Иван Толстой: Сегодня в программе:
Спор вокруг прав неверующих
Биографический словарь «Российское Зарубежье во Франции»
Культурная память: беседа с историком Львом Мнухиным
Мой собеседник в московской студии – Андрей Гаврилов. О культуре на два голоса. Весь радиочас нас будут сопровождать новые музыкальные записи. Андрей, какую музыку мы сегодня слушаем?
Андрей Гаврилов: Сегодня мы слушаем музыку питерского композитора и саксофониста Леонида Сендерского, она действительно новая для подавляющего большинства наших слушателей, поскольку никогда пока еще на компакт дисках не выходила.
Иван Толстой: Кстати, о музыке. Интернет принес сообщение о том, что при погружении в море с аквалангом близ Стокгольма погиб шведский джазовый пианист и композитор Эсбьерн Свенссон. Ему было 44 года.
Ансамбль Esbjorn Svensson Trio , более известный как EST , построил свою репутацию на том, что сделал джаз доступнее для молодежной аудитории.
Джазист много выступал на рок-концертах и сам использовал в своих выступлениях световые и дымовые эффекты.
Музыка EST испытала влияние самых разных традиций - от классической музыки до фанка.
"В музыкальном смысле он был светом, освещавшим мир, потому что то, что он делал, раздвигало границы. Его музыка вдохновляла людей во всех уголках земного шара", - отозвался о погибшем музыканте в интервью агентству Рейтер менеджер EST Буркхард Хоппер.
Андрей, насколько я понимаю, Свенссон только что выступал в Москве, не так ли?
Андрей Гаврилов: Совсем недавно, буквально пару недель назад, мы могли слушать музыку на его концерте. Это абсолютная трагедия, потому что ансамбль EST , конечно, в таком виде, в каком он был, престанет существовать. Но трагедия не в этом, а в том, что погиб выдающийся музыкант, погиб прекрасный человек. Но и с точки зрения музыки это большая потеря. Он погиб в самом расцвете не жизненных сил, 44 года это понятно, что это самый расцвет, а именно творческих. Группа только что записала свой новый альбом, если мне память не изменяет, 10-й или 11-й, они были очень плодотворны, он должен поступить в продажу осенью этого года. Конечно, этот несколько нездоровый интерес публики наверняка подогреет интерес к альбому, который наверняка будет продаваться лучше, чем все остальные записи этого ансамбля. Но, к сожалению, Свенссон этого не увидит.
Иван Толстой: Академик РАН, лауреат Нобелевский премии Виталий Гинзбург написал открытое письмо в защиту организаторов выставки "Запретное искусство-2006", против которых возбуждено уголовное дело за разжигание религиозной розни.
"Привлекать к уголовной ответственности лиц, организующих антирелигиозную выставку - значит преследовать атеистов в нарушение Конституции Российской Федерации, декларирующей свободу совести". Это цитата из письма академика Гинзбурга. У нас есть возможность послушать и голос самого академика, который дал небольшое интервью Радио Свобода.
Виталий Гинзбург: Я специально узнал, что эта выставка совершенно зарытого типа: хочешь - ходи, хочешь - нет. Ничего снаружи, в витрине нет. Просто выставка внутри музея. Так вот нашлись люди, легко догадаться, кто, которые, ни более, ни менее, как подали в Прокуратуру и в суд на этих людей, которые организовали эту выставку. По существу, хотят судить человека, причем обвинительное заключение очень помпезное, за то, что он организовал выставку, а она как-то нарушает права верующих. Это совершенный абсурд. У нас, согласно Конституции, свобода совести. Что это значит? Я, кстати, горячий сторонник свободы совести. Это значит, что каждый человек имеет право быть атеистом, то есть вообще не верить, либо исповедовать какую-то религию, в частности, православие. И этому не нужно мешать. Если имеется мирное какое-то религиозное или антирелигиозное заведение, то оно имеет право делать свою работу. Церквей много, монастырей много, выставок религиозных много, и - пожалуйста. Кто же мешает? А тут - антирелигиозная выставка, и она оскорбила чувства верующих. Я в этом смысле привел такой пример. Допустим, какой-то тип смотрит в замочную скважину в дверь супружеской спальни. Мало ли, что он там увидит. Так вот его, бедненького, травмировало то, что он увидел. Это же просто смешно! Не хочешь - не приходи. Не нравится - можешь уйти. Смешно просто обвинять человека в том, что он увидел на выставке.
