Владимир Тольц: Сегодня вы услышите очередную передачу из серии "Скорость стука. Доносы". Одновременно мы продолжаем еще одну тему, уже не раз появлявшуюся в наших передачах: о коррупции чиновников в России, ее масштабах, формах и, как теперь это называется, схемах. Сегодня речь пойдет об императорской России и ее полиции.
Ольга Эдельман: 1864 год, Рига. Приставленный наблюдать за губернией жандармский офицер доносит в Петербург о художествах местной полиции и ее начальника, полицмейстера, полковника, а потом и генерал-майора Грина.
Диктор: Штаб-офицер корпуса жандармов, находящийся в Лифляндской губернии, полковник Андреев - шефу жандармов князю Долгорукову, 17 октября 1864.
Поздно вечером 11 октября на Митавском предместье города Риги на шорных дела мастера Гордан, шедшего домой с некоторыми из своих знакомых, напал рижской полицейской команды унтер-офицер Антон Неклюдов, начал душить Гордана, прибил его и при помощи прибежавших на крик двух полицейских солдат потащил его в полицейский частный дом, где Гордана тотчас узнали и освободили.
Полицейские чиновники просили его простить Неклюдову разбойнический поступок, на что Гордан уже готов был согласиться, как упомянутый унтер-офицер вдруг, без всякого основания, вздумал обвинить мастера сего в краже у него часов. Тут Гордан уже отказался от всяких мировых сделок и требовал формального следствия и суда. Старшему полицмейстеру полковнику Грину не понравилась такая огласка, и он влиянием страха, который так удачно умеет наводить на людей, заставил Гордана удовольствоваться домашним своими решением, на основании коего унтер-офицер Неклюдов наказывается только употреблением на службу за рядового в продолжение восьми дней.
Случай этот, однако не остался секретом полиции, но сделался уже предметом не одних лишь толков, но и ропота публики, требующей строжайшего взыскания с человека, прямую обязанность коего составляет охранение общественной безопасности и порядка. Носятся также слухи, что это был не первый пример попытки со стороны нижних полицейских чинов ограбить мирного обывателя.
Местным властям я не счел возможным доложить о поступке унтер-офицера Неклюдова, и о противозаконном образе действий полковника Грина, ибо здесь, к несчастию, власти слишком снисходительны к нему и его беспутному поведению.
Имею честь почтительнейше довести о сем до сведения вашего сиятельства.
Диктор: Резолюция: «К сведению».
Ольга Эдельман: На следующий день после донесения полковника Андреева в Петербург полетел анонимный донос, снова на полицмейстера Грина. Автор доноса жаловался не просто на нападения полицейских, а на преследования местных обывателей-евреев с целью вымогательства.
Владимир Тольц: Кстати, о предыдущем документе: фигурирующий в нем мастер Гордан был скорее не евреем, а немцем. Вообще, Рига в ту эпоху считалась городом по преимуществу "немецким", заселенным этническими немцами. Дальше мы еще встретимся с недовольством немецкой части обывателей все тем же полицмейстером.
Ваше сиятельство господин шеф жандармский,
Нас, бедных евреев, рижский полицмейстер господин Грин страшно притесняет в Риге, ловит нас, сажает в тюрьму и тех оставляет в Риге, кто дает ему денег, других выгоняет и по этапу отравляет. Ночью 15 октября господин Грин с квартальными наловил наших 7 человек, посадил в часть, строго приказал всех выслать, а потом взял с них деньги и позволил тут остаться. Помогите, ваше сиятельство, нам бедным в Риге ...
Резолюция: "Оставить без последствий".
Владимир Тольц: Здесь надо напомнить, что в Российской империи существовала черта оседлости, за пределами которой евреям не разрешалось селиться. Но жить в Риге евреи как раз имели полное право, более того, в общей политике империи в отношение евреев 1864 год - это очень либеральный период. То есть действия рижского полицмейстера были чистым произволом, никаких указаний сверху в этом духе не было.
Ольга Эдельман: А я хочу обратить внимание вот на что. Нам уже случалось говорить о зыбкости границ этого документального жанра - доноса. И вот только что - мы прочитали два документа, очень друг на друга похожих и по содержанию, и по форме, и адресованных одному и тому же лицу - шефу жандармов. Разница только в том, что первый документ - донесение, составленное по долгу службы, а второй - анонимный и, так сказать, плод свободной инициативы. Причем во втором случае сложно решить, считать ли эту анонимку доносом, или жалобой на несправедливые притеснения.
