Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. О культуре на два голоса. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Сегодня в программе:
Победное возвращение психоанализа в Америку,
Наследие Петра Столыпина глазами литовцев,
И новые музыкальные записи.
Что мы будем слушать сегодня, Андрей?
Андрей Гаврилов: Сегодня мы будем слушать пьесу в исполнении ансамбля «Арсенал», которым руководил всегда, бессменно, с 73-го или 72-го года, Алексей Козлов, который только что, не далее как в понедельник, отпраздновал очередной день рождения, с чем мы его и поздравляем.
Иван Толстой: Чешские газеты и журналы в понедельник взорвались скандальной новостью: знаменитого, полузагадочного, недоступного Милана Кундеру уличили в доносительстве. Сотрудник чешского Института по изучению тоталитарных режимов случайно обнаружил, что в 1950 году студент Милан Кундера, ставший позже знаменитым писателем, написал донос в СТБ – здешнее КГБ. В полицейских архивах найден документ о том, что 14 марта 1950 года Кундера сообщил тайной полиции, что его подружка-студентка время от времени ютит у себя Мирослава Дворжачека, бывшего гражданина Чехословакии, бежавшего в Германию после коммунистического переворота в 1948 году. Дворжачек был завербован одной из западных разведок, ходил пешком через границу с Чехословакией и носил в Прагу различные документы, необходимые для выезда за границу. Благодаря доносу Кундеры Дворжачека арестовали. Он был приговорен к 22 годам тюрьмы и вскоре отправлен на урановые рудники. В 1963 году он был освобожден и покинул Чехословакию. Ныне он живет в Швеции. Милан Кундера живет во Франции, бывая в Чехии редкими и негласными наездами, и пишет, в основном, по-французски. В последние годы его называют одним из главных претендентов на Нобелевскую премию по литературе, наряду с израильтянином Амосом Озом, перуанцем Марио Варгасом Льосой и американцем Филипом Ротом.
Так пишут газеты. Обстоятельства этой истории еще предстоит выяснить - кто, что и почему. Донос доносу рознь. Нужно дождаться мнения экспертов, не подделка ли это, подлинная ли это бумага, как на это отреагирует сам писатель, что скажет несчастный Милан Дворжачек, пострадавший и поседевший в результате доноса, как всё это прокомментируют все участники и люди, понимающие в этих документах.
Андрей Гаврилов: Я не уверен в абсолютной правильности вашего тезиса, Иван, что донос бывает разный. Я понимаю презумпцию невиновности, но вот если мы видим, что был донос, то донос есть донос. И даже тот факт, что Кундере к тому времени был всего лишь 21 год, а если это случилось в марте, то даже 21 года ему еще не было, в общем, это может объяснить как-то его поступок, но не оправдать. В общем, как люди, выросшие в эту эпоху, когда донос был фактом, если не нашей жизни, хотя, в общем, и нашей тоже, а уже тем более, прошлой жизни наших родителей, я хочу предостеречь всех, кого только можно, от поспешности выводов. Я думаю, и вы, Иван, и наши слушатели, и я (точно это знаю по себе), мы не раз встречались с ситуациями, когда про человека все точно знали, что он стукач, а в итоге получалось, что, с одной стороны, к счастью, что была ошибка, а, с другой стороны, это была трагическая ошибка, потому что человек многие годы жил с этим клеймом. Если вы помните, один из рассказов, если не ошибаюсь, Юлия Даниэля был этому посвящен, одна из маленьких повестей о том, как человеку навешивают ярлык стукача, и все точно знают, что он стукач, кроме одного: а именно его самого, который точно знает, что он никогда ни на кого не стучал. Я не знаю историю Кундеры, я не могу принимать пока никаких решений, тем более, что мы с вами знаем, как легко сфальсифицировать любой, в том числе, исторический документ.