Иван Толстой: Я напомню некоторые обстоятельства, которые сопровождали эту выставку. Она прошла в Центре имени Андрея Сахарова, им руководит Юрий Самодуров, называлась "Запретное искусство-2006", куратор - Андрей Ерофеев, искусствовед. На выставке были показаны произведения предложенные различными кураторами для выставок в московских музеях и галереях и не разрешенные к показу художественными советами или директорами в 2006 году. Через год организаторы планирует повторить выставку на материале 2007 года. Теперь мы понимаем, что она, скорее всего, не состоится. Программа «Запретное искусство» рассчитана на несколько лет. Ее цель - мониторинг и обсуждение характера и тенденций институциональной цензуры в области культуры. Я цитирую рекламный проект, который был помещен на интернете и имелся на плакатах. «Экспонаты выставки скрыты от глаз зрителей фальшь-стеной, они доступны для фрагментарного разглядывания через маленькие отверстия в стене». Может быть, именно поэтому академик Гинзбург говорил о подглядывании через замочную скважину. «Имена авторов и названия произведений указаны в этикетках. Приглашаем посетителей высказать свое менее о проблеме в Книге отзывов. Выставка открыта для посещения ежедневно, с 8 по 31 марта. Вход свободный». И – предупреждение: «Осмотр выставки не рекомендуется лицам младше 16 лет».
В мае нынешнего года директору культурного центра Юрию Самодурову и куратору выставки Андрею Ерофееву были предъявлены обвинения по 282 статье УК РФ, часть 2 ("возбуждение расовой, национальной и религиозной вражды с использованием служебного положения"). Максимальное наказание, предусмотренное по этой статье, - пять лет лишения свободы.
А что думает по этому поводу христианин? Воцерковленный христианин. Я позвонил в Москву священнику отцу Михаилу Ардову. Отец Михаил, что с Вашей точки зрения, будет большим оскорблением: повесить на видном месте лозунг «Бог есть» или лозунг «Бога нет»?
Михаил Ардов: Я думаю, что ничто из этого не будет оскорблением. Мы живем в постхристианском мире, и нет ни испанской инквизиции, ни святейшего Синода российской православной церкви, ни духовной цензуры. Поэтому, ни то, ни другое не будет оскорблением. Оскорблением является некое измывательство, кощунство. Вот оно является оскорблением. Понятно, что в постхристианском мире, когда масонские либеральные ценности, можно сказать, захватили этот мир, мы ничего сделать не можем. Но, время от времени, мы все-таки можем протестовать.
Вот должна быть цензура. Это глас вопиющего в пустыне. При этом цензура не политическая, а именно такая - против порнографии и против таких эксцессов. Если бы Дании была такая цензура, то эти идиотские карикатуры на Магомета не вышли бы. Для либералов важнее свобода слова, а то, что из-за этого идиотизма в каких-то мусульманских странах несколько десятков человек просто погибли, это считается, что это нормально. С христианской точки зрения, человеческая жизнь дороже подобных принципов. Но от этого мир уже ушел, и мы вряд ли вернемся. Да, в России была цензура, пищал и Лев Толстой, но ведь в результате под этой цензурой реализовалась великая русская литература, а сейчас, пожалуйста, у нас цензуры нет, и что мы имеем? Сорокина?
Иван Толстой: Как-то не могу согласиться с вами, что человечество, особенно его цивилизованная часть, ушли от этого принципа свободы высказывания. Тем не менее, ни в одном законодательстве такого нет, в области применения законов тоже такого нет, а человеческая жизнь, тем не менее, стоит во главе угла, на вершине этой пирамиды. Речь идет о другом. Как же в таком случае проводить границу между необходимостью выражать свое мнение и двигаться куда-то вперед, а не останавливаться в рамках уже принятых каких-то положений (ведь иначе замрет и сама духовная жизнь) и не оскорблять своих оппонентов или людей, чьи чувства могут быть неприятно затронуты вашими действиями. Вот как Вы, отец Михаил, провели бы эту границу? Если кто-то хочет выставить в музее, между прочим, в закрытом помещении, куда и войти-то нужно, купив билетик, а не просто на улице, во всеувидение, как вы провели бы эту границу? Человек хочет выразить свое мнение по отношению к христианской религии, и это мнение не совпадает с точкой зрения, с мнением, с ожиданием человека, верующего в Христа. Как быть в этой ситуации?
