Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии – Андрей Гаврилов. О культуре на два голоса. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: У нас в программе: русский литературный Мюнхен сегодня, гитлеровцы в Париже – выставка цветных фотографий,
новая книга Александра Гениса.
Андрей Гаврилов: И, конечно же, концерт в Москве Энтони Брекстона, американского саксофониста, который, по мнению многих критиков, является самым великим из ныне живущих джазовых музыкантов.
Иван Толстой: Хорошо, Андрей, согласен, включим и это в программу. А сейчас, пожалуйста, представьте ту музыку, которую вы выбрали для сегодняшнего разговора.
Андрей Гаврилов: Выбрали мы не музыку Энтони Брекстона. Она, наверное, чуть-чуть сложновата для радио. Мы будем слушать фрагменты последнего альбома московского джазового музыканта, пианиста, барабанщика и певца Сергея Манукяна.
Иван Толстой: Я знаю, Андрей, что вы вчера вернулись с любимого вами острова Крита. Ну как, все критяне – лжецы?
Андрей Гаврилов: Абсолютно все. Они все говорят, что у них плохо, и это абсолютная ложь.
Иван Толстой: Чем вам так полюбился этот остров?
Андрей Гаврилов: Наверное, цветом. Когда ты видишь синее море, которое никогда еще не насчитывало менее шести-семи оттенков цвета, когда ты видишь фиолетово-серые холмы, желтый песок, серую гальку… Мне продолжать или, может быть, этого достаточно? И все это ты видишь еще через бокал домашнего, холодного, желтого, белого вина…
Иван Толстой: Да, прекращайте, пожалуйста, ваши перечисления. Вы добавили к моим новостям концерт в Москве Энтони Брекстона. Скажите нам хотя бы два слова об этом музыканте. Я о нем, например, ничего не знаю.
Андрей Гаврилов: Энтони Брекстон родился в 1945 году в Чикаго. Он в свое время произвел революцию в том плане, что долгое время считалось, что джазовый авангард - это удел только белокожих музыкантов. Энтони Брекстон с легкостью и восторгом опроверг это утверждение. В 1967 году он издал свой первый альбом, который назывался «Для альт-саксофона». Это было полтора часа совершенно безудержной сольной импровизации на саксофоне. Он выпустил двойной альбом с Чиком Кориа, и это, пожалуй, самое легкое для восприятия, что он сделал. На сегодняшний день в его дискографии более ста альбомов, причем, это не только джазовая музыка и не только музыка, которую он исполняет. Многие альбомы - это релизы композитора Брекстона, а не саксофониста. Недавно, например, была выпущена коробка, где его музыку играют пианисты. Причем многие фрагменты этих сочинений он сам никогда не исполнял, он их только написал. Кроме того, он автор огромной, великой оперы «Триллиум», которая будет состоять примерно из 36 актов. Акт - это практически опера. Сам Брекстон говорил, что это, скорее, не музыкальное произведение, а переложение на музыку карты автомобильных дорог, и каждый акт сопоставим с определенным маршрутом. Каждый маршрут имеет набор вариантов, а, в свою очередь, количество самих вариантов не ограничено. Это очень трудно понять, слушая, но ведь в свое время великий Френк Заппа сказал, что «говорить о музыке - это то же самое, что танцевать об архитектуре». Поэтому мы сейчас не будем углубляться в его творческую лабораторию, а просто скажем, что, по мнению многих критиков, действительно нет второго такого на земле музыканта, который по своему композиторскому дарованию, по своему видению мира и музыки в нем может быть каким-то образом сравнен или сопоставлен с Энтони Брекстоном. Энтони Брекстон, по его собственным словам, 40 лет мечтал о том, чтобы приехать в Москву.