Не так давно подобная история вдруг всплыла снова в Москве, по прошествии многих лет, когда появилось несколько статей о судьбе практически забытого композитора Александра Локшина, человека, которого Шостакович называл гением. Этот человек практически забыт, потому что на нем как раз висит ярлык стукача. Нет доказательств за, нет доказательств против, есть, с одной стороны, уверенность одних, что просто больше некому и, с другой стороны, уверенность других, что он не мог. Вот достаточно этой серой зоны для того, чтобы судьба человека была сломана. Он умер в 87-м году, но до сих пор этот вопрос продолжает мучить его семью. И история с Кундерой, конечно, трагична. И если для кого-нибудь в какой-нибудь благополучной Новой Зеландии или Зимбабве, менее благополучной, это имеет чисто академический интерес, то, я думаю, для нас, кто жил и вырос при этом, «самом гуманном социальном строе», этот вопрос еще очень долго будет как ножом по сердцу или как гвоздем по стеклу.
Иван Толстой: Андрей, я с вами полностью согласен и, прежде чем мы перейдем к другим сюжетам, я просто хочу сказать, что моя фраза о том, что донос доносу рознь связана именно с непроясненностью обстоятельств. Вот лежит бумажка, которую квалифицируют как донос, а позднее, при ближайшем рассмотрении, выясняется, что что-то и не так, и, вообще, Милан Кундера - другой Милан Кундера. Кто вообще стоял со свечкой, кто сейчас это может доказать? Для газет это безусловная сенсация, мы не можем пройти мимо того, что только что появилось в печати, о чем кричит вся сегодняшняя Чехия, но не делаем соответственно и выводов, а всего лишь информируем наших слушателей об этом.
Андрей Гаврилов: А какое отношение сейчас в Праге в последние годы к Кундере в связи с тем, что он почти не дает интервью чешским журналистам, что он практически не приезжает в Прагу, что он практически не пишет по-чешски. То есть он как бы поставил стену между собой и исторической родиной. Как к нему относятся в обществе?
Иван Толстой: Это большая культурная загадка для очень многих. Есть масса интерпретаций, почему знаменитый писатель и кандидат на Нобелевскую премию ведет себя так по отношению к читателям. А читателей у него очень много, он невероятно модный писатель в Праге, и не только в Праге. Дело в том, что интерпретируют его поведение, прежде всего, как обиду, как реакцию на лишение его гражданства, на то, что его много лет не печатали, на то, что читатели в свое время не вступились за него, за то, что он подозревает (так интерпретируют сами читатели), что есть другие претенденты на место первого литератора страны, что хотят его увидеть, но исключительно как знаменитую заграничную штучку, а совсем не искренне к нему относятся. Словом, у него очень тяжелые взаимоотношения со зрителями его пьес, с читателями его произведений. Это некоторый болезненный комплекс, который интерпретируют и пытаются в нем разобраться самые разнее его благожелатели и неблагожелатели. Кундера, тем не менее, приезжает все-таки иногда в Чехию. Но приезжает он частным образом, живет на чьей-то частной квартире, интервью и выступлений публичных не дает.
Андрей Гаврилов: Не может ли быть некоторая обида в чешском обществе на своего самого знаменитого, пожалуй, на сегодня писателя, и не может быть этим, в частности, вызван тот немножко болезненный интерес, с которым была воспринята эта новость?
Иван Толстой: Конечно. Кундера своей загадкой сам поставил себя в центр внимания. Писатель, у которого есть все политические возможности появиться у себя на родине и не появляющийся, безусловно, вызывает дополнительный интерес. Я бы сказал, что с точки зрения пиара это блестящий ход.
Журнал Американской Медицинской Ассоциации в некотором роде открыл Европу: в его последнем номере появилась статья, признающая заслуги за психоанализом и уместность его применения в психиатрической практике. Рассказывает Борис Парамонов.