Михаил Ардов: Только одним способом – разумная, нормальная цензура. Вы поймите, мне, например, совершенно отвратителен атеизм коммунистический, но я не стал бы одобрять, если бы кто-то, например, сделал такие пакости из жизни Ленина, какие-то мерзкие карикатуры порнографические, потому что это оскорбит каких-то людей, для которых это очень важно. Кстати сказать, эти сукины дети, я именно так говорю, которые измываются над Христом, ведь они, в отличие от датчан, мусульман не трогают, потому что они знают, чем это пахнет - ваххабиты их размажут по стенке. Это тоже надо понимать. Понимаете, эти люди - спекулянты, которые желают скандала, потому что такой скандал им прибавляет паблисити, и их эти мерзкие работы продаются лучше, и к ним привлекается внимание. Это же тоже спекуляция. Зачем это делать? Мне, например, и мусульманство чуждо, и коммунизм чужд, но издеваться над убеждениями людей нельзя.
А что касается Гинзбурга, тут есть еще один аспект. Гинзбург и какие-то люди, которые в это вовлечены, реагируют вот на что. На то, что нынешние наши правители, которых я называю казнокрадократы, очень хотят превратить православие в некую идеологию свою, поэтому идет все эти шоу: президент награждает патриарха, патриарх награждает президента…. Все это людей раздражает, и я это понимаю. Но Гинзбург, например, пишет, в этом же письме есть довольно нелогичная фраза, мне кажется, ученый и лауреат Нобелевской премии может понять разницу. Он говорит, что нельзя запрещать верующим ходить в церковь, а атеистам запрещать ходить на подобные выставки. Но в церкви нет карикатур, и никто над атеистами в церкви не издевается, за них молятся, чтобы господь их просветил. Поэтому это совершенно не одинаковые вещи.
Иван Толстой: Вот, скажем, вы во время проповеди своим прихожанам говорите что-то на подобные темы, задают ли они вам, как батюшке, вопросы, пытаясь разобраться в том, что же происходит вокруг этого музея и этой выставки?
Михаил Ардов: Нет. Они от этого достаточно далеки. Часть, которая попроще, вообще от этого не слышит и никогда в это не вовлекается. А те, кто у меня поинтеллектуальнее и пообразованнее, для них это тоже не тема, потому что, в общем-то, это, конечно, буря в стакане воды.
Иван Толстой: Хорошо, отец Михаил, а вы сами для себя, один на один, возносите свои молитвы во спасение душ этих сукиных детей?
Михаил Ардов: Мы за всех детей молимся. За то, чтобы Господь всех просветил. А специально за Самодурова, Ерофеева и Гинзбурга… У меня есть некоторое количество неверующих людей, за которых я молюсь – за каких-то больных, и так далее. А эти персонажи как-то слишком далеки от меня, но богослужение всегда предполагает, что за всех заблудших мы молимся.
Иван Толстой: Андрей, а что вы скажете о двух прозвучавших точках зрения?
Андрей Гаврилов: Я бы сказал, что здесь позвучало две точки зрения и рассказ о третьем явлении - о проблеме. То есть, в принципе, мы можем сейчас обсуждать три вещи: выставку, письмо Гинзбурга и заявление Ардова. Прежде всего, я хочу сказать, что я ни в коем случае не буду комментировать то, что Ардов говорил о Гинзбурге. Это уж как-нибудь они разберутся между собой сами. Но я в абсолютном ошеломлении услышал фразу о том, что «нам нужна разумная, нормальная цензура». Для меня эта фраза является синонимом фразы «нам нужен нормальный, разумный каннибализм» или «нормальные, хорошие концлагеря». Я не понимаю, как цензура может быть необходима обществу. Я резкий противник того, чтобы кто-то или что-то диктовало, что мы можем или не можем говорить. Я считаю, что единственно допустимая цензура - это внутренняя культура человека. И не нужно здесь кивать на то что кто-то, «сукины дети», выражаясь высоким стилем господина Ардова, оскорбляет чьи-то чувства. Вот именно об этом мы и можем говорить.