Владимир Тольц: По содержанию, скорее это жалоба, с доносом ее сближает формальный признак - анонимность.
Ольга Эдельман: Это был октябрь 1864 года. Пару месяцев спустя последовало продолжение. Полковник Андреев доложил в Петербург о новом витке недовольства горожан полицией.
Жандармский полковник Андреев - шефу жандармов князю Долгорукову, 3 января 1865.
За несколько дней до наступления праздника рождества в Риге подкинуты по домам и найдены в почтовых письменных ящиках адресованными к разным лицами печатные экземпляры пасквиля на обоих полицмейстеров полковников Грина и Вильбоа и на квартальных надзирателей Позверк и Фриде.
Этот случай, естественно, возбудил оживленный говор в городе, публика видимо обрадовалась нападкам на ненавистных ей высших представителей полиции, но за всем тем получатели пасквиля вели себя крайне осторожно, они или уничтожали, или же сами представляли его в полицию, которой со своей стороны не щадила усерднейших трудов для уничтожения следов сего пасквиля в публике. Таким образом, до того трудно было получить экземпляр этого сочинения, что мне пришлось лично выпросить для прочтения единственный оставшийся у г. начальника губернии, с которого имею честь представить к вашему сиятельству копию, снятую мною собственноручно.
Насколько господин гражданский губернатор верит обвинениям, выраженным в пасквиле - я не знаю, ибо тщательно избегаю необходимости заговорить с ним о полковнике Грине, к которому он непозволительно снисходителен и слаб, с своей же стороны я обязан сознаться, что сочинитель пасквиля не только не выразил ничего нового или неизвестного уже в городе, но ослепленный вероятно личною местью, забыл коснуться многих других грехов полковника Грина, известных также публике. Полковника Вильбоа он просто оклеветал; его считают здесь человеком склонным к взяткам, но очень умеренным в образе жизни.
Немцы по характеру и воспитанию не знают увлечений, они осторожны, хладнокровны, рассудительны и только крайность в состоянии вывести их из терпения и за пределы осторожности. В этом собственно отношении пасквиль служит доказательством, что владычество полковника Грина становится и для терпеливых немцев невыносимым.
Полиция подозревает сочинителями здешних торговцев братьев Гринберг, но улик или доказательств еще никаких не имеет..
Владимир Тольц: Прежде чем мы перейдем к чтению этого с трудом спасенного жандармским полковником от забвения пасквиля, я хочу задать вопрос гостье нашей передачи, специалисту по истории дореволюционной полиции Зинаиде Перегудовой. Зинаида Ивановна, мы прекрасно знаем, во времена более поздние существовало (и существует, по-моему) некое соперничество, некоторая взаимная нелюбовь между разными ветвями государственного сыска, скажем, КГБ и МВД, эвфемистично именуемых ныне «силовыми структурами». Так вот мы знаем, что эти-то обоюдно рады были уличить, уколоть, так сказать, "смежников" или «соседей» как их иногда именовали. А порой и просто нагадить им... И вот вопрос: в рассматриваемых нами сегодня донесениях жандармского полковника на полковника полицейского – не присутствует ли нечто подобное могло? Нет ли тут элемента междуведомственного соперничества или борьбы? Или все это лишь мерещится уму, отягощенному знанием последующего опыта?
Зинаида Перегудова: Конечно, в то время, как и в последующее, дух соперничества всегда присутствовал между политической полицией и общей полицией. Надо отметить, что как правило быстрее в общей полиции стремились сделать маленькие гадости, чем в жандармерии, поскольку те считали себя элитой с большой зарплатой.
Ольга Эдельман: Давайте вернемся к пасквилю. На донесении полковника Андреева стоит теперь уже не "к сведению", а резолюция: "Сообщить для прочтения графу Шувалову". Петр Андреевич Шувалов на тот момент только что, в декабре 1864 года, то есть как раз между донесениями Андреева, был назначен исполняющим должность лифляндского, эстляндского и курляндского генерал-губернатора и командующего войсками Виленского военного округа. Перед этим он был начальником штаба корпуса жандармов, управляющим III Отеделением, а во время восстания в Польше в 1863 г. состоял военным начальником железнодорожной линии Петербург-Вильно. Позднее, в 1866 году, он занял должность шефа жандармов. Ну, так вот, Шувалов получил этот самый пасквиль. Это было не лишенное оригинальности чтение, потому что анонимный пасквиль был в стихах, на немецком языке. В переводе он звучит примерно так.
