Марина Тимашева: В издательстве петербургского журнала "Звезда" вышла книга Рады Аллой "Веселый спутник". Воспоминания об Иосифе Бродском". Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: По правде сказать, воспоминаний о Бродском я побаиваюсь, как впрочем, и о других поэтах и писателях, мне глубоко не безразличных. Как-то не хочется опять и опять напарываться на это фамильярное «Ося», каждый раз вздрагивая от досады. Конечно, это не значит, что я в сердце своем лишаю кого-то права называть своего друга так, как привык, но Ося Осе все-таки рознь. Кто-то произносит это легко и естественно, так что и не заметишь, а кто-то тоже, вроде бы, естественно, но словно бы видишь краем глаза, как этот «воспоминатель» украдкой бросает взгляд в маленькое зеркальце. Так некоторые посетители Сикстинской капеллы, предвидя необходимость часами стоять, задрав голову, запасаются карманными зеркалами, чтобы смотреть на шедевр в них. Во-первых, при таком способе их лица нет-нет, да и мелькают рядом с обитателями купола, а, во-вторых, мне вообще кажется правильным смотреть на великое, задрав голову. Не вижу тут никакого неудобства, а только естественный ход вещей. В общем, как в старинной шутке «если надо объяснять, то не надо объяснять». В случае Рады Аллой ничего объяснять не надо. Единственный упрек, который, с моей точки зрения, можно ей бросить, это щепетильное отстаивание своей позиции, своего права смотреть снизу вверх, сидя у ног. Кстати, может быть, в пику многим фамильярным, опыт показывает, что так лучше видно. Вот что говорит об этой книге соредактор журнала «Звезда» Яков Гордин, имеющий непосредственное отношение не только к ее изданию, но и к написанию.
Яков Гордин: Воспоминаний о Бродском не так уж много. Есть довольно много интервью, в которых задаются интервьюерами вопросы биографического характера разным людям. Это - да. Но вот таких моновоспоминаний - не очень-то.
Татьяна Вольтская: У Людмилы Штерн хорошие воспоминания.
Яков Гордин: Да, у Людмилы Штерн, частично - у Дианы Виньковецкой, в третьем номере у нас. Там, в основном, о Якове Виньковецком, но много и о Бродском, поскольку они были друзьями. То есть, есть воспоминания, но есть и вспоминания крайне недоброкачественные, которые можно во внимание не принимать. Поэтому книга Рады Аллой, которая в те времена была Радой Блюмштейн, она была женой нашего общего с Бродским приятеля геолога Эдуарда Блюмштейна, у которого Иосиф работал в экспедиции, она как раз входила в очень близкий, дружеский круг. Более того, с 1962 года, когда они познакомились, она поняла сразу, с кем имеет дело, и она стала таким, в некотором роде, архивариусом - она собрала первое самиздатское большое собрание его стихов и, кроме того, она вела записи, у нее много заметок. И в результате, через много лет, она все-таки, по большой моей просьбе, принялась за эти воспоминания, приведя в порядок те материалы, которые у нее были,
Татьяна Вольтская: Значит, вы - крестный отец книжки?
Яков Гордин: В некотором роде. Потому что она человек скромный, она очень боится, чтобы это не выглядело, как попытка пристегнуть себя к колеснице великого человека. У нее есть такой специальный пассаж.
«Мы были ровесниками, мы были на «ты», мы встречались в Париже, Риме и Нью-Йорке, дважды я была его конфиденткою, он был шафером на моей свадьбе, навещал нас по всем адресам, что мы сменили в Ленинграде, я присутствовала в зале во время обоих над ним судилищ, переписывалась с ним, когда он был в Норенской, a 4 июня 1972 года провожала его в Пулковском аэропорту.
Но только вот: весь этот горделивый перечень ровно ничего не означает. Это простая цепь случайностей, и никакого, ни малейшего места в жизни Иосифа я не занимала».
Ну, это такое, я бы сказал, гипертрофированное смирение. Иосиф ее любил и очень по-дружески, с большим доверием к ней относился. Она, действительно, настоящий свидетель.
Татьяна Вольтская: Из книги воспоминаний Рады Аллой. Отрывок о первом знакомстве с Бродским.
«Первой проводили меня. Я жила практически на Дворцовой площади, рядом с Капеллой. Показала свою парадную, пригласила заходить в гости. Адрес запомнить легко, - всегда говорили мы новым знакомым, - Мойка 18, квартира 27: дважды девять, трижды девять. В ответ Иосиф, на секунду задумавшись, произнес: «У меня тоже простой адрес: Литейный, 24-28: четырежды шесть, четырежды семь». В тот момент мне не пришло в голову удивиться этому математическому подходу. Уже потом Мария Моисеевна мне рассказывала, что от Иосифа можно было услышать «70 процентов на 40» или, получив рубль на хлеб и кефир, он озабоченно спрашивал: «А мне хватит?». После смерти Иосифа, мысленно перебирая наши встречи, я вспомнила и про самое начало знакомства, про эти цифры, которые внезапно получили новое, горькое значение. Ведь это даты его жизни: 24 мая и 28 января».
Яков Гордин: Она нашла очень точный тон, точный жанр. Я привожу в предисловии ее письмо. Она мне написала: фактически все это длинное письмо тебе. Ты просил меня вспомнить о нем, я пишу то, что я вспоминаю. Действительно, вот этот жанр письма человеку, тоже знающему, он совершенно особый, он отличается от хорошей и полезной книги Люды Штерн. Совершенно разные точки зрения и разные точки отсчета. Люда - активный участник жизни, Рада - свидетель, она смотрит со стороны и на Иосифа тогдашнего, и на себя юную. Вот это ей удалось - выйти из текста. Кроме заметок и материалов, у нее просто замечательная память. Книжка небольшая, но очень концентрированная. Здесь нет лишнего. Кроме того, есть еще одна особенность этой книги. При том, что Рада с необычайным почтением относилась к поэту Иосифу Бродскому, это не житийный жанр, ничего тут коленопреклоненного нет. Она пишет о человеке, каков он был, со всеми его разнообразными особенностями, иногда не самыми приятными. Тем не менее, это особенности крупного, большого человека. Очень своеобразная, очень полезная книга.
Татьяна Вольтская: Она называется «Веселый спутник». Действительно, Бродский такой веселый?
Яков Гордин: В этой книге - да. И, вообще, это некий парадокс. Он ведь был поэтом трагическим, безусловно, особенно в первую половину свой работы и жизни. А во вторую он был таким суровым стоиком. Но в быту это был совершенно другой человек. Он был разный, он мог быть хмурый, неприветливый, но вообще он очень любил веселиться, и вот эту сторону его отношений с людьми раз Рада очень хорошо показала. Это не пророк, не мрачный пессимист, пишущий трагические стихи. Это друг, это собутыльник. Это здесь, кстати говоря, меньше всего и правильно, потому что Иосиф никогда не увлекался, надо сказать, алкоголем, хотя выпить любил и при этом песни попеть, и так далее. Веселость здесь имеет более широкий смысл. Это не просто человек, который любил повеселиться. Само по себе его присутствие в жизни Рады доставляло ей большую радость. Само его присутствие было радостным, было веселым, так что это очень точное название.
Татьяна Вольтская: Одна моя знакомая, прочитав книгу, сказала, что ничего нового о Бродском в ней не почерпнула. Может быть, допускаю, что человек, прочитавший все доступное о поэте, не нашел там разительно незнакомых вещей. А я нашла. Нашла искреннюю и стыдливую любовь к Бродскому. А любовь у каждого своя, единственная. И она – чудо.