Борис Парамонов: Газета «Нью-Йорк Таймс» 1 октября объявила эту, если можно так выразиться, новость в статье под названием «Победное возвращение психоанализа». Эта публикация газеты вызвала многочисленные письма ее читателей. Вот что пишет, например, Теодор Лакуерсиа – президент Общества современного психоанализа:
Диктор: «Те из нас, кто встречается в клинической практике с такими симптомами, как депрессия или агрессивное поведение, успешно применяет для их лечения психоаналитические методы, Работа с такими пациентами на протяжении недель, месяцев и лет убеждает в пользе этой работы как для пациентов, так и для членов их семей».
Борис Парамонов: Собственно, все письма читателей, помещенные в номере газеты от 6 октября, выражают одобрение этой демонстрации в пользу психотерапевтической техники, разработанной Зигмундом Фрейдом еще в начале прошлого века. Психоанализ необыкновенно углубил знание о человеке, проник в его темные глубины, показал, что человеческое поведение – как индивидуальное, так и общественное – во многом определяется не сознательной постановкой целей, а бессознательными импульсами. Психоанализ открыл бессознательное: в одном этом слове вся его революция.
У психоанализа были годы триумфа, который начался после первой мировой войны. Тут не лишне вспомнить, что еще в 1909 году Фрейд был приглашен в Соединенные Штаты для чтения лекций о психоанализе: строго говоря, американские научные круги первыми признали психоанализ. Он стал не только методом психотерапии, но и интеллектуальной модой, его открытия оказали очень большое действие на целые отрасли гуманитарного знания и художественной практики. Можно вспомнить, к примеру, французский сюрреализм, которого просто не было бы без психоанализа, или работы близкого к сюрреализму художника Сальвадора Дали. Глубокое влияние открытия Фрейда оказали на великого писателя Томаса Манна. В многочисленных высказываниях о психоанализе, разбросанных по многим его работам, Томас Манн называет психоанализ детищем девятнадцатого века, законным наследником великого движения романтизма, чрезвычайно углубившего мировоззрение европейского человечества, способствовавшего преодолению предрассудков плоского рационалистического просветительства, столь характерного для предыдущего, восемнадцатого века. Но у самого Томаса Манна есть мысль, что двадцатый век возвращается к установкам восемнадцатого, покидает глубины романтической культуры и выбрасывается на интеллектуальные мели эпохи Просвещения. Это связано, конечно, с громадными успехами научно-технического знания, создающими (сейчас уместнее сказать - создававшими) иллюзию человеческого всемогущества. Эти иллюзии потерпели если не крах, то серьезнейший урон в двух мировых войнах. И был еще один громадного значения фактор, способствовавший этому возрождению просветительского мировоззрения с его корнями в восемнадцатом столетии. Это появление на мировой арене Соединенных Штатов Америки – страны от просветительства отцов-основателей перешедшей сразу к новейшим приемам научно-технического прогресса.
Критики Фрейда вообще отказывались признавать психоанализ наукой, готовы были считать его разве что искусством, требовавшим, натурально, особого индивидуального мастерства. Признак научного знания – открытие повторяющихся явлений, допускающих количественное измерение. А психоанализ имеет дело с реальностями, не имеющими количественных характеристик, - со смутными образами сновидений и всякого рода символическими действиями. Был еще один момент, едва ли не важнейший: это пансексуализм Фрейда, говорившего, что невротические заболевания имеют причиной сексуальные расстройства. Это уже действовало не только на сознание научного гелертерства, но и на господствующую мораль. Со временем мораль радикально изменилась, в культурных странах произошла сексуальная революция, и сделал ее возможной как раз Фрейд. Об этом как-то не вспоминают, а если и вспоминают, то не ставят Фрейду в заслугу. Но зато всячески приуменьшают значимость его открытий, ссылаясь опять же на научные достижения. Новую революцию в психиатрическом лечении обеспечило развитие биохимии и основанной на ней фармакологии. Появилось целое семейство психотропных средств, сделавших возможным лечение нервных, то есть психических, заболеваний. Тут Фрейд, кажется, особенно убедительно опровергнутым: ведь это он говорил, что заблуждение прежней медицины было в ее попытках применить к лечению психических расстройств физиологические методы, тогда как эти расстройства, утверждал Фрейд, вызываются специфическими, а именно психическими причинами. Травмы психики лежат в основе таких расстройств, а психику не поправишь физиологией, нужно понять ее бездны методами прон и кновенного понимания. Тут и работает психоанализ, он и дает такие методы.
