В издательстве «Центрполиграф» вышел «Военный дневник» корреспондента "Правды" Лазаря Константиновича Бронтмана. Издана только часть огромного дневника, который автор вел с 1932 года. Бронтман писал об Арктике и авиации, и о войне.
Неуважительное отношение к масс-медиа – как ко «второй древнейшей профессии» - очень обидное для тех, кто честно работает (вопреки «невидимой руке рынка»). Книга Лазаря Константиновича Бронтмана реабилитирует профессию журналиста. Полезную, а порою героическую. Опубликованные «Центрполиграфом» 400 страниц – только часть огромного дневника, который его автор вел с 1932 года, и который включает не менее интересные сюжеты, на которых Бронтман специализировался: авиация, освоение Арктики.
В журналистику он пришел через МВТУ имени Баумана. А сначала был простым рабочим. Характерная черта 1920-х годов, нам сегодня непонятная: молодой человек из семьи революционеров с подпольным стажем начал карьеру не в офисе по продажам электроэнергии, а на электростанции учеником монтера. И дослужился до завотделом «Правды». Наверное, работать в «Правде» при Сталине – не лучшая рекомендация, но подчеркиваю: человек занимался конкретным делом, а плодами до сих пор пользуются все, от монархистов до анархистов, я имею в виду природные богатства, открытые на севере.
И в партию Бронтман вступил в ноябре 1941 года. К сожалению, начало войны из записок выпадает – в это время Бронтман дневник не вел: редакторы книги связывают это с «чрезвычайной нагрузкой в редакции». Первая дата – 19 мая 1942-го. Наступление Юго-Западного фронта на Харьков. Закончилось оно трагически. «Из сводки Информбюро за 28 мая вечер Харьковское направление уже исчезло. А как меня гнали не опоздать» (13). Дальше - бесконечное перемещение по фронтам, и с авторами предисловия нельзя не согласиться: такую «калейдоскопическую смену дивизий, собеседников и попутчиков», а также тем и сюжетных линий, не найдешь в обычных фронтовых мемуарах, «привязанных» к определенному участку фронта и роду войск.
Действующее лицо этой книги – советский народ снизу доверху, от старушки Тимофеевны, «бедной как церковная крыса, из живности – коза» (176), до самого Сталина, с которым автор тоже был знаком (фотографии прилагаются) и называл за глаза «Хозяин».
Кстати, вот фамилия, знакомая слушателям «Свободы» – Наталья Боде, отважный фронтовой фотокорреспондент (31, 259, 281 и др.) «Первой снимала «Тигры» у Понырей». Тематический диапазон книги колоссальный. Капитуляция Паулюса (108). Авторские права на «Краткий курс истории ВКП/б», кто какие главы сочинял (244). Первые работы академика Владимира Александровича Неговского в области реаниматологии (322). Много дискуссий со специалистами о военной технике: вытеснит ли реактивная артиллерия обычную (80), о перспективах бериллиевых сплавов, или предсказание конструктора Андрея Григорьевича Костикова, что появятся «самолеты – фотоаппараты, простые, дешевые и массовые в применении» (82). И здесь же: «Кокки (то есть Коккинаки Владимир Константинович, летчик – испытатель, дважды герой) угостил ликером «Голубые глазки» (98). Какая-то неаппетитная спиртовая смесь с глицерином для заливания в механизм шасси.
Под 25 августа 43 года приведена пространная версия симоновской «Песни военных корреспондентов». Рядом опять же ранний вариант тоже всем известных с пионерского лагеря непристойных куплетов с заменой последнего слова – «у атамана Козолупа….» и т.д. Однозначно утверждается, что эти «Ловушки» придумал корреспондент «Красной звезды» «Алеша Сурков» (182). Вообще-то есть и другие версии: Симонов, Ардов, Верейский, Слободской, Гердт. Но я не стану вмешиваться в литературоведение, только отмечу, что кошмар, пафос – всё это в книге переплетено с низким бытом: где какой удалось ухватить кусок колбасы или полбутылки наливки. Вроде бы, неуместно в исторический момент. Но в этом, по-моему, особая достоверность источника, составленного не для газеты, а для себя, и непосредственно по следам событий. А приземленный уклон характерен и для других военных корреспондентов: я обратил на него внимание, читая «Кампанию во Франции» самого Гёте. Видимо, срабатывает какой-то защитный механизм: сознание переключается с невыносимого на простые житейские радости.
