Александр Генис: В американских университетах есть популярные курсы с причудливым названием: «Физика для поэтов». В них студентов посвящают в проблемы науки не для того, чтобы они занимались физикой, а для того, чтобы могли участвовать в разговоре на важные для нее темы, для того, чтобы могли насладиться общими философскими вопросами, которые ставит перед нами развитие фундаментальной науки. Упражнению в такой «физике для поэтов» мы посвятим сегодняшнюю беседу с Владимиром Гандельсманом.
Поводом для разговора послужила мировоззренческая дискуссия, которая развернулась на страницах «Нью-Йорк Таймс», когда там появилась – и вызвала не только шумную, но и плодотворную полемику - статья Пола Дэвиса, космолога из Аризонского университета, автора многих научно-популярных книг. Доктор Дэвис утверждает, что наука верит не в Бога, а в идею мирового порядка, упорядоченной Вселенной. Как говорил Эйнштейн: «Бог не играет в кости». Без этого предположения наука просто не может функционировать.
Владимир Гандельсман: И это утверждение вызвало лавину откликов в блогах и в письмах в газету, указывающих, что тот порядок, который мы улавливаем в природе, исследуется более 2000 лет, что этот порядок отражает в точности гипотезы, которыми научное исследование вовлечено в опыт. Доктор Дэвис, судя по всему, поклонник законов, которые превыше и до образования Вселенной. И с этим слишком многие не согласны. Нобелевский лауреат по физике Дэвид Гросс пишет: «Когда мы пытаемся ответить на тупиковые вопросы, у меня больше доверия к научным методам, чем к методам веры (да и что это за методы?)».
Александр Генис: Слово «вера» всегда бесит ученых. Может быть, доктора Дэвиса просто не поняли. Он не подвергает сомнению существование законов природы, он размышляет об их истоках. Откуда они? Вопрос: что сначала – курица или яйцо? – существование или закон существования?
Владимир Гандельсман: И не удивительно, если не поняли. Ведь разрешение этого вопроса – в грубой форме: что было раньше – курица или яйцо? – равносильно разгадке жизни и смерти.
Александр Генис: Знаете, Володя, иногда мне кажется, что сама нерешаемость этого вопроса неизбежно наводит на мысль о том, что, возможно, он и не должен быть решен?
Владимир Гандельсман: Вы хотите сказать, что с разгадкой мы утратим интерес к жизни? Что ж, у нас есть все основания надеяться, что этого не произойдет, и ученые будут производить свои великолепные открытия, опровергая предыдущие, блуждая и заблуждаясь до бесконечности. В конце концов, если Творение бесконечно, почему бы и исследованию его природы не быть таким же бесконечным? Вот слоган на бампере машины: «Гравитация – это ни хорошо, ни плохо. Это закон». Что есть закон? В отличие от правил уличного движения или законов, карающих наркотики, законы физики мы не можем ни издать, ни запретить. Попробуйте подпрыгнуть, и вас непременно потянет обратно, к земле. Ваши вера или намерения здесь ни при чем.Но вот вопрос: законы, - они управляют природой или описывают её? Откуда они взялись?
Александр Генис: Имеет ли это значение, что мы не знаем, откуда?
Владимир Гандельсман: Имеет. Если законы физики, как говорит доктор Дэвис, «хотят» быть действительно законами, то они должны быть нетленны в любом времени, включая момент Большого Взрыва, то есть момент предполагаемого Творения. И тогда это придает им статус вневременной и внепространственный (внеземной и вневселенный, одним словом). С другой стороны, многие мыслители – начиная с Августина – говорят лишь о пространстве и времени, которые, будучи атрибутами существования, появились в момент Большого Взрыва. Но почему нет речи о Законах как таковых?
Александр Генис: Почему же? Еще Пифагор и его последователи утверждали, что в основе вещей лежит число, что познать мир — значит познать управляющие им числа. А Платон воображал королевство идеальных форм и считал наш мир лишь искаженным его отражением. Борхес смешно его пародировал, когда писал про склад, где пылятся не стулья, а «стульности» - то есть их трансцендентные формы.