Во всяком государстве нужна полиция,
Однако в полицейских-то нет нужды. ...
В Риге есть такое учреждение ...
Крадут и грабят ежедневно,
А вора и грабителя не находят.
Лишь только ограбленного станут допрашивать,
Так полиция глохнет!
Власти предержащие теряются,
Когда осаждают их жалобами,
Поскольку они пьяны с утра до вечера.
И это истинная правда. ...
Ольга Эдельман: Мы говорим о нравах провинциальной полиции в императорской России. Читаем анонимный пасквиль, подброшенный под Рождество 1864 года многим жителям города Риги и пересланный местным жандармским офицером в Петербург.
Мы читаем с сокращениями, в оригинале пасквиль весьма длинный, с дидактическими рефренами. Митава - это Елгава.
Господин полковник Грин посетил для удовольствия
В прошедший Иванов день соседний с нами город.
Он спокойно оставил службу в Риге,
Ибо его еще привлекает Митава.
Под Цером он изрядно нализался,
А потом поспешил к девице для утех,
Но прежде совсем не рассудил,
Что и другие будут в том же месте.
Он как всегда потягивает шампанское, кутит и веселится,
Утратив всякое достоинство, настоящая свинья,
И неистовствует все сильнее ...
Так было в Митаве, и так продолжается в Риге.
А когда нет денег, велит ловить любого
И сажать в тюрьму хоть и за оплеуху.
И тогда свобода доставалась лишь за выкуп.
А потом добычу моментально
С распутными бабами без разбора
Проматывал грозный господин Грин.
Он все время предается оргиям!
О его товарище можно сказать поменьше.
Он любит волокиту и напивается допьяна.
Ничего не смыслит в делах, а лишь чревоугодничает.
Но ведет он себя не столь сумасбродно, как первый.
Ольга Эдельман: Давайте напомним, как полковник Андреев комментировал этот стихотворный опус. Про второго полицмейстера, полковника Вильбоа, Андреев заявил, что его доносчик "просто оклеветал", ибо Вильбоа "считают здесь человеком склонным к взяткам, но очень умеренным в образе жизни".
Владимир Тольц: Вспомните, Оля, мы уже говорили об этом в предыдущих передачах, когда речь шла о коррумпированных чиновниках Российской империи: все понимали, что требовать от них поступать строго в соответствии с законом - бессмысленно и не реалистично, нечто для России запредельное. Существовал некий общий консенсус, принятые размеры отступления от закона, коррупции, произвольных поборов. И возмущение вызывало превышение именно этого негласного, но всем известного порядка. Вот и полковник Вильбоа "склонен к взяткам", но "умерен в образе жизни", то есть не выходит за рамки общепринятого, и принципиальный жандармский полковник за него вступается. А полковник Грин позволяет себе лишнее, поэтому общественность и возмущена.
А коли перейдем мы к низшим службам, то нас охватит ужас,
Ибо большей частью они наполнены бездушным сбродом,
Который не пробудить из тьмы невежества.
Им не ведомо, что требует честность. ...
Как пришла в голову такая мысль,
Что полиция является защитой города?
Несть числа негодяям,
Которые встречаются мне в Риге. ...
Полиция всегда протягивает руки,
Однако никогда не готова помогать.
Ибо то ее нет, то она пьяна,
И вообще у нее для службы нет времени! ...
Полицию никогда не постигнет нужда,
Покуда есть еще здесь публичные дома,
С которых постоянно собирается дань.
Ее они называют: «мой служебный сбор».
Господи, оборони нас от всех грехов,
Избави нас от такой полиции,
Дай нам найти истинный путь
И очисти оный от таковой нечисти!
Владимир Тольц: Обратите внимание на отмеченные доносчиком поборы с публичных домов - этот сюжет нам еще встретится. Жандармский полковник, пересылая донос своему начальству, доложил, что в сущности написанное в нем - правда, но еще не вся правда. И сам этот жандарм докладывал о безобразиях рижской полиции. Да и в прошлых наших передачах мы рассказывали: вот, жандармы доносят в Петербург о местных злоупотреблениях. Как-то изо всего этого поневоле следует, что жандармы вроде бы были неким эталоном безупречной честности? Неподкупными охранителями порядка? Но некоторое знание нержавеющих реалий российской истории, невольно заставляет цитировать Станиславского: не верю! Однако и проверить не помешает: вопрос нашей гостье Зинаиде Ивановне Перегудовой, – а как у жандармов обстояло с коррупцией «в собственных рядах?»