В итоге, он приехал. Это была инициатива Культурного центра «Дом», чуть ли не единственного места в Москве, где чуть ли не любой концерт это событие. В своем жанре, но событие. А жанры там бывают разные. К большому сожалению надо сказать, что любителей Энтони Брекстона в Москве нашлось менее двухсот человек. Это при том, что его концерты пользуются фантастической популярностью в Америке и в Европе, это аншлаги, пробиться на них зачастую бывает просто невозможно. На вопрос, почему же он не приезжал раньше, если 40 лет мечтал об этом, он ответил очень просто: «Меня никто не звал». Могу сказать, что организаторы концертов даже не вышли в ноль по финансовым затратам. Может, им поможет то, что концерт был записан и, вполне возможно, уникальный реликт «Энтони Брекстон в Москве» выйдет в свет, если, конечно, маэстро, прослушав запись, даст на это согласие. Может быть, 170, 180, 190 человек пришли в Культурный центр «Дом», чтобы послушать этого великого мастера, но сам факт того, что Энтони Брекстон наконец-то приехал в Москву, - это событие совершенно из ряда вон выходящее.
Иван Толстой: Московское издательство «Астрель» выпустило новую книгу Александра Гениса «Дзен футбола и другие истории». Эссе, собранные здесь под одной обложкой, появились, по большей части, на страницах «Новой газеты». В книге три части. «Форум» - это нью-йоркский дневник автора. «Отпуск» - приключения духа и тела, и «Некрологи», только некрологи не совсем привычные: «Памяти почерка», «Памяти Арктики», «Памяти славы», космоса, скуки.
Один из афоризмов – уже на обложке: «Со стороны нельзя судить, кто прав в этой игре. Изнутри это понять еще труднее».
Генис – изысканный мастер афоризма. Как образы и метафоры Бродского не умещаются в строку, в одиночное сравнение, а занимают всю строфу, так и афоризмы Гениса своим периодом разрастаются в абзац, развернутый сегмент, продуманный букет. Вот пример такого букетного афоризма:
«Выросшее на самиздате поколение думало, что мечтает о свободе слова. На самом деле ему (нам) нужна была свобода запрещенного слова. Каким бы оно ни было. Бродский верил, что жизнь изменится, когда Россия прочтет «Чевенгур». Она изменилась, когда напечатали «Шестерки умирают первыми». В конце концов, желтая пресса – самая свободная в мире, она свободна даже от разума. Нужно еще удивляться, что иногда она находит себе дорогу в пустырях, заросших сплетнями о Пугачевой».
Или такой: «Я охладел к интернету, когда убедился, что электронное общение живо напоминает столичную тусовку: множество малознакомых людей встречаются друг с другом без надежды и желания познакомиться ближе. Разница лишь в том, что в Сети не наливают».
Истины нет, познание относительно, движемся мы вперед или назад, зависит от того, кого из встречных путников вы спрашиваете. И вообще, как говорит Генис, «жить не по лжи легче всего транзистору».
В книге «Дзен футбола» мне особенно нравятся минималистские сценки, происходящие с автором, время от времени навещающим Россию.
«Где у вас ближайший банкомет? – спросил я у человека с ружьем, который стоял то ли на страже, то ли на стреме.
- В казино «Чехов».
- Почему же это «Чехов», а не «Достоевский»? – заинтересовался я.
Но друзья уже тащили меня к банкомату, знаками показывая прохожим, что я не опасен для окружающих».
Иван Толстой: В парижском квартале Марэ в эти выходные закончилась большая выставка, посвященная городской жизни во время гитлеровской оккупации. Этот период истории Парижа – по-видимому, самый болезненный во всей истории города. Французы сами придумали афористичную формулу своих взаимоотношений с оккупационным режимом: вся Франция ушла в Сопротивление, и все французы стали коллаборантами. Пяти годам под нацистами и посвящена была выставка о гитлеровском Париже в цветных фотография Андрэ Зюкка. Зрелище поразительное: бульвары, вывески метро, девушки с мороженым у фонтанов, и всюду, всюду – офицеры в немецкой форме. Своими впечатлениями от выставки делится с нашей программой американская журналистка Эммелайн Кардозо:
Эммелайн Кардозо: Нижний этаж городской исторической библиотеки был забит в основном молодыми людьми, с любопытством разглядывавшими фотографии незнакомого им Парижа. Дело даже было не в плакатах старых фильмов и не в старомодной рекламе сигарет, которые придавали выставке вполне традиционный вид. Фотограф Андрэ Зюкка изучает женские каблуки, сделанные в виде утюжков, дверных ручек и прочих бытовых предметов. Он фотографирует такси-велосипеды и повозки, на которых приходилось возить вещи из-за нехватки топлива. И кто бы мог подумать, что Сена раньше была излюбленным бассейном парижан!