Вот давайте и поговорим. Я сижу в студии, предо мной стоит монитор компьютера. На нем заставка, которую называют скрин-сейвер. Она у каждого более или менее своя. Кто-то выставил фотографию любимой собачки, кто-то скачал что-то из интернета. Это не мой компьютер, предо мной сейчас фотография какого-то города. Довольно симпатичного. Я виду дома, парки, и на первом же плане раз, два, три, четыре церкви. Я не уверен, чьи это церкви – католические, протестантские, по-моему, где-то там еще сбоку виднеется минарет. Это я вижу на экране монитора, меня это не оскорбляет. Это картина города. Представьте себе, если бы я пришел в студию, и вместо этой картины на экране было бы написано нечто богохульное. Не просто «бога нет», это не богохульство, в конце концов, а что-то активно антирелигиозное, оскорбляющее чьи-то чувства. Я бы, наверное, на это внимания не обратил, но я прекрасно понял бы, если бы кто-то возмутился и сказал: ну почему это вдруг такое написано на экране? Например, я не удивился бы, если бы на экране была представлена какая-нибудь картина из выставки «Запретное искусство» или карикатура на пророка Мухаммеда из датской газеты, и если бы это висело на экране в публичном месте, я уверен, что тоже кто-нибудь возмутился бы и потребовал это убрать.
Иван Толстой: Андрей, простите, что я вас пребываю, но в том-то и дело что кураторы и устроители выставки «Запретное искусство» воздвигли несколько преград на пути случайных глаз: а) в музее, б) за фальшь-стеной, с) назвали свою выставку «Запретное искусство» и предупредили, что осмотр выставки не рекомендуется лицам младше 16 лет. Иначе это напоминает анекдот, когда человек жалуется в милицию: «Напротив моего дома - женская баня, и жить невозможно». Приходит комиссия: «Ничего не видно». - «Нет, а вы на шкаф залезьте». Человека предупреждают, что существует нечто, что нарушает общественную нравственность в самом своем мейнстриме. Но, если нечто, что нарушает, помещается за какую-то загородку, дальше ты можешь ходить к тиграм, а можешь не ходить к тиграм. Это, в конце концов, дело твоего гражданского выбора. Людей за это тащить в суд и грозить какими-то сроками - это преследование определенных точек зрения
Андрей Гаврилов: Так вот я боюсь, что вы не совсем поняли мою мысль. Так вот, если бы я пришел и видел «Запретное искусство» на экране или датскую карикатуру, то наверняка кто-нибудь возмутился бы. Мой вопрос в другом: почему никто не возмущается тем, что на экране монитора я вижу церкви, которые убеждают меня в том, что есть бог. Лично я, Андрей Гаврилов - атеист. Я не верю в бога и не верю, что он существует. Почему, если кто-то верит, то нельзя на экране монитора делать нечто, что противоречит его взглядам, а если я не верю в бога, то никому не придет в голову, что подобная фотография может оскорблять меня?
Иван Толстой: А в течение 70 лет советской власти было всесилие атеизма. В России мало что задерживается на разумной середине. Непременно кто-то кого-то хочет растоптать. Таково настроение умов.
Только что в Москве вышли две книги, имеющие отношение к одному человеку. Сборник «Итоги и истоки» Льва Мнухина и большой том «Российское Зарубежье во Франции», составленный, в частности, Львом Мнухиным. Начнем с авторской книги. Лев Абрамович Мнухин – ученый-архивист и публикатор, один из самых известных специалистов по Марине Цветаевой. Его знают все профессионалы уже хотя бы потому, что он собрал две библиографии по творчеству Цветаевой, а без полной и тщательной библиографии никакая серьезная работа вестись не может. Сборник «Итоги и истоки» включил главные статьи, обзоры, рецензии заметки и интервью за 30 лет: о Дмитрии Мережковском, о Борисе Зайцеве, об Алексее Ремизове, конечно же – о Марине Цветаевой, но и о русских инженерах в Париже, о Русской Праге, об эмигрантах-политехниках, о сестрах милосердия, о первой оперной энциклопедии, о деталях той или иной биографии, о различных конференциях, и так далее. Сборник научный, информационно очень плотный и насыщенный. Я с полной ответственностью могу сказать: если вы не познакомитесь хотя бы с половиной публикаций Льва Мнухина, истории русской эмиграции вы знать не будете.