Владимир Гандельсман: Кстати, Платон взял трансцендентный тон, который стал с тех пор популярен, особенно у физиков-теоретиков и математиков. Нобелевский лауреат Стивен Вейнберг из Техасского университета высказался о себе как о платонике: я думаю, пишет он, что законы природы так же реальны, как камни на поле. Под каким бы углом я не смотрел на них, они есть, - я могу спотыкаться о камни, которых не замечаю, но это не значит, что камней нет».
А самый крутой платоник сегодня – это Макс Тегмарк. Он считает, что среди множества вселенных существует вселенная, являющаяся точной копией нашей. Для того, чтобы посчитать, на каком расстоянии от нас она находится, он задал некие граничные условия - шар радиусом 100 световых лет. Тот же Тегмарк постулирует математический детерминизм: «все математически непротиворечивые структуры существуют физически». «Все в нашем мире – чистая математика, включая нас». Это объясняет, возможно, почему математика так хороша в объяснении космоса. И предлагает ответ на вопрос, заданный Хокингом, знаменитым английским ученым, написавшем – среди прочего - знаменитый бестселлер «Краткую историю времени»: «Что это, что вдохнуло пламя в уравнения и создало универсум для того, чтобы они могли его описать?» Математика и есть это пламя, - так отвечает Макс Тегмарк.
Александр Генис: Насколько я понимаю, платоновская идея независимой и абсолютной реальности получила смертельную пулю в первой трети 20-го века, с появлением вероятностного мира квантовой механики и принципа неопределенности?
Владимир Гандельсман: По-видимому, это так. Вероятностный характер квантовой механики, отличающий ее от механики классической, все перевернул. С точки зрения квантовой механики физика имеет отношение не к миру, а к результату эксперимента, к нашим неумелым взаимоотношениям с миром. Все – случайно. Поэтому Эйнштейн и ворчал: «Бог не играет в кости». Хокинг с юмором пишет: «Не только играет, но и бросает эти самые кости там, где никто не видит». Он имеет в виду черные дыры, где захлопывается горизонт событий, кончаются законы и начинается неизвестно что, потому что глаз ученого проникнуть туда не может по определению.
Александр Генис: Но может быть, как говорит Дэвис, Платон действительно мертв и нет вневременных законов и правд?
Владимир Гандельсман: Горстка физиков-«поэтов», внимая все более случайным и не абсолютным законам, пытаются прийти к хитрым формулировкам, вроде предложенной Джоном Виллером из Принстона: «закон без закона». Доктор Виллер полагает, что законы могут возникать беспорядочно, из первичного хаоса, возможно, как результат квантовой неопределенности. Поклонник его теории Антон Зелингер утверждает, что реальность, в конце концов, это композиция, составленная из информации, которой мы располагаем на сегодняшний день. Вот пример: знаменитый физик Ли Смолин изобрел теорию, в которой законы природы меняются во времени. В этой теории вселенные гнездятся как матрешки в черных дырах и всякий раз существуют с законами, отличающимися друг от друга. Беда только, что объяснения, почему и как меняются законы, - нет.
Александр Генис: Эйнштейн надеялся на то, что вселенная наша уникальна. Он был уверен, что у Бога есть План, и хотел вывести единую теорию поля. Его мечты не сбылись. Во всяком случае, пока не сбылись.
Владимир Гандельсман: Как утверждает статья в «Нью-Йорк Таймс», физики стоят лицом к лицу с идеей мультивселенной, со вселенными, имеющими свои, отличные друг от друга законы.
Александр Генис: Мы не ответили на вопрос, поставленный в начале разговора: что же сначала: курица или яйцо?
Владимир Гандельсман: Мы не ответили, потому что не ответили ученые. Но вот в чем с абсолютной честностью признается Хокинг: даже если ученые обнаружат единый закон, по которому существует Вселенная, они никогда не смогут ответить на вопрос: зачем? Зачем она существует и зачем мы существуем? – с этим вопросом живет любой мыслящий человек. Мудрец говорит: нет счастья, равного сознанию того, что в общем переплетении судеб, подчиненном замыслу божьему, тебе назначена своя роль. Но простой человек спрашивает: как играть роль, не зная текста?