Зинаида Перегудова: Были ли жандармы неподкупными, охранителями порядка, конечно, не всегда это было так. Думаю, что все зависело от самого человека, какие он преследовал цели, когда поступал в корпус жандармов. Моральный облик, казалось бы, играл большую роль при приеме того или иного человека в штаб корпуса. Сейчас вышло довольно много воспоминаний бывших чинов охранных отделений. Судя по ним. Некоторых привлекала служба. Там больше платили, в основном финансовый вопрос. Но я бы сказала, что те. Которые поступали из идейных соображений, они как правило достигали служебных высот, это были интересные люди, и они не допускали никаких провокационных действий, злоупотреблений в своей работе. Однако, были и случаи, когда брали взятку, выдавали тот или иной документ, неподтвержденный чем-либо. Как правило, это все выходило наружу. Иногда прощали, иногда переводили на другую должность в более отдаленный уголок, но довольно много людей увольнялось. Во всяком случае, нельзя гарантировать, что все жандармы были достаточно чисты. Хотя они очень гордились своим голубым мундиром и старались не злоупотреблять.
Ольга Эдельман: И еще вопрос. Известно, что, как ни вводи разделение власти между разными ведомствами, законодательная власть отдельно, исполнительная отдельно; суд отдельно, следствие и прокуратура отдельно, и так далее. Все равно на местах локальные элиты склонны консолидироваться. Прокурор ходит в гости к судье, глава депутатского собрания парится в бане с губернатором, и вся местная верхушка срастается воедино. В этой связи еще один вопрос к Зинаиде Ивановне. Ведь с жандармским офицером, поставленным наблюдать за губернией, могло происходить то же самое? Он врастал в местную жизнь, она становилась ближе, чем верховное начальство и абстрактная законность.
Зинаида Перегудова: Ну, конечно, если человек очень долго служит на одном и том же месте, безусловно, он срастаетсяс элитой и даже появляются различные родственные связи. В качестве примера, мне хочется привести начальника киевского охранного отделения Новицкого. Он прослужил на одном месте 25 лет. Очень гордился этим, у него были тесные связи с местной администрацией, очень тесные. Он вечерами иногда играл в карты с ними, и об этом имеются донесения в департамент полиции. Если говорить о его отдаче, за 25 лет он сделал очень много. Но в последние годы, он уже настолько сросся с местной администрацией, настолько привык к своей должности, что, когда начались новые веяния, когда уже и революционное движение стало несколько иным, когда нужно было организовывать секретную агентуру, то он считал, что этим он пачкает свой мундир. И когда уже появились новые учреждения охранные отделения, которые как бы соперничали с губернским жандармским управлением, хотя функции у них различались, он очень отрицательно к ним относился. Он изничтожал в своих воспоминаниях Зубатого, который был из инициаторов создания охранных отделений. Он уже боролся больше не с революционным движением, а со своими коллегами.
Когда бы князь Суворов был еще в Риге,
То он бы вскоре положил конец несчастью.
Ибо знал он любую щель,
Куда полиция запускает руки.
Он бы гнал дурных людей парами без остановки,
Защищал бы, предостерегал, наказывал неустанно.
За прожитые здесь благословенные годы
И я прокричал бы ему «Ура».
Не ищите того, кто это писал, вдали.
Он живет совсем недалеко, в долинах Лифляндии
И, коли угодно полиции, он охотно покажет
Много более к великому ее ужасу.
А. Г. Лондон
Ольга Эдельман: Князь Суворов - это прежний генерал-губернатор Прибалтийского края. Доносчик заявляет, что при Суворове полиция таких безобразий себе не позволяла. Упоминая Суворова, автор доноса как бы намекает, что выступает не против властей вообще, а только против местных злоупотреблений конкретного лица. Но тут же, в концовке, делает и противоположный жест. Стихотворение подписано "А.Г. Лондон". Те годы, начало 1860-х - зенит популярности герценовской вольной печати. А.Г. - это конечно "Александр Герцен". То есть доносчик имитирует герценовское издание.