И вот еще что я хочу сказать. Лев Абрамович работает исключительно честно. Его публикации правдивы, они написаны без оглядки на какие-то сторонние обстоятельства. Мнухин не делает себе никаких поблажек. Если ему что-то неизвестно, он не обходит это стороной, а говорит об этом прямо. Пыль в глаза не пускает, не надувает щек и не выпячивает себя. В среде профессионалов эти черты весьма и весьма редки.
Все эти слова я говорю, пока Льва Абрамовича еще нет в студии. Теперь – о другом издании.
Свой интерес и вкус к фундаментальным исследованиям Лев Мнухин проявил в подготовке 8 томов Хроники научной, культурной и общественной жизни российской эмиграции во Франции. Роспись сделанного день за днем за ХХ век впечатляет не только сохранением памяти о России в сознании беженцев, но своим вкладом в европейскую культуру. Очень поучительно листать такую хронику. Через несколько страниц начинаешь чесать в затылке: и вот это все прошло мимо оставшихся в России?.. Сколько мы потеряли!
Хронику поступков хочется снабдить словарем действующих лиц. И вот он выпущен. «Российское Зарубежье во Франции: 1919-2000. Биографический словарь». Первый том. От А до К. Будут еще два тома. Всего 16 тысяч имен. Под общей редакцией Льва Мнухина, Марии Авриль и Вероники Лосской.
В словаре не только писатели или художники, как кажется на первый взгляд, не только артисты, композиторы, танцовщики, как хотелось бы, не только белые офицеры или политические деятели: в конце концов справочники за последние годы худо-бедно собрали вполне представительный корпус имен знаменитых русских изгнанников.
Достоинство нового словаря во включении имен малоизвестных, неизвестных и вовсе призрачных. Ну, например, доктор Ерузальский. Михаил Александрович. Занимался проблемами физиологии мышечной системы. Жил в Медоне под Парижем. Имел врачебную практику как диагностик, обслуживал русские колонии. В Париже преподавал на общедоступных курсах медицинских знаний при Обществе русских врачей имени Мечникова.
Казалось бы, вот жил доктор Ерузальский, к нему ходили лечиться, беседовали с ним, были у него, несомненно, друзья, ужинали вместе, а годы жизни теперь достоверно не узнать. Кажется, родился в 1867-м, кажется, скончался до 14 июля 1952-го. Кажется. Без сегодняшнего словаря и этого бы не было.
Другой пример. Вы хорошо знаете барона Богдана Зубовича? Того самого, что родился в 1902 году в Вилковышках на территории Польши? И который скончался десять лет назад в Сен-Клу под Парижем? Он был кинорежиссером и кинооператором еще в Москве и Петрограде, снимался в кино и играл на сцене. Эмигрировав во Францию, снялся в Париже в фильме «Волшебные часы» русского режиссера В.Старевича, работал оператором студии «ХХ век Фокс». В 1944 году участвовал в съемках документального фильма об освобождении Парижа от нацистов. В 1951-м снял фильм «Выборы первой русской красавицы Франции». Занимался мультипликацией, снял кукольные фильмы «Макс и муха», «На Востоке без перемен», «Предвестие зимы». В 60-е годы открыл свою студию кукольных фильмов.
Спи спокойно, барон Зубович, о твоей памяти позаботились такие люди, как Лев Мнухин. И вот теперь Лев Абрамович рядом со мной в студии. Авторская книга «Итоги и истоки». Почему она так названа?