Выяснилось, однако, что Фрейд был не совсем прав. Развитие биохимии открыло свою истину о психзаболеваниях: они вызываются химическим дисбалансом в нервных и мозговых тканях. И этот дисбаланс можно поправить химическими же методами, специально разработанными фармакологическими средствами. И действительно, невротику становится легче, когда ему дадут правильную таблетку. Тем самым как бы и отпадает надобность в сложном, долгом, а значит и дорогом психоанализе, доступном далеко не всем. Кому дело до индивидуальных комплексов, когда какой-нибудь валиум действует сразу на всех.
Прогресс несомненен, но, как всякий прогресс, он приносит и утраты. Проиллюстрировать эту историю с психоанализом и фармакологией можно одним примером, взятым совсем из иной области – современной музыки и даже зубоврачевания. Как говорится об этом в романе Томаса Манна «Доктор Фаустус», герой которого – гениальный композитор Адриан Леверкюн:
Диктор: «Композитор, пресытившийся оркестровым импрессионизмом и потому не обучающийся инструментовке, подобен зубному врачу, который перестал изучать терапию корней и превратился в цирюльника-зубодера на том основании, что мертвые зубы, как недавно открыли, могут стать возбудителями суставного ревматизма».
Борис Парамонов: И из того же романа - при описании некоторых тенденций нового, двадцатого века, обсуждаемых за разговорами изысканно культурного общества:
Диктор: «Уже ясно обозначилась готовность ничтоже сумняшеся отказаться от так называемых культурных завоеваний во имя некоего, кажущегося необходимым и продиктованным эпохой опрощения, которое, если угодно, можно определить как намеренный возврат к варварству... вдруг, в этой связи, гости заговорили о дантистах и, совершенно по ходу дела, о нашем с Адрианом музыкально-критическом символе – «мертвый зуб».
Борис Парамонов: Психоанализ – тонкая терапия душевных корней – слишком сложен для эпохи восстания масс: массы нужно кормить, да и лечить, и столь тонкая вещь, как психоанализ, им не доступна. Хорошо уже и то, что о культурных богатствах всё-таки не забывают – даже в демократической Америке, не то, что в Советском Союзе, где Фрейда затоптали и предали анафеме, когда эта самая спасительная фармакология еще не дошла до нынешних высот.
Андрей Гаврилов: Иван, ваша фраза «американский журнал открыл Европу» мне напомнила сообщение о том, что любимый политический деятель руководства нашей страны Чавес выразил сожаление о том, что европейцы открыли Америку. Видите, какое зеркальное отражение одной и той же проблемы - открытия Америки.
Иван Толстой: Андрей, давайте вернемся к культурным новостям прошедших дней. Что вас задело большое всего?
Андрей Гаврилов: Меня озадачили два сообщения, пожалуй. Не то что задели, а как-то поставили в тупик. Первое сообщение о том, что австралийский ученый Мартин Джарвис утверждает, что некоторые музыкальные произведения, которые мы приписываем Иоганну Себастьяну Баху, на самом деле были написаны его женой. Я скажу, что меня озадачило. Я допускаю, что Мартин Джарвис смог найти документы, рукописи или неоспоримые доказательства его тезиса. Я подумал вот о чем. Представьте себе, что мы узнаем, что Илиаду и Одиссею написал не Гомер, а какой-то другой, древний грек с другим именем. Что это изменит в нашем восприятии этих произведений? Вот от того, что я поверю Джарвису, если узнаю, что некоторые произведения написала Анна-Магдалена, а не Иоганн Себастьян, что это изменит в моем восприятии музыки? Да, конечно, слушая раньше эти произведения, я, конечно, где-то в глубине души, для себя сразу представлял, что это написано признанным гением и так к этому и надо относиться. Если что-то не нравится, значит, надо переслушать и попробовать понять. Вот теперь я буду знать, что это написала дама, которая, судя по всему, была очень талантлива, но уж абсолютно не гениальна. Значит ли это, что эти произведения становятся менее интересными?