Несмотря на эти уникальные детали, самое поразительное в этих фотографиях – это немцы. Их план подчинить себе французский народ был основан на бредовой идее - праздничного повиновения, выражавшегося не только в немецких маршах, хрипевших повсюду из громкоговорителей, но и в усердии, в котором рейх пытался поразить французов своей культурой. Например, к столетию одной из опер Вагнера из Германии был привезен первоклассный оркестр, давший несколько выступлений перед парижской публикой.
Но, как они ни старались, немцы не могли преодолеть свою собственную неуклюжесть: ряды марширующих нацистов на Елисейских полях были таким же абсурдом, как готический шрифт на вывесках вдоль бульвара Сен-Мишель, а пошлая сытость немецких маршей только раздражала местное население. Пропагандисту Зюкка должно было идти на руку то, что пленка, которую он использовал, требовала сильного солнечного света. В листовке, прилагавшейся к билетам на выставку, пишется, что фотограф «избегал более жестоких реалий, с которыми сталкивалось большинство парижан. В его работе практически отсутствуют знаки протеста против оккупации». Однако попытка Зюкка скрасить человеческое банкротство нацистского режима оказывается провальной, ибо отрицание Парижем и парижанами немецких оккупантов столь органично, столь видно в мельчайших жестах, в раскованности, в жизнерадостности, несмотря на всё, что скрыть протест невозможно. Французскую армию Вермахт победить мог, но французский дух – никогда.
Иван Толстой: Господин критянин, зная вас, я догадываюсь, что вы не только каждый день нежились на пляже или смотрели на прекрасные дали через бокал домашнего желтоватого вина, но и сидели в интернете изрядное время. Что показал вам экран самого интересного за эти дни?
Андрей Гаврилов: Экран показал мне много грустного, интересного и, может быть, даже в чем-то трагического. Начнем с того, что, с моей точки зрения, является трагическим. Из Третьяковки уволен Андрей Ерофеев - куратор выставки «Запретное искусство-2006». Мы с вами касались этой темы, мы не раз говорили об этой вытравке и о всех проблемах с ней связанных, и вот - новое сообщение. Официально его увольнение никак с выставкой не связано. Только поставим здесь не точку, а многоточие.
Кроме того, пришло радостное событие. Я хочу поздравить братский туркменский народ с тем, что впервые после многолетнего перерыва разрешили оперу. Я здесь даже не буду ничего комментировать. Я просто рад за братский туркменский народ.
И еще одно очень странное сообщение. Никто не знает, как слово наше отзовется. Кто бы мог подумать, а, тем более, могли ли себе представить авторы замечательного мультика «В поисках Немо», что популярность их создания приведет к тому, что рыбы-клоуны, а, напоминаю, в фильме главный герой - это маленькая рыбка-клоун, поставлены на грань вымирания. Это связано, в частности, и с популярностью этого мультфильма. Очень многие дети попросили, чтобы у них в аквариумах появилась эта рыбка, и если у них не было аквариума вообще, чтобы им завели такой аквариум. Спрос был так велик, что в зоомагазинах не хватило рыбок-клоунов, и их начали отлавливать, чего раньше не было, в дикой природе, в местах их обитания. Неожиданный результат, не правда ли?
Иван Толстой: Незадолго до передачи, Андрей, вы указали мне на то, что в «Новой газете» опубликован неизвестный рассказ Владимира Набокова, а я так и не успел заглянуть туда. Вы успели прочесть?