Лев Мнухин: Почему в таком порядке - «Итоги и истоки»? Когда думали над названием, я не удержался от того, чтобы просмотреть лишний раз высказывание Цветаевой и нашел такое, что «данный час это итог всех предшествующих и истоки будущего». Поэтому это мне показалась уместным. А как все это началось? Вообще, это веяние времени, когда были физики и лирики. Много писалось и говорилось, что когда человек увлеченно занимается техникой, ему не хватает поэзии, музыки, искусства, подлинного всего этого. Начинаешь интересоваться и видишь, что ты этого не знаешь, того не знаешь, начинаешь собирать книги. Постепенно узнаешь, что были такие поэты, как Мандельштам, Пастернак, Цветаева, Клюев, и так далее. И из тех поэтов, которых я читал впервые, Цветаева произвела на меня просто ошеломляющее впечатление. Причем, сначала даже прозой - «Пленный дух» и «Дом у старого Пимена». Афористичность, необычный стиль языка, которого до этого не было, какие-то мысли, которые еще нужно вскрывать за текстом. Все время находишься в напряженном состоянии, в состоянии обдумывания. Такое чтение очень прельщало и захотелось вообще узнать: а что еще написано? Сборник стихов был до этого маленький, 61-го года, но когда я его достал, он был просмотрен. Вернулся я к стихам уже с несколько другой точки зрения, с другим подходом, и так началось. Стали разыскивать публикации. Это была «Литармения», «Литгрузия», «Живое о живом», искал по антологиям, по альманахам. Со временем начали картотеки создаваться, надо было что-то найти опущенное, пропущенное. Как у человека технического, должна была быть какая-то полнота, какая-то система в том, чем ты занимаешься. Так родились библиографические указатели, так постепенно создался домашний музей, который был довольно известен в Москве в свое время. И об этом в этой книге написано, которая сейчас вышла. Пошли первые публикации. Это первые, робкие и все это совсем давно ушло, явный дилетантизм, конечно, но с этого надо было начинать. Читаю это с умилением, но без раздражения.
Иван Толстой: А в какой момент вы почувствовали, что Цветаева становится темой? В какую минуту и в связи с чем вы почувствовали, что по этой дорожке нужно идти дальше и, более того, делать самому что-то, не просто быть пассивным читателем, плыть по течению, а научиться поворачивать куда-то?
Лев Мнухин: Трудно назвать какой-то определенный момент, но я так себе представляю, что когда я для себя решил, что, скажем, есть автор, с которым ты готов идти всю жизнь, потому что каждый раз новое что-то, перечитывая, находишь какое-то удовлетворение, энциклопедия мыслей, энциклопедия жизни. Все время находишь ответы на свои вопросы. Не сразу это пришло, конечно, это потом я уже стал говорить, что я чуть ли не на любой вопрос могу у Цветаевой найти ответ. Вплоть даже до того, что когда мне говорят, что у меня в книжке опечатки встречаются, я говорю: почитайте Марину Ивановну. Она говорит, что упоминание опечаток - это внимание к читателю. И все что угодно. И про письма, и про дружбу, и про любовь, и про ссоры, и про все что угодно можно найти. Это помогало мне как-то сформироваться и развивало даже в какой-то мере. А раз это так, то поскольку я человек без литературного образования, но в чем-то надо было свою любовь, свое увлечение выражать, то оно выражалось в таких чисто технических вопросах, как картотеки, указатели. Потом удавалось читать почерк Цветаевой по копиям, комментарии удавалось составлять более серьезные и точенные, без перерывов. Это все постепенно наращивалось.
Иван Толстой: Лев Абрамович, а тамиздат тех лет, 60-х- 70-х годов, насколько он в ваших кругах был развит, насколько вы могли знакомиться с цветаевской эпохой по эмигрантским изданиям?
Лев Мнухин: В спецхран попасть был трудно. Для того, чтобы посмотреть «Современные записки», нужно было иметь письмо от какой-то организации. Мой Институт Электротермического оборудования, конечно, не мог дать письмо, чтобы Мнухин смотрел «Современные записки». Тогда я вступил в Общество книголюбов. И по линии Общества книголюбов выступал с лекциями. Как-то пришел к председателю общества Засурскому, профессору МГУ, объяснил ему ситуацию, он мне подписал письмо в спецхран в Ленинке. Так я читал «Современные записки». Но «Новый журнал» все равно не давали.
Иван Толстой: Это какой год уже был?
Лев Мнухин: Указатель мой по Цветаевой был сделан к 81-у году, а это 1975-76-й, вторая половина 70-х, когда я уже созрел для того, чтобы смотреть эти вещи. Но так как у меня был первый указатель до 1941-го года, то это меня устраивало. Удалось посмотреть газеты многие, а те, которых не было в Ленинке, я брал отпуск и ехал в Ригу, в Таллин, в Вильнюс, смотрел прибалтийские газеты, каунасские, «Сегодня» рижскую, и так далее.
Иван Толстой: Лев Абрамович, когда начал расширяться ваш интерес, когда от Цветаевой вы пошли вперед, вширь, стали захватывать другие области эмигрантской жизни?