Иван Толстой: Значит, Андрей, на мой взгляд. На мой взгляд, значит. Иначе вы хотите сказать, что культурная память и культурные ассоциации, культурные пропилеи, которые всякий человек выстраивает по пути к произведению, в которое он влюбляется, и по пути от произведения, то есть живет с теми впечатлениями, которые он получил, - что эти пропилеи ничего не значат, что эти обстоятельства есть пустышка? Нет, недаром мы окружаем культуру такими подробностями, такими дополнительными украшательствами. Мы этот бриллиант берем в такие лапки, чтобы эти лапки не противоречили, а были в пандан ему, чтобы они ограняли и обрамляли его так, как это произведение того заслуживает. Культурные обстоятельства, рама, не мене важны для культуры, чем само полотно. Просто ценится по-разному.
Андрей Гаврилов: Да, конечно. Единственное, что после ваших слов я все больше убеждаюсь в том, что культурные пропилеи, культурные рамы или рамки - это всего-навсего шоры, которые мешают нам оценить произведение по достоинству. Не зря в свое время джазовые музыканты и джазовые критики придумали тест, когда нужно было слушать неизвестно чью запись и пытаться понять, во-первых, нравится она тебе или не нравится, а, во-вторых, что это и кто это может играть. Это почти невозможно в роке, потому что все-таки это вокальная музыка, и там всегда по голосу можно узнать. А вот попробуйте взять человека с улицы, поставьте ему моего друга Алексея Козлова или неведомого мне Колтрейна (я имею в виду неведомого в личном плане). Всегда ли человек сможет сходу сказать, что это - Колтрейн, а это - Козлов. Хотя, конечно, кто-то скажет, но этот кто-то будет знаток. Нужно ли мне знать, что это Колтрейн для того, чтобы им восхищаться?
Иван Толстой: Нужно, Андрей. Вино, налитое в грязную оловянную кружку или в хрустальный красивейший богемский бокал, отличается по вкусу, уверяю вас.
Андрей Гаврилов: Сразу видно, что вы не смотрели «Индиану Джонса». Потому что там на этот вопрос дан абсолютно однозначный ответ. Священный Грааль был меленькой, пыльной, грязной чашей, а отнюдь не хрустальным бокалом. И чтобы его найти, нужно отбросить все красоты и смотреть именно то, что могло принадлежать человеку в самом начале нашей эры. Тем более, что этот бокал был случайный.
Иван Толстой: Истина для вас из голливудских фильмов идет. А у меня - от собственных накопленных впечатлений.
Андрей Гаврилов: Второе сообщение, которые вызвало у меня некоторые ошеломление, это были результаты поисков, я надеюсь, что многолетних, профессора древней истории в Берлинском университета Вольфганга Шюллера. Он написал специальное исследование о гетерах Древней Греции, раз и навсегда заявив, что ни в коем случае их нельзя путать с дамами легкого поведения, с дамами полусвета или проститутками. Ничего подобного. Суть геттер была совершенно в другом. Хотя, конечно, эротическая составляющая там присутствовала. Грубо говоря, это были дамы, с кем можно было поговорить о насущных проблемах современности и об искусстве. Поразило меня не то, что он пришел к этому выводу. Да ради бога, в конце концов, наши мифы о гейшах, в общем, тоже примерно идут в ту же сторону. Меня поразило то, что, судя по всему, уважаемый Вольфганг Шюллер не читал Вуди Аллена, который еще лет 30 назад написал рассказ о том, как американская полиция вламывается в подпольный притон и арестовывает всех, и всех стыдит потом пресса, потому что там были обнаружены мужчины, которые - можете себе представить! - приходили, чтобы с женщинами поговорить о Прусте.
