тогда и будем судить глубже. А сегодня блогер Трезин голословен. И сдается мне, что при таком капризном отношении к фактам, а лучше сказать, при такой вдохновенной клевете, в историческом ряду вслед за Гапоном и Азефом должно бы стать другое имя.
А теперь, Андрей, наступило время для вашей персональной рубрики. Расскажите, пожалуйста, о сегодняшней музыке и музыкантах поподробнее.
Андрей Гаврилов: Алик Сипягин родился в 1967 году в Ярославле, тогда его звали Александр, а не Алекс, до Алекса было еще довольно далеко. В 16 лет он поступил в Российскую Академию музыки имени Гнесиных, выдержав конкурс, который тогда составлял 50 человек на место. В Академии он играл в ансамблях ведущих отечественных джазменов - Александра Осейчука и Игоря Бриля. В 90-м году, после первой поездки в Штаты и выступления с ансамблем ''Зеленая волна'', организованным Осейчуком на джазовом фестивале в Техасе, Сипягин получил приглашение на международный конкурс трубачей имени Луиса Армстронга в Вашингтоне. Он занял четвертое место и получил в подарок трубу из рук самого Кларка Терри. На этом инструменте он играет и по сей день.
В 1991 году Сипягин перебрался в Нью-Йорк, где стал выступать с выдающимися оркестрами. В 1994 году он вошел в состав оркестра Джорджа Грунтца, а год спустя - в ''Mingus Big Band''. В 21-м веке можно сказать, что Сипягин стал одним из самых востребованных российских музыкантов в американском джазе. Он играет с оркестром и камерными ансамблями контрабасиста Дэйва Холланда, записывается с Майклом Бреккером, с Эриком Клэптоном, Элвисом Костелло, Доктором Джоном, разными джазовыми и рок музыкантами. У него на счету десять авторских альбомов (а сегодня мы слушаем фрагменты как раз самого свежего альбома, который называется ''Поколения'') и чуть ли не сотня альбомов, где он выступает в роли или продюсера, или композитора, или аранжировщика, или сесcионного музыканта, играя, как я уже говорил, с самыми разными музыкантами. Итак, Алекс Сипягин, альбом ''Поколения'', 2011 год.
