Условно-досрочно освобожденный Юрий Буданов узнал об убийстве адвоката семьи Кунгаевых Станислава Маркелова от обозревателя «Комсомольской правды» Виктора Баранца. Журналист позвонил бывшему полковнику сразу после того как в редакции «КП» узнали о случившемся на московской улице Пречистенка. Реакцию Буданова на это известие Виктор Баранец деликатно назвал «удивленно-экспрессивной».

«Меня интересовало личное отношение Буданова к этому, - сказал военный обозреватель «Комсомолки» корреспонденту Радио Свобода. - Когда я ему позвонил, он был занят какими-то делами, я не знаю, какими, но он от меня первого узнал, что это произошло. Первая реакция у него была, я бы сказал, удивленно-экспрессивная. Я ему просто сказал: Юрий Дмитриевич, хотел бы услышать что-то внятное от вас по этому поводу, потому что ваше имя так или иначе связывается с этим новым убийством в центре Москвы. Тем более что уже пошли размышления о том, что якобы это было все устроено, приурочено к выходу Буданова из тюрьмы, что это его горячие единомышленники решили так отомстить адвокату. Он сказал следующие слова: «С какого я тут припеку? Зачем мне это нужно? Давайте размышлять. Ведь мне убитый ничем не насолил, абсолютно ничем. Я считаю, то, что случилось, это, в общем-то, разбой и трагедия для меня». Так сказал Буданов. И назвал это гнусной провокацией, к которой он не имеет никакого отношения».

Г-н Баранец отмечает, что Буданов поступил по-человечески: сразу попросил, раз уж ему позвонили, передать соболезнования семье погибшего адвоката. О смерти журналистки он в тот момент еще не знал. Обозреватель «КП» поинтересовался у Буданова, что он думает о версиях произошедшего. «Буданов высказал их несколько. Прежде всего, он высказал догадку, что кому-то очень хочется продолжить цепь этих трагических сенсаций. С другой стороны, он сказал, что, вероятно, здесь работают люди, которым страшно хочется и дальше ссорить чеченцев с русскими. Третья позиция, которую он высказал - "кому-то явно хочется бросить на меня тень, впутать меня в это дело, но я слишком дорожу свободой, потому как я восемь лет и десять месяцев ее не имел, и никакого желания возвращаться в Дмитровскую колонию у меня нет". Вот такой у нас получился разговор».