Иван Толстой: Всех-то вы обличаете сегодня, Андрей. Кто-то не читал Вуди Аллена, кто-то не смотрел «Индиану Джонса». А есть ли у вас что-нибудь хорошее сказать человечеству?
Андрей Гаврилов: Да, конечно. Вчера был день рождения у замечательного московского музыканта Алексея Козлова - руководителя ансамбля «Арсенал», музыку которого мы сейчас и слушаем.
Иван Толстой: Председатель Совета министров России с 1906 по 1911 год, Петр Аркадьевич Столыпин прославился своей реформаторской деятельностью, и более всего – в аграрной сфере.
А воплощать в жизнь некоторые свои идеи он начал именно в Литве, в имении Калнабярже, это в 13 км от города Кедайняй. Это имение – было получено отцом Петра Столыпина Аркадием Дмитриевичем в счет уплаты карточного долга. Рассказывает Ирина Петерс.
Ирина Петерс: Когда Аркадий Столыпин вышел в отставку, он уехал из Петербурга и поселился с семьей в Вильне, купил дом. Его сын Петр стал виленским гимназистом, и здесь, в литовской столице будущий премьер-министр получил аттестат зрелости. Закончив Петербургский Университет, недолго находился на государственной службе в российской столице, а потом был назначен Предводителем дворянства Ковенского (сейчас Каунасского) уезда. Осень и зиму семья Столыпиных жила в Ковно, а большую часть – в любимом ими Калнабярже.
«В течение всей жизни – пишет литовский исследователь Герман Шлевис – Столыпина отличало стремление создавать новое. В Ковно он организовал Сельскохозяйственное общество, стал инициатором строительства Народного дома».
Герман Шлевис: По идее Столыпина была организована сельскохозяйственная опытная станция, из неё выросла Литовская сельскохозяйственная Академия. Она благополучно существует и сейчас. В тех зданиях, которые были построены по планам Столыпина.
Ирина Петерс: Столыпин весь был в заботах о посевах, покосах, ежедневно обходил пешком или объезжал верхом поля и луга. Петра Аркадиевича восхищало устройство соседних бюргерских хуторов, организация работ на прусской земле. И многое из виденного там легло потом в основу земельной реформы. Он пропагандировал среди литовских крестьян свои идеи, ратовал за закрепление земли за крестьянами в качестве личной собственности, за создание самостоятельных хуторских хозяйств.
Такие идеи, как известно, раздражали в России его противников, с одной стороны богатых землевладельцев, с другой – революционеров. По некоторым данным, на Столыпина покушались около 20 раз. Случай в Киеве, когда в него стрелял террорист, оказался роковым.
Невыученные уроки Столыпина – каковы они для нас сегодняшних? Одни скажут о невоплощенных в жизнь ни в одной стране идеях землеустройства, другие – о его предложениях по развитию самоуправлений, укреплению местной власти (куда как актуальный вопрос!), третьи – кивая на ныне сиротливое, полуразрушенное здание бывшего господского дома Столыпиных в Литве, удивятся небрежению в отношении ценной - в культурном и историческом плане – постройки. А значит, и к памяти проживавшего здесь незаурядного человека.
Те же, кто углублялся в наследие Столыпина-реформатора, обязательно скажут вам что, если бы конкретные меры, предлагаемые Петром Аркадиевичем, в том числе по борьбе с «бомбистами», террористами тех лет, от пули одного из которых он сам и погиб, были в свое время осуществлены, история – и не только России – могла быть другой.
Кстати, даже в наши дни, с угрозой уже современного терроризма, идеи Столыпина на этот счет не потеряли актуальности. Он писал: «От увлечения разрушительными идеями может оградить только правильно поставленное образование. Я видел развал школы, я знаю русских революционеров – благодушных неучей, думающих достичь совершенства одним скачком с бомбой в руках… Я убежден: спасти нашу молодежь , а значит и Россию, может только реформа школы – последовательная, и может быть , суровая, как сама логика.»