Владимир Тольц: Ну это все равно, что если б сейчас он подписал «Б.А.Б.», ясно было бы, какой лондонский изгнанник имеется ввиду. Подпись под пасквилем объясняет, почему он так напугал горожан, что даже жандармскому полковнику с трудом удалось раздобыть экземпляр. Дело не в том, что полиция и полковник Грин так жестко держали в своих руках всю Ригу (тогда бы пасквиль, скорее всего, не появился бы). Дело именно в намеке на "лондонских пропагандистов", на тот момент самых одиозных врагов режима. Да еще дело, не будем забывать, происходит сразу после восстания в соседней Польше.
Ольга Эдельман: Прошел еще год. И в январе 1866 года полковник Андреев снова тревожит Петербург рассказами о Грине. Только теперь положение изменилось: Грин уже произведен в генерал-майоры и с должности полицмейстера переведен, теперь состоит при Министерстве внутренних дел.
Милостивый государь князь Василий Андреевич!
Бывший старший полицмейстер города Риги, ныне состоящий при министерстве генерал-майор Грин остался с семейством жить в Риге, но, несмотря на изменившиеся обстоятельства, продолжает лихоимствовать.
Пред сдачею должности он нищенским образом обратился к председателю биржевого комитета негоцианту англичанину Джемсу Армстету, прося его открыть подписку для пополнения истраченных Грином казенных денег. Армстет, хотя и неприятно пораженный этою просьбою, согласился, однако помочь ему, сам подписался на 500 р. и собрал между высшим купечеством две тысячи рублей; таким же образом из других источников набрано 1200 р., но в городе естественно говор об этих сборах и пересуды идут с тех пор очень оживленные.
После же нового года генерал-майор Грин, несмотря на то, что полицмейстерскую должность сдал еще в декабре месяце, посетил городские бордели и вымогал у содержательниц оных не только старые недоимочные взятки, но требовал с них, конечно безуспешно, и подати за новый год, простирающуюся с каждого подобного заведения до 200 р.
Узнав о том верным путем, и слыша в обществе уже рассказы, я доложил о поступках генерал-майора Грина г. прибалтийскому генерал-губернатору и просил вместе с тем его сиятельство спасти генеральский мундир от явного позора удалением Грина из Риги. Граф Петр Андреевич, глубоко возмущенный поведением генерала Грина, отозвался, однако, что не предвидит успеха, если будет хлопотать о вызове его на жительство в Петербург, а потому советовал сам мне откровенно довести обо всем до сведения вашего сиятельства.
Резолюция: «К сведению, так как я об этом говорил уже лично с гр. Шуваловым».
Ольга Эдельман: Вот это важный момент. Законы функционирования элит таковы, что начальству, даже облаченному серьезной властью, приходится с ними считаться. Все понимают, что Грин - фигура возмутительная. Но просто взять и выгнать нельзя. Надо придумывать какие-то комбинации, как и куда его передвинуть. Перевести состоять при министерстве, как-то убрать из Риги. По идее, в стране самодержавие и верховная власть не ограничена. В реальности она была еще как ограничена.
Владимир Тольц: А институт жандармерии был одним из инструментов регулирования ситуации. Я снова обращаюсь к Зинаиде Ивановне Перегудовой. Еще до революции в общественном сознании сложилось представление, что жандармы, III Отделение были призваны в первую очередь, говоря современным языком, бороться с инакомыслящими, с революционистами. Советская историография этот взгляд на вещи всячески поддерживала. Но вот уже, в которой передаче мы обсуждаем дела, из которых видно, что жандармы заняты надзором за соблюдением законности на местах. И я хочу просить Вас разъяснить нашим слушателям, как вообще были определены функции и задачи III Отделения?
Зинаида Перегудова: Жандармерия все-таки боролась с революцией, это основная ее задача. Но мы никогда не обращали внимания на то, что жандармерия, кроме того, осуществляла и сбор сведений о злоупотреблениях высшей администрации. И вот такие материалы, в общем-то, сохранились в архиве III Отделения, их достаточно много.
Владимир Тольц: Странный вывод напрашивается из просчитанного и услышанного сегодня: если режим не контролирует уровень чиновничьей коррупции, не удерживает ее в приемлемых рамках, она для него, режима, станет не менее опасной, чем подрывная деятельность революционеров и писания каких-нибудь "лондонских пропагандистов". В общем, стоит прикинуть, как первое и второе соотносится сегодня…