Андрей Гаврилов: Успел, но мне кажется интереснее даже не сам рассказ, поскольку мы сейчас не будем его читать и, вполне возможно, наши слушатели не успели еще с ним ознакомиться, зачем же им портить удовольствие. Интересно то, что, во-первых, он был найден и опубликован. Видите, Иван, жизнь догоняет наши с вами разговоры. Не так давно мы обсуждали возможность издания неизвестного романа Набокова, а здесь возник неизвестный рассказ. Интересно то, что рассказ был обнаружен, интересно то, что все заинтересованные стороны, а именно сын писателя, дал согласие на публикацию рассказа, а то, что меня абсолютно потрясло, что прошло еще порядка двух недель, а бомба в литературной и читательской среде так и не взорвалась. Газета, а это приложение к «Новой газете», которое выходит по пятницам и называется «Новая газета. Свободное пространство», так вот на первой полосе этого выпуска вынесено: «Первая публикация. Владимир Набоков. «Наташа». Казалось бы, все должны только об этом и говорить. Может, я что-то и не заметил в интернете из греческой дали, но, по-моему, как-то все к этому отнеслись спокойно. Как будто опубликован неопубликованный стих Анатолия Сафронова. Это мне несколько странно. Единственное, чем я это могу объяснить – чистой профессиональной завистью других СМИ.
Иван Толстой: Футбол тому виною. А еще то, что все смотрят на мир через желтеющую даль своих собственных стаканов, как и вы, Андрей.
Андрей Гаврилов: Если тому виной футбол, то это очередной довод в пользу того, что спорт необходимо изгнать из цивилизованного общества.
Иван Толстой: Подчеркиваю - это персональное мнение моего собеседника Андрея Гаврилова. Напомните, какую музыку мы слушаем сегодня, ненавистник физкультуры?
Андрей Гаврилов: Нет, я считаю, что физкультура необходима, физкультура нужна обязательно, и Олимпийские игры древности были продолжением физкультуры - любой мог в них приять участие, любой мог надеяться на это. А музыка, которую мы слушаем сегодня, это музыка Сергея Манукяна - замечательного, добрейшего и обожаемого всеми московского пианиста, барабанщика и певца. Это фрагмент его последнего альбома «Друзья играют в джаз».
Иван Толстой: Рубрика - культурная память. На прошедших выходных столица Баварии была полна русских песен и звуков русской ярмарки. 850-летний юбилей Мюнхена отмечали самые разные этнические колонии города. Дошел через и до наших. Свой магнитофон я включил на Одеонсплац в разгар веселья. Русским Мюнхеном я интересуюсь в первую очередь потому, что там сорок лет проработало Радио Свобода, и я записываю устные воспоминания ветеранов станции, но в этот раз своим собеседником я выбрал историка, краеведа и писателя Владимира Шубина, бывшего петербуржца, приехавшего в Баварию десять лет назад и к РС отношения никогда не имевшего. Владимир Федорович – автор хорошо известной книги «Поэты пушкинского Петербурга», исследований о Тынянове и многочисленных статей и публикаций. А что сейчас русская культура в Мюнхене? Выдерживает ли она сравнение, по напряженности и по качеству, с той, какая была в Мюнхене в былые годы?
Владимир Шубин: На этот вопрос мне трудно ответить, потому что о том, что было в былые годы, мне сказать просто трудно. Я могу только об этом читать, я этого не пережил сам, могу себе только представлять ту культурную атмосферу, когда здесь жили Веревкина, Кандинский, Явленский, когда сюда приезжал Добужинский учиться искусству, когда сюда стягивался очень большой круг русской интеллигенции, Андрей Белый приезжает в начале века. О русской культуре более позднего времени судить мне еще сложнее, потому что это совсем далекие времена, и там, по видимому, были очень маленькие островки русско-немецкие культурные. Я имею в виду времена Тютчева, пушкинские времена, 1930-40-е. Тютчев здесь прожил 20 лет. Все равно это очень давние времена. Поэтому сравнивать очень сложно.