Столыпин, Россия, история Литвы - об этом рассуждает публицист Пранас Моркус.
Пранас Моркус: Имя Петра Аркадиевича трогает во мне определенно личное. В Калнабярже – по-литовски это березовые холмы – отец меня часто в детстве возил, место это было дорого и для него. Ведь после того, как имение осталось ничейным, его выкупил глава литовского футуризма Кизис Бинкис – из той же, что и мой отец, группы «Четыре ветра» - и они там принялись обосновывать что-то вроде аркадий для поэтов и художников.
Ну, а если о Литве и столыпинском следе в её истории, то почти десятилетие под его звездой, после полувекового царского запрета на литовскую письменность – ведь за книгу на латинице полагалась тюрьма и ссылка – так вот, при Столыпине в исторически-мизерные сроки народ распрямился, мгновенно принялся наверстывать. И именно люди столыпинской эпохи стали столпами восстановленной государственности. Люди этой закалки защитили её с оружием в руках, создали экономику, которая, безболезненно миновав мировой экономический кризис, догоняя, дышала в спину Дании…
Сегодня иногда вспоминают о «столыпинских вагонах». Но Петр Аркадиевич тут ни при чем. При чем – красные узурпаторы, которые, изничтожив лучшее в России, стали затаптывать историческую память, заплевывать светлые имена.
Причудливо, конечно, то, что поколение, восставшее против них на защиту Литвы, защищало, в том числе, и столыпинское наследие в ней.
Вот так Петр Столыпин, хозяин березовых холмов, великий русский, политик, ставший символом страны, которой Россия хочет быть – так он отразился в нашей истории.
Ирина Петерс: Несколько лет назад внук Петра Столыпина Дмитрий Столыпин - парижанин, в прошлом журналист, сейчас уже человек преклонного возраста – приезжал в Литву, посещал бывшее имение своего деда, где родился его отец, (а здание это находится сейчас в частном владении). На встрече, организованной Русским культурным Центром в Вильнюсе, он отвечал на вопросы. Каковы впечатления от поездки в Калнабярже?
Дмитрий Столыпин: Я был очень тронут, потому что это дом, где родился мой отец и мои тети, где жил Петр Аркадиевич. Теперь это другой мир, конечно. Но я понял, почему он так любил Литву!
Ирина Петерс: Как вы думаете, спросили Столыпина, насколько современно реформаторское наследие вашего деда?
Дмитрий Столыпин: Реформы родились в Литве. (по-французски). Это очень трудно, я же не специалист. Есть люди здесь, которые хотят делать реформы, в широком смысле. Я только могу им пожелать: счастливо! Надеюсь, что все будет лучше.
Ирина Петерс: Члена правления Русского культурного Центра журналиста Татьяну Ясинскую после конференции я застала за написанием прошения в адрес правительства Литвы, парламента – относительно дальнейшей судьбы дома Столыпиных в Калнабярже.
Татьяна Ясинская: Имение такого выдающегося человека находится в чудовищном состоянии! Фактически уже почти руины. Участники конференции решили каким-то образом попробовать спасти… Может быть, начать делать там какой-то мемориальный комплекс? Однозначно сказать нельзя, кто это здание приватизировал, кому оно дальше переходило, в чьи руки. Но, судя по всему, никакой фактической ответственности за этот объект не несет вообще никто.
Это все-таки культурное наследие…И мы бы настаивали на том, чтобы государство таки проявило государственную волю! Ну, и местное самоуправление в том числе.
Ирина Петерс: И последнее - вновь цитата. Петр Столыпин: «Родина требует себе настолько чистого служения, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу». Благородный настрой отца на служение ближним передался и его детям. В Первую мировую войну две дочери Столыпина совершают отчаянный поступок, в духе кавалерист – девицы Дуровой времен войны 1812 года. Девушки, хорошо освоившие в литовском Калнабярже искусство верховой езды, переодеваются в казацкую форму и добираются до фронта. Их сумели опознать, когда сестры уже успели поучаствовать в стычках с немцами… Девиц арестовали и, несмотря на бурные протесты с их стороны, отправили домой.
