Программу ведет Андрей Шарый.
Андрей Шарый: Слишком острые тексты песен петербургской группы "Телевизор" стали причиной отмены выступления рок-коллектива Михаила Борзыкина на телеканале "100 ТВ". Борзыкин известен как резкий критик российской власти, участник недавнего "Марша несогласных" в Петербурге и сторонник активной политической роли российских рок-музыкантов. Эксперты в Петербурге полагают, что и на рок-музыку распространяется практика политических гонений и цензуры.
О бунтарской роли рок-музыки в России я беседовал с известным петербургским рок-критиком, историком рок-музыки, автором Энциклопедии советского рока Андреем Бурлакой.
Андрей, как вы считаете, советская подпольная рок-музыка была политически сильно окрашена или это сейчас кажется на расстоянии в 20 лет?
Андрей Бурлака: Ни 25, ни 30 лет назад музыка не имела такой специальной, сознательной ориентации на какую-то, скажем так, политическую ситуацию или какого-то острого политического подтекста. Русский рок вообще родился из желания говорить на простом, естественном человеческом языке о каких-то обычных словах, обычных вещах, обычных событиях: любви, жизни, смерти, природе, вечности. То есть, в общем, из того, из чего, собственно говоря, родилась вообще как таковая поэзия.
Единственный период, наверное, когда она была действительно очень остро окрашенной социальной, иногда даже политически, это конечно период перестройки, но тогда практически все средства массовой информации, вообще вся культура этой страны, можно сказать о театре, о журналистике, обо всем, она вся была, конечно, очень острой, такой актуализированной.
Андрей Шарый: Некоторые рок-музыканты, скажем, Михаил Борзыкин, считают главной функцией рок-музыки будить протест, говорить правду, быть политически неангажированным. Это всего лишь одна из точек зрения личная художника или это все-таки требование к рок-музыке?
Андрей Бурлака: Всегда следует разграничивать человека, как художника, и человека, как гражданина. Я, скажем, как художник, например, могу писать какие-то, елочки, голубков и при этом участвовать в "Маршах несогласных" или наоборот, поддерживать какую-то другую партию. То есть в этом смысле, мне кажется, нас все время путают. Потому что рок-музыканты обязательно выражают протест. Я не знаю, почему протест они должны выражать. Или они должны наоборот, идти на какие-то компромиссы. Мне кажется, что это некая подмена ценностей происходит, несмотря на то, что я с Михаилом Борзыкиным и Юрой Шевчуком, в общем, нахожусь в одном лагере.
Андрей Шарый: Встреча Бориса Гребенщикова с Борисом Грызловым или участие Андрея Макаревича в кремлевском концерте на Васильевском спуске некоторыми или многими их поклонниками рассматривается как предательство идеалов.
Андрей Бурлака: Андрей Макаревич так встроен в нынешнюю систему власти. При нынешней системе власти он довольно неплохо устроился, у него свой бизнес, у него какие-то рестораны, магазины, торговая марка. Его это устраивает и он тем самым, собственно говоря, выражает свое согласие с существующим статус-кво. Скажем, меня, Борзыкина, Шевчука и многих других музыкантов это не устраивает и мы, соответственно, выражаем свою позицию. Да, наверное, мне не нравится позиция Макаревича. Мне совершенно омерзительно, когда музыканты, вроде группы "Чайф" в это вписывается исключительно из соображений корысти, потому что им, мне кажется, особо защищать и нечего. Там достаточно такая щекотливая ситуация. Опять же, каждый музыкант, как гражданин, должен для себя решать сам.
Андрей Шарый: Те люди, которые не отказываются от этих концертов, они говорят о той же самой свободе, о которой говорят Шевчук и Борзыкин. Они говорят о том, что "рок-н-ролл - это свобода, просто я понимаю свободу по-другому, я понимаю ее так, как свободу выступать за ту власть, которую я поддерживаю". Получается, что сама терминология недостаточно сильна и сложна, чтобы писать жизнь.
Андрей Бурлака: Рок-музыка всегда была достаточно социально ориентированной, поскольку она, в общем, выражала мнение людей, которые существуют в социуме, и она была очень жестко всегда привязана к социуму. То есть это не значит, что она была на уровне стенгазеты или местного листка, который бичевал проблемы, но при этом она всегда как бы была связана конкретно с позицией и местом человека в обществе. С другой стороны, социально и политически, мы же понимаем, это совершенно разные слова. Социальность музыки обязательно должна быть в плоскости "голосуй или проиграешь", как бы это немножко разные вещи. В отличие от ВИА советских, которые были абсолютно непонятно какими людьми написаны, непонятно, в каком они городе жили, в каком они мире вообще существуют, какой год на календаре у них был, рок-музыка всегда, как правило, понятна, в каком городе, в каком году все это написано. Потому что она всегда достаточно жестко привязана к месту своего рождения и месту своего существования, бытования.
Андрей Шарый: Вы согласитесь с положением о том, что Кремль целенаправленную проводит политику для того, чтобы купить рок-музыкантов, и лояльность - это плата за эфир, за телевизионный эфир, за деньги, за концерты, за привилегии? Можно так сказать?
Андрей Бурлака: Я не могу говорить за весь Кремль, поскольку совершенно не представляю себе мнения людей. Я подозреваю, что значительная часть людей, которые работают сегодня в Кремле, просто они не знают, что такое рок-музыка. Но что касается такого персонажа, как Владислав Сурков, с моей точки зрения, однозначно он себя мнит неким таким новым идеологом, строителем некоей новой парадигмы культурной в стране, поэтому он совершенно сознательно этим занимается.