Но если говорить о сегодняшней культурной жизни, то культурная жизнь всегда имеет две составляющее. Это досуг культурный, который здесь, мне кажется, удовлетворяется очень хорошо. Потому что здесь действуют культурные общества. Например, общество «Мир», которое существует при поддержке баварского правительства и которое обращено не столько к русским, сколько к немцам. Они показывают русскую культуру для немцев, пытаются демонстрировать историю русской культуры. И целый ряд местных обществ - «Город» и другие, - которые очень активно действуют и имеют очень широкую палитру культурных мероприятий. В том числе, и Библиотека Толстого, которая раз в неделю проводит какое-то культурное мероприятие. Это, как правило, хороший культурный досуг, во всяком случае, планка неплохая и иногда бывают какие-то исключительные культурные мероприятия в рамках действия этих организаций.
И вторая составляющая современной культурной жизни - это всегда уже вещь, которую трудно уловить, которую можно только как-то знать примерно, но участвовать в ней уже трудно. Это жизнь литературная, кабинетная. Это жизнь писательская, редакторская и это все есть, конечно, в Мюнхене. Не с таким размахом, как в Москве или в Питере, но здесь работает Геннадий Моисеевич Хазанов, писатель очень известный, 80-летие которого сейчас отмечается, здесь живет и работает Войнович, питерский писатель Кунин, здесь питерский писатель Михаил Кононов, Алексей Макушинский – поэт, которого сейчас активно печатают в разных изданиях, поэт и эссеист. Людмила Агеева. Я упоминал о редакторской жизни. Я имею в виду, в первую очередь, что здесь находится редакция журнала «Зарубежные записки», журнала, который уже сейчас признан одним из лучших толстых русских литературных журналов.
Иван Толстой: Владимир, скажите, пожалуйста, а удается ли литераторам продолжить некую свою линию, начатую в свое время в России. Можно вам такой персонально задать вопрос? Вы - известный историк и краевед, проработавший в Петербурге несколько десятилетий над темой пушкинского круга поэтов, пушкинского времени. Унесли ли вы на своих подошвах прах и воспоминания об этих темах, удается ли как-то завершать ваши интеллектуальные и культурные проекты в этом смысле?
Владимир Шубин: Прах и воспоминания, конечно, я унес, два десятилетия я был погружен в эти исследования, многое из того, что связано с сугубо петербургской литературной жизнью, исследовал. Это, конечно, все унесено, это все сохраняется. Но в моем случае это сохраняется не как профессиональный интерес. Это уже сугубо личные воспоминания и ощущения, связанные с моей прежней профессиональной жизнью, с моими прежними профессиональными привязанностями. Как-то так уже сложилось, что с историей литературы я стал постепенно расставаться в 90-е годы, когда я был очень занят в журнале «Искусство Ленинграда», когда был занят уже немного другой деятельностью. И моей последней историко-культурной работой, вернее, историко-литературным трудом стала биобиблиографическая хроника Юрия Тынянова, в 1994 году, к столетию со дня его рождения изданная.
Это все осталось и приходит что-то новое. Вот я начал записывать мемуары. Но мне было не очень интересно писать прямолинейные мемуары и почувствовать себя человеком, который оказался на какой-то обочине профессиональной и культурной деятельности, на каком-то завершающем этапе своей жизни, и вот сел писать мемуары. Поэтому я стал немножко иронизировать и над собой, и над теми персонажами, которых я упоминаю. Вот эти маленькие миниатюры были опубликованы как в нескольких германских изданиях, так и в журнале «Нева», были отмечены даже сайтом Публичной библиотеки, были причислены к лучшим публикациям 2006 года. И вот это как-то послужило толчком, и появилось несколько рассказов, которые тоже опубликованы в российских и немецких журналах толстых - «Зарубежные записки», «Сибирские огни», «Нева», «Крещатик» и другие.
В моем случае это произошло так. Как это происходит у других людей, продолжают ли они свою профессиональную привязанность, изменяется ли что-то? Я думаю, что изменяется. Не измениться не может, просто психологически не может не произойти изменений с человеком, который уехал. Эмиграция накладывает очень много отпечатков, тут нет никаких формул и общих законов, но то, что изменения происходят, в этом я убежден.