Иван Толстой: Андрей, а теперь ваша персональная, последняя рубрика нашей программы. Расскажите, пожалуйста, поподробнее о том, какая музыка звучала сегодня в нашей программе и в чьем исполнении.
Андрей Гаврилов: Мы сегодня слушали фрагменты из забытой песни - вариации на русские народны темы - в исполнении ансамбля «Арсенал» и его руководителя Алексея Семеновича Козлова. Алексей Козлов родился 13 октября 1935 года, сейчас он уже ветеран нашего джаза, но ветеран в самом хорошем смысле слова, как человек опытный, а не как человек, ушедший на пенсию или отошедший от дел. Начиная с 1957 года он уже руководит собственными джазовыми группами, принимает активное участие в создании джаз клубов в Москве - «Молодежное» в 61-м году, «Ритм», «Печора» и других. В 1973 году Козлов создал ансамбль «Арсенал», который заложил основы отечественного джаз-рока. Я помню, как мы пробивались на концерты ансамбля «Арсенал», это была отдельная песня. Я очень хорошо помню, что в каком-то клубе был объявлен у него концерт, и когда мы подошли к клубу, но к клубу не в современном понятии, а вот именно в советском, то есть что-то типа дома культуры, то мы увидели, что клуб окружен конной милицией, которая не пускала никого, кто не мог заранее поднять руку с билетом. Поскольку у нас билетов не было, мы стояли и просто грустно на это все смотрели. Потом произошло чудо. Потом из служебного входа вышел человек, (много лет позже я узнал: это был актер Александр Филиппенко), который подошел к нам и сказал: «Ребята, вы на концерт? Давайте, я вас проведу». И провел нас на концерт «Арсенала». Так началось мое знакомство с джаз-роком в российском исполнении. На официальную эстраду «Арсенал» попал в 1976 году, а в 1980 году, когда в Москве была объявлена Олимпиада и нужно было показывать зарубежным гостям наши достижения в самых разных областях, «Арсенал» уже был выпущен на большую сцену. К этому же времени в СССР начался взлет интереса к диско музыке, и фирма «Мелодия» выпустила несколько сборников под названием то ли «Дискотека», то ли «Диско», то ли «Дискоклуб», какое-то такое дурацкое название, собрав туда самые разные пьесы, зачастую к диско музыке не имевшие не малейшего отношения. На один из таких сборников попала пьеса в исполнении ансамбля «Арсенал», которая называется «Генезис». Ее то мы сейчас и послушаем. Я только хочу еще сказать, что Алексей Козлов - до сих пор активный джазовый музыкант в Москве. Постоянные концерты. Я не подсчитывал специально, но, думаю, что если брать месяцы среднестатистические, то только в Москве не меньше 5-7 концертов «Арсенала» проходит обязательно. Кроме того, Алексей Козлов всячески пропагандирует ту музыку, которой он отдал столько лет жизни. У него вышло несколько дисков, где он рассказывает об истории джаза, начиная с конца 19-го века, то есть с тех мелодий, которые позже каким-то образом развились и дали основу джазовым темам. Эти четыре диска - история джаза - были не так давно выпущены в Москве. Пьеса «Генезис», которую мы сейчас будем слушать, написана самим Алексеем Козловым и записана в начале 80-х годов, как я уже говорил. Эту пьесу исполняют сам Алексей Козлов (альт и сопрано саксофон), Вячеслав Горский (клавиши), Виталий Розенберг (гитара), Виктор Заикин (бас гитара). Духовая секция: Евгений Пан, Анатолий Сизонов, Борис Кузнецов, Вадим Ахметгареев, Валерий Таушан, Александр Горобец. И ударные: Станислав Коростелев и Виталий Изюмченко. Золотой состав «Арсенала» того времени, пьеса «Генезис», автор - Алексей Козлов.