Лев Мнухин: Два момента отмечу. Один такой, который как бы давал предварительный импульс задумываться над тем, что нужно больше знать, нужно изучать, надо смотреть, это когда составлял библиографию Цветаевой, то в газете «Эхо» каунасской находится фельетон «Лоло», в газете дальневосточной харбинской статья Несмелова «Цветаева и Маяковский». Вот это когда искал Цветаеву, то невольно рос интерес шире. Но так как нельзя было все объять, то надо было на чем-то сосредоточиться. И когда я стал делать комментарии к первым публикациям о Цветаевой еще даже до семитомника, то убедился в том, что не хватает ни знаний, ни материалов для того, чтобы нормально прокомментировать какой-то факт.
Цветаева там ссылается на вечер Ремизова, Цветаева говорит, что она не может попасть на вечер, который проводит Керенский, а ей очень хотелось. Когда? Где? На какую тему? Нужно было это нормально прокомментировать. И тогда возник вопрос: а не сделать ли Хронику жизни русской культурной эмиграции – писательской, художнической. Но когда была поставлена такая задача, и только мы начали, группа такая образовалась, чтобы это все посмотреть, то вообще было нелогично выбирать только писателей и художников. Это как сделал Бейсак. Потому что вряд ли бы кто-нибудь потом вот так лопатил, день за днем, все газеты и журналы. И тогда мы решили, что будем брать все - это и педагогика, и медицина, и инженеры. Тем более, что очень часто эти вещи пересекались. Цветаева выступает в московском землячестве. Что такое землячество? Московская организация, которая помогает землякам. И так далее. Все расширялось и остановилось на том, что общую картину надо представлять. И стали делать такую Хронику. Вот восемь томов этой хроники вышло. Но когда делали Хронику, опять возник вопрос: очень много персоналий закрытых, есть только инициалы. Что за человек? И тогда сначала начали накапливаться материалы, некрологи, вырезки, выписки, а потом пришла идея сделать такой словарь. Сначала как словарь только к Хронике, но опять уж если занимаешься, то надо брать и шире, потому что очень многие видные деятели русской науки не попали в Хронику потому, что они не были на светских мероприятиях, вечерах, в движениях религиозных, молодежных. А он - инженер, он работал, добивался успехов и только через книги, «Кто есть кто в науке», «…в технике» удалось довольно много наших современников выдающихся обнаружить. И вообще уже появился какой-то хороший, здоровый азарт найти, чтобы человек не был забыт. Это и прохождение кладбищ, это и работа в архивах и вообще какой-то элемент объективной оценки. На наш взгляд, конечно, мы тоже можем ошибаться.
Скажем, простой пример мне сейчас на память приходит. Париж был оккупирован, сразу создался комитет по представительству русских национальных организаций во главе со светлейшим князем Горчаковым. Во многих источниках писали, что это сотрудничество с немецкими властями. Туда входил, например, Лев Дмитриевич Любимов (сын известного сенатора Димитрия Любимова), который потом ввернулся в СССР и написал книжку «На чужбине». Но еще там один интересный момент, туда входил Владимир Александрович Лазаревский, который потом организовал газету «Русская мысль». И когда говорят, что сотрудничали эмигранты с немецкими властями, забывают, что многих эмигрантов они и спасали, работая там. Потому что Лазаревский, например, отвечал за ходатайства по пропускам. Он добивался у властей, чтобы эмигранты имели пропуска, чтобы они могли перемещаться в плане трудоустройства, и так далее. И вот если что-то где-то по крупицам удается добавить в биографию, мы считаем, что не зря занимались этим делом.
Иван Толстой: Кто принимал участие в работе над всеми этими изданиями. Кто ваша команда?