Иван Толстой: Какую картинку дает наложение Петербурга и Мюнхена друг на друга? Взаимоисключающие ли это, в литературном или в психологическом отношении, города и центры или в них есть что-то соответствующее друг другу, что-то внутренне рифмующееся для вас?
Владимир Шубин: Если говорить о литературной жизни, то надо, при всем том, что я сейчас сказал, иметь в виду, что, конечно, все эти заграничные города остаются культурными провинциями России, какие бы тут замечательные люди не жили. Что касается восприятия, то Мюнхен совершенно другой. И если питерское восприятие выражается через литературу, для меня, во всяком случае… Это так складывалось по разным причинам, в том числе и по профессиональной причине, поскольку я 15 лет работал экскурсоводом на литературных маршрутах по Ленинграду, то с Мюнхеном такого, разумеется, произойти не могло, потому что не настолько я знал и впитал немецкую литературу, тем более, немецкую поэзию местных поэтов, которые воспевали, или местных эссеистов, которые писали, создавали очень интересные портреты и образы Мюнхена в разные времена. Конечно, я все равно сравниваю эти два города. Они очень разные. Я могу сказать только одно – в Мюнхене мне не хватает Невы. Все остальное меня вполне устраивает, но не хватает этой широкой реки, которая задает тон всему городу и архитектуре, которая вносит свою поэзию, которая во многом продиктовала поэзию, какие-то ноты поэтические в русской литературе. Этого мне здесь не хватает.
Иван Толстой: Когда человек принимает в своем, пусть и новом, доме старых друзей, ему хочется что-то приехавшему гостю показать, чем-то его приятно удивить. Какую изюминку вы готовите для ваших петербургских приятелей? Что показать такого в Мюнхене, что заставит их немножко по-новому взглянуть на мир?
Владимир Шубин: В Мюнхене есть прекрасный модерн, в Мюнхене есть прекрасные музеи, если люди не видели, но слышали о наших пинакотеках. В Мюнхене есть те страницы истории, которые меньше затрагивают немецкого человека и очень сильно до сих пор они интересны и задевают болезненные ощущения русского человека. Я имею в виду историю нацизма, которая непосредственно связана с Мюнхеном. Часто приходится показывать квартиру Гитлера, места путча. А вообще я еще люблю принимать своих друзей, особенно если они приезжают в первой половине дня, баварским завтраком. Белые баварские сосиски, сладкая горчица, бреццы и неочищенное пиво.
Андрей Гаврилов: Как я уже говорил, жизнь догоняет наши программы и такое впечатление, что иногда именно мы и являемся каким-то катализатором. Не успели мы обсудить права верующих и неверующих, как интернет донес сообщение о том, что жители британского города Олдборо попросили прекратить звон местных церковных колоколов, поскольку они слишком шумят и мешают им нормально жить. Каждое второе воскресенье после обеда колокола звонят целых три часа, и это продолжается без остановки. «Мы не можем сидеть в собственном саду, пока они трезвонят. Это несправедливо», - сказали жители города.
И, забавное сообщение, потому что всегда смешно видеть, как пытаются произведения искусства выстроить по какому-нибудь ранжиру. Американский институт кино определил лучшие жанровые фильмы всех времен и народов. Бесспорным лидером в мультипликационном жанре стал, конечно, Уолт Дисней. Не столько он, сколько его студия. На первом месте его картина «Белоснежка и семь гномов» 1937 года, а в первой пятерке – «Пиноккио», «Бэмби», «Король Лев» и «Фантазия». Единственная мультипликационная лента, которая вошла в список номинантов и не является производством компании «Дисней», это мультфильм «Шрек», который занял восьмое место. Мне просто интересно, Иван, все ли фильмы, которые я сейчас буду называть, вы, например, видели. Я - не все. В категории «Мистика» доминировали фильмы Хичкока – «Головокружение», «Окно во двор», «Север и северо-запад» и «В случае убийства набирайте М».
Иван Толстой: Нет, только «Окно во двор» и «Севро-запад».