Теперь от психологии - к филологии. В освобожденных городах «часть населения разговаривает пока ещё неохотно, говорит вместо «наши» – «красные» или «русские» (170, 190). Помните, как в 90-е, во время войны на Кавказе у нас взяли моду называть собственных солдат не «наши солдаты», «наша армия», а отстраненно: «федералы». Тоже дистанцировались на всякий случай.
Еще мостик в современность. В журнале «Театр» прочел рекламу очередного «культового» драматурга, у которого была, оказывается, суровая жизнь. Он даже участвовал в драках футбольных фанатов. Поэтому его манеры жёсткие и грубые, не такие, как раньше, когда наши драматурги (например, фронтовик Александр Володин) воспевали «интеллигентных чудаков со слабыми мышцами». И матом в пьесах не ругались. А современные, у которых «суровая жизнь», вынуждены ругаться. Если посчитать в записках Бронтмана ненормативную лексику, наберётся штук 20 на толстый том, всё с точечками, и в подавляющем большинстве прямые цитаты. Например, друг ходил с отрядом С.А. Ковпака в рейд по немецким тылам, рассказывает, кто такие бандеровцы: что они лизали Гитлеру и как точно называются на букву «б» (128). Неакадемично. Но по сути трудно возразить. А в общем книга на удивление целомудренная и, хоть это слово и плохо сочетается со страшной войной – нормальная.
Наши деды-победители здесь не какие-то там карикатурные «совки», а живые люди, чувствующие и мыслящие. Бронтман приводит похвальбу военачальников, вплоть до самого главного: мол, «на наших машинах можно немца, в том числе и на «Ме-109Г», бить как угодно» (73, 144 и др.) – и рядом дает сообщение из Сталинграда: «авиация немцев господствует, против «Мессершмитта – 109Г» наши не лезут» (77).
Конечно, автор человек своего времени и класса. Сегодня коробит: как это? Интеллигентный человек, отложив книгу Хемингуэя или Пушкина, готов восхищаться – видимо, искренне – любым указанием т. Сталина, не различая дельных предложений (а Иосиф Виссарионович был, хоть и душегуб, но совсем не дурак) и августейшего хамства. См., например, грубый и несправедливый разнос киноповести Александра Довженко «Украина в огне» (274). Пройдет время, и очередной приступ сталинской паранойи обрушится на самого Бронтмана, он окажется пособником «врачей - вредителей». Далее. В дневнике мы отмечаем признаки – при общем аскетизме быта – нарастающего социального расслоения. Встреча с младшим Сталиным, Василием: интересно, как автор создает малосимпатичный образ первого советского мальчика-мажора, не прибегая к оценочным суждениям, только через детали и интонации. А вот наши отцы-командиры: только-только научились побеждать, а уже увлеклись охотничьими забавами и созданием особых условий для себя и своих семей. Историк–материалист скажет: объективный процесс выделения господствующего класса, не через рынок, так через привилегии, не через работорговлю, так через ГУЛАГ. Интересно, что Бронтман и его товарищи теоретически это понимали, изучали истмат, а практически не видели у себя под носом. Потому что не хотелось замечать.
В завершение я бы оценил взвешенный подход современных историков, которые дневник готовили к печати и комментировали – это Алексей Юрьевич Безугольный и Владимир Александрович Невежин. Внятная оценка сталинской тирании не переносится на народ. На людей, которые честно делали свое дело и, какие ни есть, со всеми своими трагическими заблуждениями, в годы войны исполнили долг перед страной и человечеством.
Лазарь Бронтман «Военный дневник корреспондента "Правды"». Серия: На линии фронта. Правда о войне. Издательство: Центрполиграф, 2007 г.
