В XIX веке были две книги, повлиявшие на жизнь миллионов людей – "Хижина дяди Тома" Бичер-Стоу, которая сыграла колоссальную роль в отмене рабства в Америке, и "Что делать?" Чернышевского, из-за которой тысячи людей пошли в революцию.
А в ХХ веке такая книга была всего одна – "Архипелаг ГУЛаг" Александра Солженицына.
После ее прочтения одни говорили: "Всё, кранты, пора уезжать из этой страны". Другие: "Такому нельзя дать повториться, эту страну надо переделать". Третьи: "Здесь жить страшно и опасно, давайте не будем высовываться и переждем".
Не так драматично, но потрясение пережили и люди за границами СССР: удар по прекраснодушным убеждениями социалистического толка был нанесен сильный.
То есть: миллионы людей, прочитав "Архипелаг ГУЛаг", изменили свою жизнь – при том, что после Сталина и Гитлера все идеологии затрещали по швам. И вдруг появляется такая книга. Вот торжество литературы, равное которому трудно найти во всей истории мировой словесности.
Александр Солженицын, о чем часто забывали, сосредоточившись на его общественной роли – в первую очередь, именно писатель. Большой русский прозаик. Больше того, есть уверенность в том, что к своей поздней роли публициста-пророка он пришел именно через литературные поиски. Солженицын ведь очень долго пробовал разные стили и жанры – и об этом забывают. Стоит перечесть его ранние вещи – "Один день Ивана Денисовича", "Захар-Калита", "Случай на станции Кречетовка", "Матренин двор", "Для пользы дела" – чтобы увидеть, как по-разному они написаны: в разном жанре, стиле, манере. Вот когда Солженицын нащупал стиль архаики и ощутил его подходящим себе – он и пришел к роли этакого библейского пророка. Но никак не наоборот.
Как его читали раньше – понятно: как правду на фоне неправды. А сейчас пошла иная жизнь, и увы, Солженицына уже используют в государственных интересах. В прошлом году, когда ему присудили Государственную премию, "Архипелаг ГУЛаг" даже не был упомянут среди заслуг. А когда огромными тиражами напечатали его давние соображения о Февральской революции, то сделано это было только ради того, чтобы обозначить важность сильной руки в управлении государством.
Такие жесты неправильны и неправомочны даже не общественно-политически, а стилистически: Солженицын не инструмент в борьбе – он равновелик России.
То, что он в последние годы превратился в некий образ, став скорее портретом, чем реальным автором – беда не его, это беда России, не желающей ни осмыслять толком что-либо в настоящем, ни каяться за прошлое.
Что до его писательского времени, времени прозаика Солженицына – оно еще придет, вернется. В литературе мастерство не исчезает с годами, только высвечивается ярче. Вот как эта концовка прославленной повести "Один день Ивана Денисовича": "Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов – три дня лишних набавлялось..."