Андрей Гаврилов: Спилберг попал в список с тремя лентами – «Список Шиндлера», «Спасти рядового Райана» и «Инопланетянин». С тремя фильмами попал и Кубрик – «2001 год. Космическая одиссея», «Заводной апельсин» и «Спартак». И самое несправедливое, на мой взгляд решение: лучшая спортивная драма - это «Бешеный бык» Мартина Скорсезе. Я считаю, что этот фильм - один из лучших фильмов Америки за всю историю существования американского кино, и ни малейшего отношения, кроме чисто сюжетного, к спортивной драме он не имеет. Это драма человека, драма характера, драма, если хотите, общества. Это выдающееся произведение. Сужать его, низводить его до уровня спортивного фильма, на мой взгляд, совершенно несправедливо.
Иван Толстой: Я совсем не киноман, Андрей, но, как это ни смешно, 85 процентов перечисленных в этом списке фильмов я видел. Настало время, Андрей, дать вам возможность рассказать о Сергее Манукяне во всех подробностях. Ваша персональная рубрика.
Андрей Гаврилов: Сергей Манукян родился в Грозном, тогда еще это была Чечено-ингушская АССР, в марте 1955 года. Сейчас он считается одним из самых выдающихся мастеров инструментального вокала, мастер скета. Напомню, что скет - это пение, когда голос является лишь одним из музыкальных инструментов, когда слова, тексты песен не так важны, они могут присутствовать, могут не присутствовать. Кстати, скет, забавная мелочь, родился, по легенде, тогда, когда Элла Фицджеральд в студии забыла слова песни, и чтобы не выпадать из ритма произнесла нечто вроде ля-ля-ля-ля, таким образом положив начало целому музыкальному направлению. Сергей Манукян - один из самых востребованных музыкантов на наших фестивалях, на московской джазовой сцене. Он дебютировал воркестре Гостелерадио Чечено-ингушской АССР в качестве барабанщика еще подростком. А как джазовый музыкант он дебютировал в качестве вокалиста на джазовом фестивале 1981 года. Тогда критики назвали его мастером скета и джазовым певцом СССР номер 1. В 1975 году Сергей Манукян закончил Грозненское музыкальное училище по классу ударных, два с половиной года работал в различных эстрадных оркестрах Чечено-ингушетии, потом переехал в Нижний Новогрод и выступал в квартете пианиста Александра Шишкина. Он играл на ударных и пел. Сейчас, когда он выступает преимущественно как пианист, многие забывают, какой он замечательный ударник. Скорее перкуссионист, чем барабанщик, и все равно один из лучших отечественных мастеров этого жанра. Последовали успешные выступления на крупных фестивалях в Риге, Ленинграде, Куйбышеве, Новосибирске, он работал в Сочи, в Таллинне. Кстати, именно в Таллинне я впервые его и услышал на рок-фестивале в Тарту, традиционный тартуский рок-фестиваль, на который съезжались меломаны со всего Союза. Тогда Сергей Манукян возглавлял группу «Авиценна». Выступление было таким замечательным, что я не выдержал и после его выступления подбежал к нему знакомиться. Так и началась наша с ним дружба. В конце 80-х годов возникли первые международные контакты Манукяна, приглашение на фирму «Кэпитал», сотрудничество с Френком Заппой с группой “ Blood , Sweat and Tears ”. Песни Манукяна исполнялись рядом американских певцов и певиц. К сожалению, нам почти неизвестна эта сторона его деятельности, а поверьте, она очень и очень интересна. Сейчас он играет и, как говорят, переиграл почти со всеми выдающимися отечественными джазовыми музыкантами. Именно их он и хочет собрать в своем новом проекте «Друзья играют в джаз», первый выпуск которого недавно увидел свет. На этом альбоме с Сергеем Манукяном играет Валерий Гороховский, Артем Федотов, Сергей Остроумов, Денис Швытов, Павел Чекмаковский, Александр Буртман. Сейчас мы послушаем пьесу, которая открывает альбом. Она называется «Прекрасная любовь», написана она Виктором Янгом и Хевеном Гилеспи.