Лев Мнухин: По эмиграции получилось так, что с самого начала создалась группа, с которой мне повезло. Она выросла из московского Цветаевского дома, какое-то время мы там работали, потом оттуда ушли. Хронику делали пять человек – Тамара Полуэктова, Ира Невзорова, Галя Бернштейн, Таня Дубровина и Таня Гладкова. Помогала с французскими текстами Вероника Лосская, были и другие помощники, но основной груз лег на них. И так получилось, что когда мы подошли к словарю, та же Тамара Полуэктова, Галя Бернштейн (Ира Невзорова, правда, потом уже отошла), влились новые люди, например, Ольга Ростова, которая выпустила прекрасную книжку о Наталье Борисовне Соллогуб, замечательную книжку, Надежда Рыжак, которая заведует Отделом русского зарубежья, специалист высокого класса в части периодики. Опять это элемент везения. И подключилась тоже человек очень опытный и знающий - это, бывшая заведующая Славянским отделом Национальной библиотеки Мария Авриль. Теперь три редактора – я, Авриль и Лосская, и большая группа, которая с такими же горящими глазами, как они начинали делать Хронику, они сейчас занимаются словарем. Причем, это такая как бы работа, практически бескорыстная, потому что не на окладе люди сидят. Так, какие-то могут быть в помощь поездки. В данном случае надо сказать, что этот том помогает делать спонсор, человек в Праге известный по отцу - Туринцев Александр Александрович. Он помог нам приехать, ему захотелось, чтобы в память об эмигрантах и об отце такая работа была сделана. Так что мы, конечно, бесконечно ему благодарны за то, что такая работа проделана.
Иван Толстой: Андрей, а теперь ваша персональная рубрика. Расскажите, пожалуйста, подробнее о той музыке, которую мы сегодня слушаем, и о ее авторе.
Андрей Гаврилов: Сегодня мы слушали фрагменты и сейчас послушаем отдельную композицию питерского композитора саксофониста Леонида Сендерского. Леонид Сендерский родился в июле 1982 года в Ленинграде, он рос в музыкальной семье и в детстве пел даже в хоре мальчиков при синагоге. Джазом стал заниматься, поступив в музыкальное училище имени Мусоргского, класс Геннадия Гольштейна. Вклад Геннадия Гольштейна в развитие джазовой музыки Питера и вообще России трудно переоценить, мы о нем не раз говорили, и я думаю, эта фамилия еще много раз будет звучать в наших программах. Первые шаги как джазовый музыкант Сендерский сделал на сцене джаз клуба «Квадрат». У Геннадия Гольштейна он получил отличную традиционную школу «боперской» игры. В 2003 году Леонид выигрывает стипендию на годовое обучение в Датской Ритмической консерватории, город Эсбьерг. В Дании Леонид, получивший, естественно, прозвище Лени, занимался композицией и открыл для себя свободно импровизационный джаз. Он собрал группу, куда вошли студенты консерватории из Дании и Норвегии. С 2004 года Леонид – студент университета культуры в Санкт-Петербурге, а в прошлом году – 2007-м - он становится преподавателем по классу саксофона в этом же университете. Вскоре после возвращения в Питер Леонид собрал группу "Fresh". У него первый состав был готов раньше, и они даже выступали, но, разумеется, этот музыкальный процесс был прерван его учебой в Дании. И в 2007 году группа выпустила свой первый компакт диск "Fresh" . Вся музыка на этом диске это была авторская музыка Леонида Сендерского. Стиль музыки он сам определил как art acid jazz . Параллельно с этим Леонид играет в оркестре своего учителя Геннадия Гольштейна «Саксофоны Санкт-Петербурга» в квинтете с Евгением Соколовым, играет с Давидом Голощекиным, Давидом Кондаковым, Владимиром Волковым, Вячеславом Гайворонским и другими звездами питерской и российской джазовой сцены. Но, кроме того, он продолжает выступать и со своим друзьями и коллегами из Скандинавии - из Дании, Финляндии и Норвегии. Альбом, который он записал вместе со своими скандинавскими друзьями в 2005 году, до сих пор не издан, его судьба самим Леонидом до сих пор еще не определена. Но, тем не менее, мы имеем возможность дать вам послушать один трек оттуда, он называется «День без тебя».
Играют Мортен Пупер на фортепьяно, Аск Норхольм на гитаре, Адам Мелби - контрабас, Хекон Бере – ударные и Лени Сендерский - альт и сопрано саксофоны.
Иван Толстой: На волнах Радио Свобода вы слушали выпуск Поверх Барьеров. Моим собеседником в московской студии был Андрей Гаврилов. Мы будем рады любым откликам наших слушателей. Какие проблемы, направления, тренды в современной культуре вы посоветуете обсудить? Какие незаслуженно забытые имена вспомнить? Пишите нам по электронной почте svoboda-radio@mail.ru
